Мысленно уберите вот это, добавьте то и представьте, какой здесь был вид в XVII веке!

Камень нашего Рима

В этом году День города в Москве совпал с осенней памятью святого митрополита Петра. Того самого, который в начале XIV века по приглашению Ивана Калиты перенёс в Москву из Владимира митрополичью кафедру, обеспечив городу статус церковного центра Руси.

Такое совпадение символично. Уроженец Волыни, по титулу продолжавший именоваться «митрополитом Киевским», святитель Пётр был поставлен главой Церкви для всех славянских земель (позже в Московской Руси и Великом княжестве Литовском, в состав которого входили Киевщина и Галицкая Русь, возникли самостоятельные предстоятельские кафедры, назначение на которые по-прежнему утверждалось Константинополем). И он же – ныне первым упоминается в молитвенном перечне небесных покровителей Москвы – «святых Петра, Ионы, Макария, Филиппа, Иова, Ермогена…»

Митрополит Пётр был основателем первого Успенского собора в Московском Кремле (позже здание перестраивалось), и своими руками выложил себе могилу в его полу. Сохранилось духовное завещание святителя, которое можно считать «обетованием Москвы». Там сказано, что до тех пор, пока его останки сохраняются в городе, Москва сохранит и свой столичный статус.

Первый московский митрополит был канонизирован вскоре после своей смерти и весьма почитался на Руси. Уже в повестях Куликовского цикла (произведениях, созданных в XV столетии о событиях 1380 года) упоминается, что воины на Куликовом поле молились этому святому.

Ещё одним детищем святого митрополита Петра – буквальным или мистическим — стал Высоко-Петровский монастырь. По легендам, обитель была основана либо ещё при жизни святителя в 1315 году, либо сразу после его смерти. Первые летописные упоминания о ней относятся к 1370-м годам.

Путешественники

В субботу в обители был праздник. Монастырь действующий, с утра здесь служил Святейший Патриарх.

К середине же дня напряжённая торжественность несколько спала и осталась – суета, в которой органично сочетались нарядность места

и поле для будущей деятельности реставраторов,

бойкая праздничная торговля

и ожидание чего-то необычного.

Впрочем, собираясь ко времени назначенного событии, едва ли все путешественники в полной мере представляли, что их ждёт.

Собрались и… выдвинулись прочь из монастыря по Петровке, чтобы, постепенно обходя обитель по периметру, попытаться разглядеть за нынешним городом прежний – древний.

Площадь Петровских ворот

В четырнадцатом веке, когда основали монастырь, он находился далеко за городом. Нынешняя Петровка была тогда длинной дорогой, поднимавшейся в монастырь из города вдоль реки Неглинки. С одной стороны она заканчивалась на Страстном холме (нынешней Пушкинской площади), где был другой конец – остаётся только гадать: в летописях разных веков Петровкой называлась и часть Охотного ряда, и даже нынешняя Моховая.

К XVII веку здесь появилась стена Белого города. Когда в XVIII её разобрали и на её месте разбили бульвары, пространство между ними и монастырём быстро заросло доходными домами.

Перекрёсток с воротами, где прежде был въезд в город, постепенно превратился в площадь, на которую парадно оформленными углами выходили гостиницы.

В 90-е годы XX века здесь же, словно проявив детское упрямство, установили памятник Владимиру Высоцкому – именно потому, что сам поэт когда-то написал:

Но не поставят мне памятник в сквере

Где-нибудь у Петровских ворот.

Поставили. Стоит.

На Петровском бульваре

Глядя на строения Петровского бульвара, можно мысленно представить Белогорскую стену, некогда загораживавшую монастырь от посторонних глаз.

По нынешнему расположению улиц видно, что стена проходила к монастырской территории под углом, так что местами монастырский двор выходит теперь на бульвар.

Здесь же можно разглядеть и остатки Петровского холма. Например, если заглянуть во двор усадьбы Ростислава Евграфовича Татищева (внука знаменитого историка), видно, насколько местность поднимается вверх.

