От чего зависят результаты PISA и почему российское образование не вписывается в мировые тренды? Рассказывает директор Центра образования №109 Евгений Ямбург.
– Те, кто старается оправдать неудачи России в исследовании PISA, объясняют это тем, что у нас – основательное академическое школьное образование, а PISA проверяет лишь умение применять полученные знания на практике – компетенции. Если это и так, то не отражает ли знаменитую фразу: если вы такие умные, то почему такие бедные?
– Те измерительные инструменты, которые применяют в исследовании PISA, связаны и с проверкой академических знаний, и с их применением в нестандартных, изменившихся ситуациях. Это очень серьезно: ведь мертвые знания, которые лежат на полках памяти, потом забываются и не применяются. Эта тенденция мирового образования была понятна уже давно – 10 лет назад.
Евгений Ямбург. Фото: Svklimkin / wikimedia commons
Примерно в то время в России появились новые по тем временам Федеральные образовательные стандарты (ФГОСы). Они и были рассчитаны на то, чтобы, с одной стороны, не терять академичность, а с другой – научить детей применять знания по всем предметам, пользоваться ими в нестандартных ситуациях. И, как только это стало постепенно внедряться, мы сразу стали выскакивать на ведущие позиции. Это касается блестящих результатов учеников нашей начальной школы в исследовании PIRLS, позволяющем сравнить уровень и качество чтения и понимания текста учащимися начальной школы в различных странах мира. Улучшились результаты России в исследовании TIMSS (сравнительная оценка качества математического и естественно-научного образования в начальной и основной школе). Последние 6-8 лет мы те самые ФГОСы и внедряем.
– Но учителя-то остались старой закалки?
– Ключевой стала проблема подготовки педагогических кадров. Для того чтобы учить по-новому, надо иметь учителей, у которых мозги работают по-новому. Это первое. А второе – нужно иметь очень серьезные ресурсы.
– Ресурсы материальные?
– Материальные, технологические. И Москва-то как раз это все имеет. Даже в детском саду (а по измененному закону «Об образовании» детский сад – это уровень образования) дети начали работать с 3D-ручками, с Lego… И в начальной школе мы стали отходить от мела и доски, от голой зубрежки и тоски. Там дети уже работают с роботами.
– Может, это только в вашей школе?
– Нет, в московских школах это стало обычным явлением. Как и в школах некоторых городов. То же самое – с изучением иностранного языка. Начался уход от академического подхода, когда дети правила знают, а разговаривать не умеют.
– Мы же все в советское время учили мертвые языки.
– Да. А сейчас даже наши младшеклассники работают по программе Oxbridge, где нет никакого сидения за партой, где свободное общение в неформальной обстановке.
И там, где сошлись в единый пучок понимание, что нужно делать, обучение кадров и серьезная материальная база, это дает результат. Сейчас даже в программе дошкольного образования предусмотрены такие вещи, как проектная деятельность, приучение детей к исследовательской деятельности. В детский сад приносят куклы-макеты, и маленькие детки делают операции на трахее, на аппендиците. Кстати, это очень хорошо с точки зрения профориентации. Если девочка падает в обморок, когда вырезает у куклы аппендицит, наверное, не нужно ей идти в медицину. Они работают пищевыми красками и ставят эксперименты с использованием микроскопа. А в начальной школе эта тенденция нарастает. Но обучение по этим ФГОСам дошло только до шестого класса, все происходит постепенно.
Вместо математики – мусор, вместо русского – налоги
– Зачем же тогда сейчас собираются вводить новые стандарты? Кому это нужно?
– Сейчас идет яростное обсуждение новых ФГОСов, которые отбрасывают нас далеко назад. Кроме того, родители стали упрекать прежние стандарты в перегрузке детей.
Наши депутаты-патриоты заявили, что предыдущие стандарты бессодержательны, нужно увеличить предметность… Но пусть объяснят, за счет чего?
На самом деле при грамотном метапредметном подходе это губительно. Все это у нас уже было. А еще каждый высокий чиновник внес свой «вклад».
– Например?
