Детей забрали на время карантина, а потом вернули в детдом. Как кризис и пандемия повлияли на усыновление
— Добрый вечер всем! «Правмир» продолжает онлайн трансляции. Меня зовут Валерия Дикарева. Сегодня мы говорим о том, как экономические кризисы влияют на усыновление в России. Как и любая другая социальная сфера, эта сфера меняется. Как именно, нам расскажет Светлана Строганова — многодетная приемная мать и руководитель клуба приемных семей фонда «Арифметика добра».
Пока я готовилась к нашему разговору, мне попались несколько заголовков статей. «Россия. Кризис не щадит сирот». Другой заголовок: «Детей стали реже усыновлять». И тут же: «Кризис не пугает усыновителей». Так пугает или не пугает?
— Они все правильные. Кризис не пугает усыновителей, но реже стали усыновлять — это не исключающие друг друга вещи. Усыновителей не пугает кризис, но дело в том, что в периоды кризиса усложняется и затрудняется само семейное устройство по самым разным причинам.
Кризисы тоже разные бывают. Экономический кризис тащит за собой социальный, когда экономика падает, люди теряют работу, бедные еще больше беднеют, количество сирот, конечно же, увеличивается. Те, кто был в состоянии усыновлять детей, они частично, может быть, отказываются от своих планов или переносят их на будущее, но совсем от этой идеи не отказываются.
Сфера усыновления не так сильно может страдать от кризиса, потому что все-таки на содержание детей есть определенные выплаты. Да, не во всех регионах они большие, кое-где — совсем маленькие. Но есть ряд регионов, где вполне приличные — Москва, Краснодарский край, Подмосковье, Калининградская область и другие.
Другое дело, что во время социального и экономического кризиса самих сирот становится больше. По понятным причинам люди нищают, бедные слои населения, особенно маргинальные, начинают совсем плохо себя чувствовать, то есть нет денег на содержание, нет денег на нормальную одежду, еду, на обучение.
Соседи могут сообщать в опеку, а опека у нас, к сожалению, может что сделать? Прийти напугать или забрать. Это все формы воздействия, которые они используют при работе с семьей в трудной жизненной ситуации.
Фото: Facebook / Светлана Строганова
— Да, мы же знаем немало ситуаций, когда из-за того, что у семьи нет денег, детей забирают. Даже в этом году было несколько историй.
— Да, в Питере достаточно известный случай, когда у глухой матери забрали двоих детей. Только благодаря общественному резонансу удалось этих детей вернуть, потому что опека была настроена жестко.
Очень жестко маленьких детей оторвали от матери. Они сочли, что она была пьяная, хотя она инвалид по слуху и просто сняла слуховой аппарат, поэтому не слышала звонка опеки в дверь. Соседи тоже не очень рады были такому соседству и пытались от нее избавиться. Плюс у опеки были претензии, что «вы бедно живете как-то, труба течет, здесь обои отлетают». У нас в стране огромное количество семей живет в таких условиях.
Если опека начнет сейчас отбирать по экономическим показателям, мы враз можем детские дома наполнить.
Сейчас у нас официально 70 тысяч детей в учреждениях, из которых 44 тысячи считаются детьми, которых можно устраивать в приемные семьи. Мы очень быстро до полумиллиона дойдем, если начнем изымать всех детей, которые живут в каких-то не очень пригодных условиях.
Никаких реальных инструментов помощи семьям у опек, к сожалению, нет. Кризис именно в эту сторону работает — он увеличивает количество сирот. Но те люди, которые планируют брать детей, серьезно настроены, прошли школу приемных родителей, оценили свои силы, в том числе, финансовые ресурсы, как правило, редко от этого отказываются.
Из приемных родителей делают корыстных людей
— Нет такого разнонаправленного движения, что одни дети попадают в систему, а других забирают именно по причине того, что просто негде найти источник дохода, и людям приходит в голову: давайте мы возьмем ребеночка из детского дома, и за счет него как-то протянем?
— Конечно, такие люди есть. Особенно, когда слышат о московских выплатах. В Москве достаточно приличные выплаты на детей. Разбогатеть, конечно, не разбогатеешь, скажем, никакую дачу, квартиру или машину ты на это не купишь. Тем не менее, прожить на это можно, особенно если люди лишились работы, и они рассматривают этот вариант как способ заработать.
У меня был недавно такой случай — мне позвонила одна женщина и сказала: «Я потеряла работу, но у меня есть силы, я сейчас двух-трех детей возьму, у меня будут эти выплаты, я буду на них жить». К счастью, мне удалось ее отговорить и убедить в том, что это плохая идея. Тем людям, которые так думают, могу сказать — это же не просто взять и устроиться на работу куда-то. Даже если ты устал, ты всегда можешь уйти и отдохнуть. Здесь ты никогда и никуда не сможешь ни уйти, ни взять отпуск, ни больничный. Это будет теперь у тебя всегда и круглосуточно.
