Настала суббота. Тела казненных сняли с креста и куда-то
дели.
Бессильный Пилат клянет на латыни провинциальную
Иудею.
Плачет по Рабби, забившись в угол, Петр, отрекшийся,
но не предавший.
Братья-апостолы бродят по улицам, шепчутся тихо о дне
вчерашнем.
Храм Господень по случаю праздника заполонили торговцы
с братками.
В имперской политике — без перемен, и так, вероятно,
будет веками:
Дранг нах аллем и бремя римлян от Лондиния до Данубы.
Только вот Савлу из города Тарс снится дорога в Дамаск —
к чему бы?
От осины к осине бредя, Иуда себе не находит места.
Синедрион — и тот не молится. Шаббат, а стало быть
сон, сиеста,
Как и предписано тем Заветом, который уже оказался
Ветхим.
В чащу уходит отряд зилотов, тихо хрустят засохшие ветки.
Все как всегда: суета внизу, а с неба Яхве взирает строго.
Мало кто вообще заметил, что день оказался вовсе без Бога.
Еще не попрана смертию смерть.
Еще никто ничего не знает.
“Хватит рыдать, — говорит Мария. — Прорвемся,
слышишь?”
И Петр кивает.