Более того, бывшие службы господского дома вдалеке на самом деле подпирают задними стенами террасу, так что территория самого монастыря оказывается уровнем выше.

Когда-то за господским домом Татищевых был типичный московский дворик, заканчивавшийся колоннадой и выходом в сад – так что господа имели возможность гулять в заалтарной части монастыря.

В советское время колоннаду снесли, а на место сада втиснули кубик алжирского посольства, вход в которое расположен в боковом переулке. На фоне красных церковок монастыря флаг с исламской символикой выглядит забавно.

***

Не обращая особого внимания на машины, словно блуждая по другой реальности, мы постепенно движемся по бульвару, и по дороге нас становится всё больше.

Крапивенский переулок

Сегодня став узеньким поперечным выходом на широкий бульвар, некогда Крапивенский переулок был даже более важной дорогой к монастырю, нежели Петровка. Он позволял подняться на монастырский холм от Неглинки.

На берегах Неглинки стояли сразу два загородных московских монастыря – мужской — Высоко-Петровский и женский – Рождественский. Но в целом берега реки долго оставались не застроенными, поэтому все здания здесь – поздние.

На входе в переулок по правую руку открывается вид на построенный уже после московского пожара 1812 года домик создателя занавеса Большого театра некоего Иванова. С угла скромные ивановские владения «откусили» немного от обширной усадьбы Татищева. А вот вид слева достоин более подробного описания.

Церковь святого Сергия в Крапивках – на самом деле – сооружение XVII столетия, перестроенное в XVIII. Возле храма, в углублении примерно на метр ниже нынешней мостовой (таков был здесь некогда уровень почвы) сохранились надгробия древнего прихрамового кладбища.

Так можно было хоронить в Москве вплоть до чумной эпидемии 1771 года.

Здание храма выступает за «красную линию» — черту здешних домов, показывая, что некогда улица была ещё уже.

Впрочем, и располагаться она могла под другим углом к стене белого города – поскольку относительно нынешней проезжей части храм стоит наискосок.

А вот здание, огибающее церковь со всех сторон п-образной змеёй, поражает.

Корпус бывшего Константинопольского Подворья, по всей видимости, собирался в XIX столетии из нескольких зданий, а потому в полной мере необычную окраску получило лишь одно из них – угловое.

Говорят, что каждый этаж в его необычном оформлении символичен. Горизонтальные полосы первого должны напоминать о Византии, арабский узор второго – о падении «Второго Рима» под властью османов, а романские окна третьего – о Риме первом.

Откуда взялась такая трактовка – Бог весть. Но вот современные кирпичные мансарды, варварски возвышающиеся над стенами Подворья, говорят, здорово попортили вид на монастырь – тот, который скрывается в тумане на заднем плане перовской «Тройки».

Похоже, что в части подворского дома теперь живут.

Хотя, честно говоря, вид у строения не слишком жилой.

Двигаемся дальше и…неожиданно ныряем в один из дворов.

Усадьба, которой нет

Для того чтобы «отряхнуть» с высокого очевидно не раз достраивавшегося и опоясанного трубами здания «добавки» последующих веков, требуется, пожалуй, немалая фантазия. Тем не менее, перед нами – бывшая городская усадьба князей Львовых, затем она принадлежала князьям Одоевским  – деду и отцу писателя Владимира Фёдоровича Одоевского.

В прошлом усадьбе повезло – в 1812 году она не горела, а потому во время наполеоновской осады Москвы здесь располагался штаб наполеоновской армии, которым руководил маршал Луи Александр Бертье. Говорят, подражая Александру I, свои распоряжения маршал также подписывал – «Александр».

Некогда усадьбу окружали низкие, выходившие фасадами на Крапивенский переулок службы, так что стены монастыря были видны из окон господского дома. Позже их сменили доходные дома, вначале низкие, затем поднявшиеся вровень с келейными корпусами, а потом – ещё выше.

Сейчас здесь живут.

