Сейчас многодетная мама и профессиональная медсестра Ирина Стремянова наизусть знает пункты приказа Минздрава РФ №1687н от 27 декабря 2011 года «О медицинских критериях рождения»: о сроке беременности более 22 недель, массе тела ребенка более 500 грамм, длине тела более 25 сантиметров. И знает, что свидетельство о рождении выдается врачами с учетом перечисленных факторов и при условии, что новорожденный прожил 168 часов (7 суток). Ирина цитировала положения закона в своих декабрьских, январских, февральских письмах чиновникам Министерства здравоохранения и даже детским омбудсменам и просила их не о социальных пособиях или каких-то других видах финансовой помощи – умоляла позволить ей похоронить ребенка и увидеть за инструкциями людей. В ответ приходил бюрократический «спам» с непереводимыми формулировками.
А история у Стремяновых простая и горькая…
Ира и Николай живут в городе Волосово Ленинградской области. Ирина работает в районной больнице, Николай – автомеханик. Семья большая – у Стремяновых четыре ребенка, и все – девочки. В прошлом году Ира снова забеременела. УЗИ показало двойню. Однояйцевые близнецы, мальчики. Родители радовались. И беспокоились: как пройдут роды. Ультразвуковое исследование выявило синдром фето-фетальной трансфузии – между двумя фетальными системами кровообращения образовались анастомозирующие сосуды, кровь от одного плода сбрасывалась другому. Обнаружилось это на немалом сроке – 18-19 недель.
«Мы с мужем всеми силами пытались сохранить детей. Смертность при таком диагнозе очень высока – до 90%, – рассказывает «Православию и миру» Ирина. – В институте имени Отта в Санкт-Петербурге нам отказались помочь – поздно. Согласились в роддоме №17, но учреждение было закрыто.
Пока ждали операции, состояние маленьких ухудшалось. Когда ее сделали, один сыночек замер, перестал развиваться. Со вторым всё было в порядке. Меня выписали, а через день начались преждевременные роды на сроке 24-25 недель. Малыш родился с весом 490 граммов, его мертвый брат весил 400.
Люди в местном церковном приходе знали о нашей ситуации, через знакомых связались с заведующим реанимацией и попросили разрешения крестить малыша. Врачи позволили.
Ребенок лежал в полностью закрытом кювезе совершенно беспомощный… Через 2,5 дня Алеша умер. Мы хотели похоронить детей. Сперва спросили о мальчике, родившемся мертвым, эксперты сразу отрезали: «Он уже в общей куче». Попросили отдать Лешу – медики отказали: «Не положено».
Когда стали убеждать: «Он же крещеный», врачи сообщили, что если будем выдвигать крещение в качестве аргумента, то крестить в реанимации больше никому никого никогда не разрешат.
Все врачи и чиновники повторяли: «По российским законам дети, рожденные с весом менее 500 граммов и прожившие менее 7 дней, детьми не являются. Это выкидыши. На них документы не оформляются, их тела для погребения родителям не выдаются».
Мы уговаривали приписать недостающие 10 граммов в бумагах, чуть ли не на коленях упрашивали выдать Алешу. Умом я понимаю медиков. Они правы: «Представьте: отдаем вам малыша, хоронить его в отдельной могиле без документов никто не разрешит, придется делать подзахоронение рядом с умершими родственниками. Увидят «добрые люди», сделают неверные выводы, накляузничают в полицию. И что тогда с вами и нами будет?»
Но душа разрывается. С декабря не можем успокоиться. Муж, когда искал в интернете законы, разбирался в приказах, забрел на форумы, где были обсуждения похожих ситуаций. Все родители разные. Кто-то хочет получить пособия за умерших детей, переоформить материнский капитал, но многие думают не о деньгах, их сводит с ума мысль о том, что их кровинка лежит в «общей куче». Неужели нельзя придумать особый порядок для таких случаев? Дать родителям выбор: хоронить или не хоронить.
Я не ищу виноватых. И ничего не добиваюсь. Наших детей уже не вернуть. Россияне часто жалуются, что система здравоохранения становится бесчеловечной. Совершенствуются технологии и лекарства, а люди делаются жестче. Мне больно сознавать, что врачи видят в крошечных детях биологический материал. После этой ситуации возникло устойчивое желание уйти из медицины. Но ведь в ней не только медики виноваты – не они пишут законы. Хочу одного – чтобы никому не пришлось пережить то, что пережили мы».