Я знаю людей, которые взяли детей не из-за выплат, а благодаря выплатам. Могу себя в пример привести. Когда у меня было уже два приемных ребенка, а всего их четверо, я в какой-то момент увидела в интернете фотографию Оли моей, которую я забрала потом, — девочка с инвалидностью, не ходила и не говорила. Но меня зацепила фотография в интернете: бритый налысо ребенок с испуганными глазами. Меня это как-то потрясло, я очень долго про нее узнавала.
Потом я поехала знакомиться, мне сказали, что там ДЦП и порок сердца, и самые разные диагнозы, тем не менее, все равно меня туда понесло. Я знала, что есть сумасшедшие люди, которые забирают детей-инвалидов. Я себя к ним не причисляла, но, тем не менее, хотела ребенку помочь.
Когда я поняла, что все, вариантов нет, мама не находится, а Олю переводят в ДДИ, я встала перед выбором: либо ДДИ, а это приговор, либо я ее забираю. И тогда я пошла в опеку и сказала, что буду оформлять приемную семью, потому что ребенок не ходящий и не говорящий, значит, на какое-то время я лишаюсь части работы. И мне нужны будут деньги на то, чтобы ребенка реабилитировать.
Для меня это был достаточно важный вопрос, потому что мне нужно было оценить свои финансы. Тогда я примерно все посчитала и благодаря выплатам смогла потянуть нужную реабилитацию для Оли. Все равно пришлось много добавлять, но выплаты роль сыграли.
Вообще, я считаю, что во всем мире приемные семьи и приемные родители, особенно профессиональные приемные родители — это почетно и уважаемо. У нас из них иногда делают корыстных людей, которые любят детей за деньги. Хотя они даже экономят государственный бюджет.
Содержание ребенка в детском доме государству обходится от 100 до 150 тысяч рублей в месяц на одного ребенка. Даже если мы выплатим приемной семье 15–20, 30 тысяч, что выгоднее? Не говоря о социальном эффекте, который мы имеем. Ребенок, выпущенный из детского дома — это одно. Ребенок, выпущенный из семьи… Член семьи, его иногда не выпускают, он продолжает там жить — это совсем другая история.
— Все-таки как тогда отделить одних людей от других? Не каждый же человек впрямую говорит, что, мол, мне не хватает на жизнь, поэтому я возьму ребенка.
— Не каждый. Сейчас у нас, на мой взгляд, не до конца правильная система подготовки кандидатов в приемные родители и отбора.
Заключение о возможности быть усыновителем выдает чиновник, сотрудник опеки на основании ряда бумажек. Он не психолог, не педагог, никакого специального образования не имеет, он даже не заканчивал школу приемных родителей, однако ему нужно принимать ключевое решение: может быть человек усыновителем или нет. Это, я считаю, не вполне правильно, лучше бы это комиссия была, в состав которой, конечно же, входили профессиональные специалисты.
С 2012 года у нас есть, к счастью, обязательное прохождение школ приемных родителей. Там специалисты видят кандидатов. Я считаю, если мы видим кандидата, который по всем параметрам не подходит, а имеет исключительно корыстный интерес, то задача специалистов с ним таким образом работать, чтобы он сам отсох.
Дальше, даже если этого не произошло, и он не отсох, и не удалось его отговорить, человек все равно идет с пакетом документов в опеку. Если она видит, что нет никакого дохода у семьи, ему откажут. Это нормально.
Я считаю, что жить на одни только детские пособия — это не совсем правильно. Даже если сейчас убрать все заработки и оставить одни детские пособия, как-то, наверное, можно прожить, но все-таки мы говорим о том, чтобы люди сами достойно жили и детей как-то поднимали.
Мне говорят: «В детских домах же все есть»
— Многие считают, что сама тема сиротства — это прямое следствие бедности, финансового кризиса. Это абсолютно так или не совсем?
— Нет. Отчасти это взаимосвязанные вещи. В более экономически развитых и экономически успешных странах, к сожалению, точно также есть и бедные люди, и маргинальные, которых можно так называть — люди с алкогольной и наркотической зависимостью, и в тюрьму там садятся не меньше, чем у нас, если мы ту же Англию возьмем. Там сироты, так или иначе, появляются.
Другое дело, вся система выстроена так, что нет детских домов. Система помощи людям выстроена так, что ребенок не попадает в детский дом.
Я хочу, чтобы через 10 лет мы жили в стране, где нет детских домов. Это не значит, что не будет появляться сирот, но это значит, что у нас не будет детских домов.
Например, сейчас люди попросили меня помочь найти возможных усыновителей для детей. Мама находится в терминальной стадии рака, естественно, она понимает, что дети останутся одни, потому что нет других родственников. И она заранее продумывает, что делать. И мы сейчас предпринимаем действия, чтобы дети не попали в детский дом. Уже есть кандидаты, которые готовы сейчас очень медленно и плавно помогать маме на ее последнем этапе жизни, и потихонечку как-то с детьми уже налаживать отношения, чтобы они смогли плавно войти в семью.