Хотя широкий карниз над третьим этажом до сих пор напоминает: в досоветские времена на улице не было домов выше, чем монастырские кельи.

Несколько лет назад верхние два этажа в Крапивенском переулке горели. Тогда у «Архнадзора» появилась надежда, что восстанавливать соломенную советскую надстройку не будут и улица обретёт вид, хоть отчасти приближенный к историческому.

Однако надежда эта не оправдалась – на добавочных площадях оказались зарегистрированы несколько семей. Сейчас их, вероятно, расселили – верхние этажи дома заняты офисами.

Небольшой отрезок Крапивенского переулка до поворота обратно на Петровку занимает стена нынешнего монастыря.

Впрочем, изначально она не монастырская – в XVII столетии вплотную к монастырю примыкал двор Нарышкиных. О нём и о расположенной на нём Пахомиевской церкви мы расскажем, когда будем гулять внутри монастырских стен.

Петровка и Петровский переулок

Выходим обратно на Петровку. Снова смотрим на карниз дома 26 (справа), точно соответствующий высоте стоящего чуть далее келейного корпуса.

Если обернуться, то можно увидеть, что все дома вниз по улице, ведущей в центр города, точно соответствуют этой высоте. То есть, когда-то Высоко-Петровский монастырь был ясно виден из московского центра.

Впрочем, сам келейный корпус тоже непрост.

Часть «спрятавшегося» здесь первого этажа – до входа с навесиком — это древние палаты Нарышкиных. Забегая вперёд, скажем: Нарышкины, в конце концов, пожертвовали свой двор монастырю, став крупнейшими монастырскими вкладчиками.

В XVII столетии над прежними монастырскими постройками и приобретёнными палатами возвели единый второй этаж. С этого времени келейный корпус задавал не только высоту, но и ширину улицы – возле него она сужается до минимума.

Но прежде чем дойти до монастырских врат, от окончания келейного корпуса свернём на минуточку ещё в один переулок – Петровский.

Вообще-то изначальное название переулка – Богословский – по несохранившемуся здесь храму Григория Богослова. Но, поскольку в Москве есть ещё один Богословский переулок – названный по храму Иоанна Богослова на Бронной, здешний власти переименовали, не напрягая фантазию. Впрочем, не зря.

Рустам опять машет руками и объясняет, что мы стоим перед городским особняком Трубецких-Бове.

Если со здания снять поздний декор, то выясниться, что перед нами – древнерусская усадьба, построенная ещё в XVII веке – во времена, когда монастырь переживал пик своего расцвета.

До Трубецких владельцами дома были Протасьевы. Верхотурский воевода Дмитрий Петрович Протасьев знаменит тем, что нашёл месторождение руды в Алапаевске.

Сведений о том, кому принадлежал дом до Протасьевых, история не сохранила. Существует даже легенда о том, что здесь были городские палаты патриарха Адриана.

Прежний древнерусский декор дома хорошо виден, если подойти к нему со стороны соседнего двора. Теперь, если мы мысленно уберём всю позднюю застройку Петровского переулка, будет ясно: некогда на монастырь можно было любоваться из этого окошка.

Возвращаемся на Петровку. Мы обошли вокруг монастыря полный круг, и до того, как, наконец, свернуть в монастырские ворота, нам остаётся обратить внимание на один-единственный особняк.

Прямо напротив монастырских ворот розовым колоссом возвышается дом заводчика Губина. В самом конце XVIII столетия, перестраивая более раннее здание, архитектор Матвей Казаков применил смелый приём. Он выдвинул колоннаду особняка в сторону проезжей части, так что теперь высокая колоннада губинского дома с одной стороны и колокольня монастыря с другой образуют как бы новые «петровские ворота».

«Наглый особняк» довольно дерзко заглядывает и на территорию монастыря.

Представьте себе, как в окнах его среднего этажа горел свет и звучала музыка…

Впрочем, о том, что там ещё видно внутри монастыря – в следующий раз.

Фото: Анна Гальперина