– Например: у нас плохо с налогами. И школе говорят: давайте введем спецкурс, почему надо платить налоги. Плохо с мусором – давайте введем курс по мусору. Тут подключились издатели (это очень выгодно) и вышли две книги. «История мусора» – я сейчас перестану изучать русский, мы будем мусором заниматься. Или нам прислали потрясающий учебник Онищенко о «здоровом образе жизни». Но то, что он проповедует – вегетарианство – это нарушение пищевого режима. Ведь все продукты нужны ребенку. Однако эти книги уже в школе. Они оплачены государством.
– Но это и есть бессмысленная перегрузка школьников: вместо математики – мусор, вместо русского – налоги.
– Ну конечно! К тому же новый ФГОС – это животное с головой быка и туловищем овцы. Возьмем такой абстрактный предмет, как математика. Там фактически есть два учебника: традиционный – Марии Моро и основанный на развивающем обучении – Людмилы Петерсон. Два года назад последний был запрещен как непатриотический.
– А что такое «патриотическая математика»?
– Я не знаю. Учебник Петерсон сейчас вернули. Но школа имеет право закупать только один. И везде куплен Моро (у меня, правда, Петерсон остался). И в содержании образования соединены кусок из Моро и кусок из Петерсон. А это – разные подходы. Таков новый ФГОС. Если вы возьмете биологию, географию, то там все еще страшнее.
– И что вы делаете в этой ситуации?
– Мы в школе упорно продолжаем развивать идеи пока еще действующих ФГОСов. Например, одной из его задач было создание детско-взрослого родительского сообщества. Без этого нет общения родителей с детьми. Иначе дети уходят в плоские компьютерные сети, а там много опасностей.
Но беда в том, что самих этих родителей (не говоря о бабушках и дедушках моего поколения) учили по-другому: пересказ, зубрежка… Буквально вчера я был на открытом уроке для родителей во втором классе. Урок был посвящен родной речи. Но там была заложена еще одна великая идея: метапредметность.
Начинался урок с того, что им показали мультфильм Норштейна «Ёжик в тумане». Кстати, мы с ним дружим и наши дети уже делают свои мультики. С одной стороны, это – осень. С другой – ёжик в тумане. А с третьей стороны, на этом уроке детей озадачивали по поводу интересных фразеологизмов. Что означает «сидеть на иголках» или что такое «ежовые рукавицы»? Там были и математика, и биология… Родители сидели завороженные – их так не учили. Дальше дети поделились на команды корректоров и редакторов (а обучение в команде – это тоже компетенция, где люди думают сообща, не тянут одеяло на себя).
Почему так важны корректоры и редакторы? Потому что одна ошибка может привести к искажению смысла. А еще все предложения надо было пронумеровать: какое будет первым, какое – вторым… И сделать из этих фраз текст. Это все важно для родителей, которым тоже стоит поучиться.
– В итоге в начальной школе, там, где были ресурсы, следуя предыдущим пока действующим стандартам, мы вышли с результатами PIRLS и TIMMS вперед. Но остановились на шестом классе?
– Да. И нечего слушать бредни о том, что причиной тому – успехи советской начальной школы. Ерунда! Там не было роботов, чипирования и т.д. А с 15-летними мы проваливаемся: там остались зазубривание, перегруз материалом и т.д. Все, что вышибается из памяти. А теперь новые стандарты (с колоссальным количеством ошибок) возвращают нас к этой порочной практике.
Как и чему учить педагогов
– Почему все-таки Москва в PISA занимает совершенно другие по сравнению с остальной Россией позиции? Материальные средства?
– Ну, и это – тоже. В Москве понимают: в этой школьной коробке нельзя иметь всё. Поэтому в столице, например, сложилась система «Университетских суббот». А еще старшеклассники, ученики профильных классов, имеют возможность работать в стартапах, в научных лабораториях.
– А что это, как не умение применять свои знания? Наверное, все же должна произойти перестройка педагогического образования – этим кто-то занимается?