Так что, с одной стороны, существуют экономические причины, почему у нас есть сироты, но это и менталитет. Потому что 90% детей в детдомах — так называемые социальные сироты. У них есть живые родители или другие родственники — бабушки, дедушки, тети и дяди, которые просто их не забирают по разным причинам.
Довольно часто это бывают родственники вполне себе состоятельные, но они либо просто не хотят себе усложнять жизнь, либо они по каким-то причинам считают, что там вполне себе хорошо. Мне говорят: «Ну, послушай, в детском доме же нормально».
— У них же все есть!
— Да, у них же все есть. К ним на Новый год приезжают спонсоры и дарят айфоны. Их летом возят отдыхать на море, у них бесконечные мастер-классы по всяким пиццам, к ним какие-то звезды приезжают. Мало того, когда им исполняется 18 лет, государство им дает квартиру, поэтому это прекрасный вариант, думают люди. Еще у них льготы для поступления в вузы.
Очень сложно объяснить, что эти айфоны, лагерь летом и все прочее никаким образом не заменяют того, что у тебя нет человека, которому было бы до тебя дело по-настоящему, который бы тебя любил, о тебе заботился, беспокоился бы о тебе, слушал бы тебя, что-то для тебя делал — персональный твой человек.
Когда я забирала Полину 14-ти лет, моим знакомым это было труднее всего принять. Потому что когда ты берешь младенчика, люди радуются — младенчик классный, ты из детского дома сироточку забрал. Когда я взяла Олю пятилетнюю с инвалидностью, все говорили: «Вау! Ты герой просто!» Когда же все узнали про Полину, то немножко зависли: «Все нормально у тебя? Ты понимаешь, что ты делаешь? Почему подростка? Зачем такую большую? Зачем ей семья, ей же скоро выпускаться?»
Я обычно спрашиваю того, кто мне это говорит: «Сколько тебе лет?» Он отвечает, условно: «Тридцать восемь». Я говорю: «Ты хочешь, чтобы у тебя был человек, который тебя любит, о тебе заботится, думает о тебе?» — «Ну, да, хочу». — «Почему ребенок 14 лет не должен иметь такого человека?» У нас общество часто отказывает ребенку в праве быть любимым, в праве на своего взрослого, в праве на эту заботу.
Я считаю, что проблема как раз именно здесь, она лежит в плоскости общественного сознания. Когда мы все в обществе поймем, что детские дома — это зло, что каждый ребенок должен и может жить в семье, это вопрос подбора правильного и обучения семьи максимально ресурсной для каждого конкретного ребенка — тогда начнет что-то меняться.
— Мне казалось, или просто это моя выборка моих друзей и знакомых, я думала, что всем уже понятно: ребенку нужна семья в любом возрасте.
— Да нет, часто люди думают, что есть дети, которые не для семьи. В представлении людей детский дом — это какой-то санаторий или лагерь, что-то такое. Детки там отдыхают, о них заботятся, и все хорошо. Пока это не изменится, таких серьезных изменений не будет, потому что сейчас у нас нет политической воли, для того чтобы не стало детских домов.
В 2013 году вышел фильм Елены Погребижской «Мама, я убью тебя». Фильм добрался до министра Голиковой, она ужаснулась, тогда появилось наше 481-е постановление, что-то начали делать, сказали: «Пусть не будет детских домов».
Но какое решение приняли? Не называть их детскими домами. Они стали Центрами содействия семейному воспитанию и семейному устройству. Группы в детском доме начали называть семьями — семья № 1, ребенок № 3. У меня у Полины была семья №7, ребенок №2, под таким номерочком. Это, конечно же, профанация.
Привлекли бы экспертное сообщество и поставили бы задачу: как сделать так, чтобы у нас не было детских домов? Мы расскажем, мы знаем, как это сделать. Другое дело, что нужна оттуда политическая воля. Тогда все будет круто. Это реально можно сделать.
Наверное, самый большой страх государственных чиновников: куда пойдет вся эта армия людей, которая сейчас обслуживает детские дома? Люди останутся без работы, там помещения, там вот это все. У нас даже на это есть ответ. Давайте центры ресурсные по сопровождению приемных делать, по адаптации — это намного дешевле. Дети просто жить будут в семье, а туда приходить и получать социальные услуги. Замечательно!
Антисиротский закон и надуманные отказы
— Вы рассказывали про совещание в Министерстве образования год назад, тогда действительно обсуждали, что количество детей-сирот значительно сократилось. И что в итоге там решили?
— Совещание было очень странным. Тогда как раз очередной виток борьбы был против этого антисиротского закона. Они попытались протащить закон, по которому детей в семье должно быть не больше трех, причем включая кровных. Там дальше народ шутить пошел, что скоро рожать запретят. Я писала открытое письмо к министру образования, его публиковали на разных порталах, и набрало оно огромное количество подписей — петиция на тысяч 200, наверное.