Комментарии экспертов
«Мой малыш в 2011 году весил больше, чем ребенок Ирины, – комментирует ситуацию руководитель благотворительного фонда помощи недоношенным детям «Право на чудо» Наталья Зоткина. – Мальчик родился мертвым, девочка выжила. Сейчас ей пять лет. Я была в шоке, плохо понимала, что происходит вокруг. Сына пыталась забрать моя мама. Тогда критерием рождения были не 500 граммов, как сегодня, а килограмм. В 2012-м границы поменялись, но суть осталась прежней. Существует приказ Минздрава №1687н, и медики не имеют права его нарушать.
Мне кажется, на федеральном уровне можно было бы внести коррективы в законодательство. По крайней мере, надо дать мамам выбор: забирать или не забирать дитя. Для родителей нет понятия «плод», это их ребенок».
«К сожалению, врачи обязаны неукоснительно следовать инструкциям, – замечает врач-неонатолог с 25-летним стажем Маргарита Шашкова. – Они тоже люди, и у них болит сердце, когда к ним приходят мамы с просьбами отдать умерших малышей для погребения. И жалеют, и сочувствуют. Но что они могут, если есть закон? Еще несколько лет назад ребенок в России считался плодом до 28 недель. Теперь технологии, аппаратура позволяют выхаживать 22-недельных. Изменились показатели веса. Увы, практика показывает, что детей, родившихся на сроке до 24 недель, крайне сложно выходить. Но, надеюсь, медицина будет развиваться, и мы сможем спасать самых маленьких».
«Конечно, дикость – признавать или не признавать человека человеком в зависимости от его веса, роста и прожитых дней, – убежден врач-психиатр, специалист по постабортному синдрому Алексей Фокин. – То есть после 168 часов жизни и с весом более 500 граммов в случае смерти его можно оплакивать и хоронить, а при меньших показателях нельзя. Парадоксальный подход. Ребенок – он и в утробе матери ребенок, и в кювезе, и в детской кроватке.
Нужно менять не только строчки в приказах Минздрава, но и сознание медицинских работников. А многих из них учат и готовят, внушая, что дети до рождения – биомасса. Многие из них сами делают аборты. Куда как проще жить, думая, что ты избавился от плода, а не что ты убил человека.
Должна измениться психология врачей, их отношение к людям вообще, тогда и инструкции не будут никому вредить».
«Ситуация, в которой родителям не дают похоронить ребенка только потому, что он не достиг определенного веса, наверное, воспринята из советского прошлого, – полагает протоиерей Александр Ильяшенко. – Телом младенца не должно распоряжаться медицинское учреждение, но и медики подчас действуют не свободно, а согласно инструкции. Тем не менее, совершенно непонятно, почему всплывают какие-то килограммы, ведь речь идет пусть о недоношенном, но ребенке.
Если мать, потерявшая дитя, хочет его похоронить, ее желание должно быть исполнено. Если в нашей стране действуют законы и инструкции, не позволяющие родителям попрощаться с детьми, то пора ставить вопрос о том, чтобы пересмотреть такие законы. Должностные лица часто действуют по инструкции, но в инструкциях должен быть здравый смысл и свобода маневра. Если, как в данной ситуации, инструкция становится бесчеловечной, надо поступать по совести, а не по инструкции».
«Сталкиваешься с подобным и вздрагиваешь, – говорит протоиерей Игорь Прекуп. – Всё, что меньше полкило – не человек, а раз не человек, значит, и не ребенок, а не ребенок, то и не твой… Приехали.
Было бы интересно узнать, как мы «дошли до жизни такой». Как же так получилось, что не отношение родителей к своему умершему (и неважно, на какой стадии развития) ребенку стало в медицине определяющим критерием, а количество того, что когда-то составляло в нем «живой вес»? Можно было бы понять обратное: считать его человеком, даже если родители этого не признают. Но отказывать родителям в праве получить тело своего ребенка на том лишь основании, что тот по весу до человека не дотянул?..
Какая там этика, тем более христианская?! Тут речь о глубинных мировоззренческих деформациях общественного сознания. Медицинская система лишь одна из сфер их проявления. Но тем более дико это обнаруживать здесь, ведь медицину мы традиционно воспринимаем как некий оазис гуманности. Ну что ж… Значит, надо работать».