– Вы попали по адресу: я возглавляю команду, которая сделала новый профстандарт педагога. ФГОС – это содержание, а профстандарт – это инструмент, как обучать педагогов. Мы надеемся, что он начнет внедряться с 2020 года. Вместе с Виталием Рубцовым, ректором Московского государственного психолого-педагогического университета, мы курируем 26 регионов, обучаем людей. Но нас на всех не хватит.
Ко всему прочему требуются новые компетенции для учителя с учетом нынешней неоднородности контингента. Ведь у нас только двенадцать с половиной процентов полностью здоровых детей. И, кроме каких-то серьезных патологий, есть, например, дислексия, гиперактивность и т.д. Сейчас закон внедряет инклюзивное образование: в классе один сидит с имплантом в ухе, другой – колясочник…
Но инклюзии-то реальной нет. Ведь это не только пандусы и лестницы. Инклюзия должна быть в голове.
У меня есть ряд подразделений, где учатся смертельно больные дети: Центр Димы Рогачева, Морозовская больница… Там, в школьных зонах, работают мои молодые учителя, прошедшие специальное обучение. Это наш проект, который поддержал Собянин и который пошел уже в 32 регионах России – от Читы до Калининграда. Мы владеем этими технологиями.
– Неоднородность не только в том, что есть сильные и слабые ученики, дети с ограниченными возможностями или с дефицитом внимания. Есть еще и мигранты, не знающие русский язык.
– Конечно! У меня в школе – 22 национальности. Одна из компетенций учителя – обучение русскому языку как неродному. Эти компетенции были прописаны в моей программе педагогического образования. Но я первый, кто просил тогдашнего министра Ливанова их не внедрять в срочном порядке.
– Почему?
– Нельзя требовать с учителя того, чему его никто не учил. Сначала нужно изменить содержание педагогического образования. А там беда полная. Читают профессора, которые по 40 лет живых детей не видели. Одна из учительниц из Перми на уроке заклеила первокласснику скотчем рот и пошла под суд. А учительница-то хорошая.
– Вы прямо ей сочувствуете. Считаете, он довел ее?
– Рассказываю: у этого ребенка СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности. Таких детей все больше и больше. Грубо говоря, у него шило в одном месте. Он уже в детском саду больше одной минуты игрушку не держит, хотя интеллект у него в норме – это не пациент, не кандидат в школу седьмого-восьмого вида. Вот в детском саду и надо было им специально заниматься. Но парень приходит в школу. Он орет, всем мешает на уроке. Выгнать в коридор его учительница не может: он сломает ногу, и она будет отвечать. В итоге она заклеивает ему рот скотчем и идет под суд (это считается насилием). Но у меня вопрос: а кто эту женщину учил работать с таким контингентом? В чем она виновата? Это к тому, что надо осваивать стандарт.
– А такие дети могут учиться в одном классе с обычными? Есть методики? Это прописано в «старом» стандарте?
– Конечно. Мы их разработали и этим занимаемся.
Не нужно зацикливаться на одаренности
– То, что вы предлагаете, и является подлинной реформой образования. А как вы относитесь к такой проблеме. Финская школа, один из лидеров PISA, заточена на работу со слабыми учениками. Там с ними отдельно занимаются, так же, как и с теми, кто почти не знает финского языка. Но в международных олимпиадах у них нет особых побед.
– Ставка на высший результат – это абсолютно ложная стратегия нашего образования. Одаренных во всем мире не более двух процентов. Не надо путать их с просто способными детьми. Когда я приезжаю в город Х, где население 120 тысяч, они мне хвастаются: стобалльников у них столько, а победителей олимпиад – столько. Я им на это отвечаю: но они же все уедут! А кто у вас в городе останется, кто будет создавать инфраструктуру? Ведь те, кто останется – будут пить по подъездам и резать прохожих. И еще: одаренным тоже нужно психолого-медицинское сопровождение. Там много проблем, много шизоидности. Ставка на одаренность – убийственная. В то же время в моей школе есть победители и призеры олимпиад. И это прекрасно, это право ребенка, но не нужно на этом зацикливаться.
Беседовала Наталья Иванова-Гладильщикова
Фото: Lena Farutina / Flickr