Потом было совещание через год, когда немного откатились с этим законом. Они собрали совещание из руководителей региональных опек, департамент и Минобр, и директоров детских домов, и было сказано: «Ребята, сейчас у нас не стоит задача семейного устройства детей-сирот. Десять лет назад их было 150 тысяч, сейчас их у нас 45 тысяч, поэтому мы эту задачу выполнили. Если есть у вас сомнения — давать или не давать кандидатам детей, не давайте, потому что уже такой задачи — семейного устройства — не стоит». Цифра красивая есть, действительно, детей стало меньше.
Но, тем не менее, я считаю, что такие вещи нельзя делать. Надо устраивать всех до конца, до нуля.
— Что за этим последовало?
— За этим последовала волна отказов кандидатам в заключениях. Кандидатам по самым разным, порой каким-то совершенно немыслимым причинам, начали отказывать. Повально начали обязывать всех кандидатов проходить диагностики психологические, причем, кто, как и зачем их делает, не было сказано.
Каждая опека, каждый областной Минобр должен крутиться, как хочет. Где хотите, диагностику, какую хотите, такую и берите. В Подмосковье одной даме опека отказала на основе того, что ей специалисты диагностировали вакуум в сфере красоты и искусства.
— Что это значит?
— Там без расшифровки. Она заполняла, заполняла тесты, и в результате написали, что у нее вакуум в сфере красоты и искусства.
— И никто не понял, что за этим стоит.
— Никто не понял. Опека влепила отказ и не выдала заключение. Еще был случай, когда и смех, и слезы в одном регионе. Там они не очень поняли, какая диагностика, но что-то надо было делать, опека сказала психологам: «Сделайте какую-нибудь диагностику».
Психологи вооружились альбомами, пришли в одну семью и сказали: «Пусть дети рисуют». Дети рисовали, рисовали, психологи на основании этих рисунков сказали: «О, в семье присутствует тема насилия, мы не можем отдавать сюда детей». А дети играли в какую-то компьютерную игру, где была войнушка, ее и нарисовали.
К одной моей знакомой опека пришла с актом осмотра жилья. Там была претензия к тому, что у вас здесь на полочках хранятся лекарства. «Ребеночка вы сейчас возьмете маленького, потом он вырастет, доберется, откроет эти полочки, съест лекарства, отравится и умрет. Как мы можем разрешить?»
— А такой аргумент, что «я уберу с полочек эти лекарства», не сработал?
—Дальше начинаются эти споры и доказывания, что «я с полочек уберу лекарства». Ок, с этим можно как-то решить. А вакуум в сфере красоты и искусства, как с этим сражаться? Или как рассказывать, что нет никакой темы насилия?
Или вот закон еще не принят — был законопроект, в котором прописывались нормы по помещениям — должно быть не менее 10 квадратных метров жилой площади на человека. Но опеки уже бегут впереди паровоза и начинают этот метраж считать. Такой яростный поиск, почему бы отказать.
Одна семья, у нее все в порядке было с жилой площадью, огромный дом, но опека придралась: «У вас, кажется, покрашено не той краской, она вредная, в ней содержится что-то. Вы должны перекрасить и переделать весь коридор. Сейчас мы вам не можем дать заключение».
Одной семье не дали разрешение забрать ребенка, потому что у мальчика третья группа здоровья, его детский дом считается детским домом санаторного типа, хотя там ничего санаторного не проводится, просто когда-то его так назвали. Мол, дома вы не сможете предоставлять ему это санаторное лечение.
— То есть я правильно понимаю, что усыновителей не столько останавливает финансовый кризис, сколько действия государства и опеки?
— Да, абсолютно, это прямое противодействие. Если вспомнить пандемию, то сначала детские дома законопатились и сказали: «Все, у нас карантин, мы вообще никого не подпустим». Некоторые вообще забаррикадировались вместе с сотрудниками внутри, они их от семей отрывали и сидели там все вместе, это вообще, конечно.
Причем у нас была ситуация, когда даже с бумагой об опекунстве женщине не отдавали ребенка: «У нас карантин». Хотя она уже была законный представитель, то есть человек, который решает, где, когда и как находится ребенок. Это все равно, что из больницы забрать ребенка. Законный представитель имеет полное право откуда угодно забрать своего ребенка. Мы бодались, бодались, к счастью, дободались.
Еще один случай был, когда две сестры находятся в разных заведениях: одна в доме ребенка, потому что ей два годика, и вторая сестра, ей 10 лет, в детском доме. Из одного заведения ребенка отдали, а из второго не отдают. Потому что один директор понимает, что надо отдавать, а другой говорит: у нас карантин.
Детей забрали на время карантина. А дальше?
— Насколько я знаю, был еще такой интересный момент в ситуации с пандемией: люди буквально побежали в детские дома спасать детей и в семьи забирать. Это хорошая идея была?
— Да. Когда только начался карантин, несколько министерств — Министерство труда, Министерство образования, Министерство здравоохранения и Департамент социальной защиты — выступили с коллективным письмом: если есть возможность временно передать этих детей, то передайте.
Люди, конечно же, на это отреагировали, и мы на это отреагировали, потому что, с одной стороны, это действительно хорошая идея — забирать из мест скопления людей, из мест возможного распространения вируса детей. Но, с другой стороны, некоторые начали писать: «Мы бы взяли сейчас на месяцок, но потом бы вернули». Это встает уже морально-этическая проблема — насколько правильно и не травматично забирать ребеночка на месяц, а потом обратно его возвращать.
Светлана Строганова. Фото: Сергей Щедрин
— Да, это были целые дискуссии. Люди разделились. Кто-то считает, что это нехорошо, а кто-то, что хотя бы этот светлый опыт у ребенка останется. Как вы считаете?
— Я считаю, что гостевой режим может быть приемлемым для ребенка-подростка, которому можно рассказать и объяснить, и который сам не очень-то хочет и не очень-то готов рассматривать свой переход в семью, как постоянное действие.
Я категорический противник того, чтобы маленьких детей брать на гостевой режим, потому что я не очень представляю, как взять маленького ребенка, привезти домой, пожить с ним месяц, а потом обратно отвезти в детский дом. Да, у него, конечно, будет опыт жизни в семье, но у него будет опыт и того, что его возвращают обратно. Мне кажется, что этот опыт травматичный. Я считаю, что мы в такой ситуации должны бросать все силы на то, чтобы находить постоянных родителей.
И когда появилось это обращение этих четырех министерств, мы так и сделали — бросили все силы на то, чтобы искать тех, кто рассматривал для себя вопрос забирать детей. Мы начинали им содействовать.
Ок, если вы так или иначе уже проходите или прошли обучение в ШПР, но не собрали пока документы (у нас были такие случаи), но вы действительно серьезно настроены — мы будем вам помогать забирать детей. Да, это сейчас будет гостевой режим, но это тот самый люфт, который поможет вам собрать документы и оформить постоянную опеку. У нас таких случаев было не один, не два, а много, десять, наверное, или больше. Мы помогали людям забирать детей.
Но когда речь идет о том, что я сейчас возьму сироточку, а потом верну… Мне достаточно часто пишут из-за рубежа: «Светлана, мы живем в Хорватии на море, мы бы себе какого-нибудь маленького ребеночка взяли бы на лето восьмилетнего, он бы здесь отдохнул, а потом бы мы его вернули».
— Что вы отвечаете, какими словами?
— Я отвечаю, что это неправильно с этической точки зрения. Как потом ребенку жить с этим? Я понимаю, что людьми движет, конечно же, желание сделать доброе дело. Я их не осуждаю ни в коем случае, потому что я понимаю, почему они это делают. Они совершенно искренне хотят помочь. Поэтому здесь мне приходится заниматься просветительской работой — я объясняю какие-то моменты из психологии, почему это травматично для ребенка, как он потом будет жить, когда он здесь посмотрел нормальную жизнь, и он знает, что это ему никогда не светит.
Кстати, есть замечательная книжка, не так давно она вышла у Саши Филипенко, прекрасного белорусского писателя, она называется «Возвращение в острог». Я помогала Саше, когда он ее писал, я консультировала и знакомила его с рядом детей, у которых он брал интервью, и материал собирал для книги — там как раз в основу этой книги, это детектив, он очень интересный, положена реальная история.
В одном нашем регионе богатый олигарх вывез детей отдыхать на море. Они вернулись и начали совершаться случаи самоубийства среди них. Дети поняли, что это им не светит никогда. Это на основе реальных событий все написано. Помогаем ли мы действительно, когда мы думаем, что мы помогаем?
Почему детей повторно возвращают в детдом
— Если вернуться к периоду самоизоляции, были все-таки, просочились такие истории, когда люди на эмоциональном подъеме забирали, а потом возвращали детей?
— Конечно, такие случаи тоже были. Не всегда люди могли правильно оценить свои ресурсы и возможности. Но такие случаи, к сожалению, бывают не только в период карантина.
Это, увы, достаточно болезненное и не такое редкое явление, оно называется вторичный возврат, когда семья берет ребенка и потом его через какое-то время возвращает. Причем возвраты бывают самые разные. Могут вернуть и грудничка.
Я знаю случай, когда через три дня принесли люльку с грудничком в опеку, поставили на стол и сказали: «Он по ночам орет. Мы, вообще-то, на такое не подписывались».
Это означает, что люди совершенно были не готовы. Они проходили в школе приемных родителей всевозможные темы про травму, про привязанность, про тайну усыновления, про прочее, а про то, что маленькие дети по ночам орут, им надо менять памперсы, они болеют, у них пучит живот — им никто не рассказывал, потому что обычно это рассказывают в школе молодой мамы или еще где-то.
Или случай, когда берут ребенка и оказывается, что он не может учиться так, как надо, не слушается, ведет себя не вполне адекватно, тогда просто не совпадают ожидания или не хватает ресурсов у семьи. Потому что бывает, что накрывает и кровных детей. Приходит ребенок, который за собой не привык ни стирать, ни убирать, ни посуду мыть, ничего, он ведет себя не очень хорошо. Кровный начинает говорить: «А я чего? Я тоже не буду ни учиться, ни убирать».
— Да, или кровный говорит: «Мама, убери его отсюда».
— И бывает, что или муж, или жена, партнер говорит: «Нет, я на это не подписывался, я против». У нас недавно был случай, когда мама очень хотела, муж сам не хотел, но под давлением жены он на это пошел, сказал: «Ну, ладно, так и быть». Когда она забрала мальчика, а мальчик непростой был, он был очень активный, он требовал много внимания, учился из-под палки. И муж в какой-то момент сказал: «Нет, все. Или я, или он». К сожалению, мальчишку вернули.
5 тысяч возвратов ежегодно у нас случается. В среднем, если посчитать, то 15 детей в день повторно возвращается в детский дом.
— Бывает так, что это связано с финансовым кризисом? Люди взяли, а потом потеряли работу. Или государство обрубило помощь какую-то.
— Был один такой громкий случай, который муссировался в прессе, который, может быть, наши зрители или слушатели могут вспомнить. Приемная семья из Калининграда. По-моему, девять у них было приемных детей, и они приехали в Москву, потому что в столице лучше медицина, образование, больше выплаты.
Московские органы опеки начали им отказывать в выплатах. У них был один суд, потом другой. Они выигрывали суды, но опеки им все равно не платили ничего. Тогда они оставили этих девять детей, они их привели, сдали и уехали. Это был достаточно громкий случай.
Фото: Facebook / Светлана Строганова
Мы, конечно, все были в каком-то удивлении, так это назовем. Я плохо могу представить себе ситуацию, когда у меня не стало денег, я иду и возвращаю своих детей, которые уже мои дети, в детский дом. Скорее всего, я буду искать какие-то другие возможности — обращаться к фондам, мыть полы по ночам в подъезде, еще что-то делать.
Но это очень и очень редкие случаи, когда именно из экономических соображений возвращают детей. Это может быть объяснением, попыткой аргументировать. Но на самом деле здесь решение лежит больше в психологической плоскости. Потому что если это мой ребенок, я его люблю, и я о нем забочусь, когда я теряю работу, я не сдаю своего ребенка в детский дом.
Временно оставила детей, а потом уехала навсегда
— Тут вопрос от нашего читателя. Вы говорите о том, что бедные люди могут сдавать детей. Сдают ли в детский дом богатые люди своих детей?
— Прямо своих?
— Прямо своих.
— Прямо своих, пожалуйста, недавний случай с девочкой С., когда ее до пяти лет держали в больнице родители, и она никогда не выходила из оттуда, потому что у мамы немножко не в порядке с психикой. По сути, это отказ от собственного ребенка — они ее сдали в систему, посадили в золотую клетку, не навещали ее. Только благодаря усилиям разных общественных организаций удалось этого ребенка как-то выцепить и передать новым приемным родителям.
Другое дело, что бедные люди больше подвержены опасности именно отказов от детей. Такое бывает, когда временно помещают детей в учреждение, хотя довольно часто такое временное становится постоянным.
Я, например, приехала в 2019 году в один детский дом, и мне рассказала сотрудница, что у них тут сидят двое детей два и четыре года, уже год. Я говорю: «Что такое?» — «Мама в 2018 году собралась из нашего городка ехать в Москву волонтерить на чемпионат мира по футболу и на время сдала детей в детский дом. А потом там познакомилась с каким-то аргентинцем, что ли, и улетела».
— С ума сойти! Неужели такое бывает? И что сейчас с детьми?
— К счастью, в этом году уже их устроили. Всякое бывает. Богатый человек или бедный — это не гарантия. Есть случаи, когда состоятельные люди берут приемных детей и точно также возвращают, потому что не соответствует их ожиданиям или еще что-то. Тут вопрос не в богатстве.
Я в свое время в Краснодаре познакомилась с совершенно потрясающим мужиком, который жил в деревне на хуторе, он приехал брать направление на детей. Он говорит: «Мне дают кого? Мне дают 7-8-й вид». Такой простой мужик, рукастый, а 7-8-й вид — это коррекция, это явно дети с умственной отсталостью. «Мне главное, чтобы физически был здоров. Я их учу на огороде картошку сажать, рыбу ловить, мясо жарить, вот это. Они выйдут в 18 лет, хоть будут уметь себя обслуживать. Я им образование не дам, да им и не надо. Пойдут трактористами или еще кем». Он не богатый совсем, он бедный: «Да, я получаю на них выплаты — мне 8 тысяч на этого, 8 тысяч на этого и 8 мне еще платят – вот у меня 24 тысячи. Нам хватает на еду».
— Да, я как раз хотела спросить, усыновляют ли бедные люди детей?
— Да, берут, конечно. Мне недавно позвонила замечательная семья, у них пять детей, они живут в двухкомнатной квартире всемером. Они говорят, мы хотим тоже взять ребенка. Понятно, что мы не богатые, но, тем не менее, почему нет? В любом случае это не экономический вопрос. Да, выплаты могут помогать.
К счастью, они многим помогают решиться на этот шаг и его сделать, но, тем не менее, главное решение в другой плоскости. Оно в плоскости: готов ли я на это вписаться? Потому что я для себя вариантов возврата ребенка не рассматриваю, хотя в опеке очень часто говорят: «Вы не усыновляйте сразу. Вы возьмите под опеку, попробуйте, если что, то вернете». Так они могут тоже.
— Эта фраза имеет право на жизнь или совсем нет?
— В какой-то степени да, потому что иногда бывают дети… Я понимаю этих родителей, которые возвращают, потому что бывает, что ребенок приходит в семью, и у него есть не диагностированная психиатрия, и она начинает проявляться в семье. Семья оказывается совершенно не готова к такому ребенку.
С другой стороны, это нам показывает кривизну самой системы — как так может оказаться, что ребенок с не диагностированной психиатрией позиционируется как здоровый и передается в семью. Почему его не обследуют? Почему это происходит? Почему нет полноценного и нормального обследования ребенка и информирования кандидата?
Перестаньте требовать от себя любви к ребенку
— Я знаю, что в школе приемных родителей часто говорят: «Не столько готовьтесь к встрече с ребенком, сколько готовьтесь ко встрече с собой». У вас что было самое сложное из встречи с собой?
— Этот вопрос у меня решился задолго до того, как я стала приемной мамой, задолго до того, как я взяла первого приемного ребенка. Изначально вся моя история материнства началась с того, что я вышла замуж за отца-одиночку. Это так романтично — мужчина, который один воспитывает ребенка, тут нельзя не влюбиться.
— И попытаться всех отогреть разом?
— Конечно. Боже мой, это вообще… Мать-одиночка у нас в сознании общества — это что-то такое… А отец-одиночка…
— Отец-герой!
— Это просто что-то, мечта любой женщины. Естественно, я влюбилась. Естественно, вышла замуж.
Здесь я столкнулась с тем, что я начала ловить себя на мысли, что я не люблю и не могу полюбить этого ребенка, что я испытываю к нему совсем не материнские, какие-то совсем не теплые чувства. Боже мой, я плохой человек. Что мне делать? Катастрофа. Я додумалась вообще до развода, потому что я не могла ее никуда сдать, и я не могла мужу сказать, что с этим делать. Я не могла никому сказать, что мне делать с ребенком, которого я не люблю.
При этом конкретных жалоб у меня на ребенка не было, она ничего такого не делала, к чему бы я могла реально придраться. Это просто отсутствие чувств моих к ней и невероятное чувство вины, как так, ребеночек бедный, сирота, и я не могу ее полюбить. Я реально додумывалась до развода.
Тогда в какой-то момент, совсем, когда мне было тяжело, я начала в выходные уходить из дома, чтобы там не появляться, бродила, бродила по городу, и зашла в храм Космы и Дамиана, который в Столешниковом переулке утром, почему-то я встала в очередь к священнику, там был отец Александр Кузин. Я не знала его тогда. Вообще, в храм я, можно сказать, первый раз попала.
Дошла до него, достояла в очереди, говорю: «Не люблю я ее». А он мне говорит: «Ну, не люби». Я: «Как так не люби?» Я думала, он меня сейчас стыдить начнет: «Ты что, ребенок без мамы». Я говорю: «Как не люби?» — «Так, не люби и все». Я: «Как же мне? Как мне жить-то? Как так, не люби?» Он говорит: «Тебе зачем ее любить? Ты — старшая женщина в семье, у тебя есть порядки, ты их и наводи. Твоя задача следить, чтобы была чистая одежда, еда вовремя и спать ложилась, как надо». Я говорю: «Да, так можно?» Он говорит: «Конечно».
Я ухожу и понимаю, что вот оно решение. Если раньше она приходила и съедала последний кусок торта, а я бесилась и не могла ничего ей сказать, потому что как же так, я сироточку торта лишаю, вот это все. А мне обидно, потому что это мой торт.
Тут я понимаю, а чего, собственно говоря? У нас есть правила. Я ее вызываю и говорю: «Так, милочка моя, смотри, если стоит последний кусок торта, то ты меня спрашиваешь, можно или нет, и я тебе говорю — “делим пополам” или “можно съедать”, или “нет, нельзя, это мой”». Вот когда я перестала ожидать от себя каких-то чувств, этой любви, которой все от себя ждут, оно и решило мою проблему. Вот и все.
Моя задача была — заботиться, чтобы была чистая одежда, чтобы вовремя все делалось, чтобы все правильно происходило. Через пару месяцев я поняла, что хороший ребенок-то. Через полгода я себя поймала на мысли, что я ее защищаю от отца, типа, не тронь ребенка. Очень скоро я начала ощущать к ней очень приятные теплые чувства. Сейчас я ею горжусь, люблю. У нас с ней очень теплые, близкие отношения, она замечательная, чудесная.
Вот это ожидание от себя какой-то любви, наверное, подкашивает очень многих родителей. Они все ждут, сейчас я возьму и воспылаю к нему. Как можно воспылать к чужому человеку, просто так сходу? Так не бывает. Особенно, когда еще этот человек как-то ведет себя не так.
Дети же кричат, какаются, еду размазывают, истерят, вредничают. Как с этим жить? Ты вроде как должен любить его, а что-то не любится.
Я помню, один замечательный был случай, когда на форум усыновительский пришла женщина и пишет: вот ребенка взяла двухлетнего, но что-то я его не люблю, уже неделя прошла, а я его никак не люблю. Ей говорят: «Любите лучше кошку, ее не так жалко. А этого просто купайте, пеленайте, кладите спать, кормите, вот это все. Любить не надо». Это на самом деле так — это спасение, когда ты перестаешь требовать от себя любви и просто выполняешь некие действия.
Дальше в глобальном смысле я поняла, что на самом деле любовь — это действие, когда я выполняю действие, принимаю решение, что я буду об этом человеке заботиться. Эти всякие приятные чувства внутри — это бонус, который, возможно, мне будет дан.
Фото: Facebook / Светлана Строганова
«Сейчас мы к вам придем, проверим, как вы там»
— Да, говорят же, что начните делать, заботиться, любовь придет по ходу. Когда я размышляла, что самое трудное в усыновлении, я увидела, что права приемного родителя будто бы урезаны по сравнению с естественным родительством.
Если у тебя ребенок свой собственный, ты можешь на него накричать, практически что угодно с ним делать в каких-то пределах. Если ребенок у государства, там вообще непонятно, что происходит в детском доме. А если ребенок у приемного родителя, усыновителя, тут все смотрят с подозрением. Каково приемным родителям с таким давлением жить?
— Да, это тяжело. Это действительно одна из проблем, которая существует у нас в обществе. У нас был анекдотичный случай, когда одна приемная мама на кассе супермаркета выкладывала на ленту продукты, в том числе, бутылку вина. Следом за ней стояла ее соседка, которая знала, что она приемная мама, и сказала: «А вам можно разве?» Типа, вам разрешают, что ли? Какое-то такое отношение, что приемные родители и бутылку вина не имеют права купить.
Или, например, одной маме нашей приемной позвонила медсестра из поликлиники и сказала: «Сейчас я к вам приду, проверю, как вы там за ребенком ухаживаете». Мама говорит: «На каком основании? Вы кто? Вы же не проверяющий орган». Она отвечает: «На всякий случай, а то, мало ли что». Или школа, например, это совсем не редкость, как только узнают, что ребенок приемный, говорят: «Сейчас мы к вам придем, проверим, как вы там».
По факту для общества это должна быть такая полностью открытая система. Если бы, например, сейчас включили голосование, поставить или нет камеры в режиме реального времени во всех приемных семьях, я могу с большой долей вероятности предположить, что большинство проголосовало бы, что, да, поставить. Раз они получают какие-то выплаты и деньги, то пусть они нам отчитываются, мы должны за ними наблюдать.
— Как приемные родители в этих условиях выживают?
— Мы друг друга поддерживаем. У нас есть очень хорошие сильные родительские сообщества, которые друг друга поддерживают по всем вопросам — по вопросам адаптации детей, по вопросам лечения и реабилитации детей, по вопросам организации взаимодействия с органами государственной власти, со школами, с самыми разными учреждениями.
— Мы уже заканчиваем, уже целый час мы разговариваем почти, я готова еще час говорить, но у нас время ограничено. Я про страх хотела спросить. Если у человека ведущий страх именно финансовый, что он не справится, не потянет, что бы вы могли посоветовать этому человеку, который сейчас колеблется, взять или не взять ребенка?
— Я бы предложила найти в интернете или не в интернете, в реале какое-то сообщество приемных родителей, прийти туда и поговорить на эту тему. Потому что лучше всего это обсуждать даже не с опекой, не с психологами, а с людьми, которые прошли уже этот путь. И тогда будет понятно, сколько на кого уходит денег и какие подушки безопасности нужны. Сколько там будет выплат, и на что можно там рассчитывать, а на что нет. Можно у нас: клуб приемных семей в Facebook группа есть — прийти и поговорить с кем-то.
— Что-то еще вы хотели бы добавить, возможно, как напутствие?
— Да, я хотела вот что добавить. Мы сделали такую замечательную совершенно штуку для тех, кто задумывается, готов ли стать приемным родителем — ликбез по приемному родительству. Это такой цикл видеолекций, там 16 штук их, они коротенькие, по 10 минут примерно. Их можно взять и посмотреть в You Tube совершенно бесплатно.
Это то, что даст представление о том, что такое приемные дети, как к этому приходят. Это может стать этапом на пути — иду я в школу приемных родителей или не иду. Это и помощь уже состоявшимся приемным родителям освежить в памяти, но и тем, кто еще сейчас на этапе размышления.
— Хорошо, спасибо. Мы завершаем нашу трансляцию. С нами была Светлана Строганова, многодетная приемная мама и руководитель клуба приемных семей фонда «Арифметика добра». Мы продолжим наши онлайн трансляции на «Правмире», продолжим говорить о социальных последствиях экономических кризисов. Приходите к нам, читайте «Правмир», смотрите «Правмир». Спасибо, что были с нами.