«На 90 ты русский не напишешь» — этот спор я проиграла 6 раз». Эксперт ЕГЭ Екатерина Демиденко

Рост Пушкина — 15 сантиметров

— Можно ли хакнуть ЕГЭ?

— Нет, ЕГЭ по русскому сделан очень неглупо. В нем обращают внимание на те сложности, которые действительно есть у школьников в изучении языка. Насколько ребенок в состоянии понять серьезный текст? К сожалению, наши дети не умеют читать. Ну то есть они умеют, но как лакей Чичикова, которому ужасно нравилось, что буквы складываются в слова. 

Дети привыкли в массе информации, которая на них валится, вылавливать основное. Но чтобы понять текст, его нужно прочесть медленно. Ведь любое художественное произведение (и публицистическое, кстати, тоже) — это мир, который создает автор, чтобы выразить себя. 

Мы любим выражать себя. А мы понимаем, как самовыражаются другие? Это для ребенка очень сложно, и это умение проверяется на ЕГЭ. Есть такая известная всем математикам и словесникам истина: дети не могут решить задачу не потому, что они не могут ее решить.

— Как это?

— Они не могут прочесть условие. Написано: «Вершок равен 4,4 см, аршин равен 71 см. Рост Пушкина — 2 аршина, 6 вершков с половиною. Сколько это в сантиметрах?» Они напишут 2 метра, и у них рука не дрогнет. А другие напишут 15 сантиметров, и тоже рука не дрогнет, потому что не понимают, о чем их спрашивают, и начинают перемножать числа. 

Не очень-то результативное упражнение — вставить буквы. Если слева у них написано правило, а справа нужно вставить букву, они это соответствие находят в момент. Дети ошибаются не там, где не знают, а там, где не видят. Поэтому они не умеют себя проверять. Мозг не читает каждую букву. Они первые три буквы увидели — им кажется, что все правильно. 

— Этот механизм можно как-то отключать?

— Останавливаю и напоминаю: «А теперь читаем по слогам, что вы написали». Если показываешь: «Ты вот здесь ошибся». — «А-а-а-а, точно, сейчас исправлю». У меня есть такой метод проверки: некоторым ставлю ошибку на полях, а не просто подчеркиваю и исправляю. И дети все равно быстро ее находят. 

Есть такое убойное задание — вставить в предложение причастные или деепричастные обороты. Ребенку это очень трудно сделать. Мы, конечно, можем провести с вами эксперимент…

— Давайте.

— В скобках написаны причастные обороты, нужно понять, к какому слову их прикрепить.

Одно из заданий: «В небе, взмахивая крыльями, появился ястреб (побледневший с проблесками зари)».

— У детей ястреб может побледнеть?

— Они не задают себе такой вопрос. Они пытаются приклеить это несчастное причастие к существительному, которое им приглянулось.

Эксперт ЕГЭ проигрывает спор

— При проверке письменной части есть место субъективности?

— При всех минусах этого экзамена очень много сделано шагов, чтобы проверка была более-менее объективной. Во-первых, разработаны критерии, как бы мы к ним ни относились. Как проверить сочинение ребенка без критериев? 

Во-вторых, есть специальные курсы для экспертов, чтобы люди учились это делать одинаково. То есть мы договариваемся: за что мы снижаем, за что — нет, как мы относимся к таким ошибкам, как к другим.

Но субъективность все равно есть… Вот идут шаблонные сочинения, а тут вдруг раз — интересно ребенок пишет! Понятно, что психологически мне очень хочется поставить ему выше.

— Ставите?

— Трудный вопрос. Если у него есть речевые недочеты, подумаю, считать их недочетами или ошибками. Это же видно, что он волнуется. И что плохого, если я помогаю ребенку, который реально молодец? 

А если человек написал как курица лапой? Конечно, я не могу все перечеркнуть и сказать: «Послушай, дорогой, сначала перепиши, а потом я буду тебя проверять». Но психологически я готова проверить его строже. Хотя все относительно. Все равно такой субъективности в проверке сочинений, как раньше, на ЕГЭ нет. 

Да, критерии подталкивают к тому, чтобы освоить шаблон, и для ребенка слабого, может быть, в этом спасение. Но представляете, какая мука готовиться по шаблону? Это сочинение призвано показать всем, как ты умеешь рассуждать. Тебя, может быть, никогда в жизни больше об этом не спросят. А сейчас есть люди, которые готовы твои рассуждения почитать. Мне кажется, что ребенок, который умеет интересно мыслить, избежит этих шаблонов и все равно получит высокий балл. Кончено, когда дети ставят себе цель получить 100, 98, 96 — этого не так-то просто достичь.

— Стобалльник — это тот, кто хорошо занимается с начальной школы? Или можно все наверстать за последние два года? 

— Можно. Я уверена, что очень много зависит от мотивации ребенка. Да, есть дети, которые совершенно безграмотны и которых, с моей точки зрения, невозможно подготовить к 100 баллам ЕГЭ.

Корреляция между тем, как ребенок занимался, и тем, как он написал ЕГЭ, существует. Умные, развитые, интересные дети получают высокие баллы — сужу по своим ученикам. 

Да, случаются сбои. Бывает, что ребенок перемудрил, потерялся и написал хуже, чем мог. Или попались ему слова, где он не знает, как ставить ударение, эти конкретные два слова он забыл. Но в целом, если ребенок читает, занимается, понимает, что от него требуется, он может подготовиться к ЕГЭ и получить хороший балл. Не 100, но за 90. Иногда говорю какому-нибудь ученику: «Я считаю, что ты на 90 не напишешь». — «Давайте поспорим».

— На что?

— За все время я проиграла в этом споре шесть раз. Спорили на шарф — мне пришлось связать шарф. Спорили на свитер — пришлось связать свитер. Спорили на то, что я должна буду посмотреть все серии «Игры престолов». Пришлось смотреть… 

— Жестоко.

— Ну почему, я что-то делала руками и смотрела. Не сидеть же все 67 часов перед экраном (смех). Потом дети хотели, чтобы я прочла каких-то современных поэтов, прислали мне сборник. А еще был совершенно замечательный мальчик, который мне сказал: «Мы спорим на интерес. Если я выиграю, я вам потом скажу, что вы должны сделать». 

Он получил, по-моему, 92 или 94 балла, пришел такой счастливый: «Екатерина Львовна, вы были не правы». А я действительно была уверена, что он не получит столько. «Я вам через полгода скажу, что вы должны будете сделать». И он мне принес папку, где было написано, какие современные фильмы надо посмотреть, чтобы понимать его самого и его сверстников. Я еще не все посмотрела, хотя прошло уже лет пять. Но смотрю. В перспективе, я так думаю, мы с ним об этих фильмах поговорим.

«Когда дети сдали ОГЭ, я поставила свечку»

— Но все же говорят по-русски и учат русский 11 лет в школе. Почему тогда столько проваливают экзамен?

— В этом-то вся и беда. Мы русский воспринимаем как язык, на котором говорим. Но мы друг друга понимаем даже в СМС, не соблюдая правил. А если мы говорим о литературе? Почему прозу гораздо сложнее изучать, чем поэзию? 

Казалось бы, стихи — кошмар, надо думать. А изучать проще, потому что, когда человек видит стихотворение, он понимает: «Хм, это какой-то другой язык. Я сейчас должен перестроить мозг и вникнуть». А проза, как правило, это язык, на котором мы говорим. И ребенок даже не задумывается, что это другой человек говорит, и с другой целью, и в другое время. Перестроиться с обычного понимания языка довольно сложно. Тем более, если это еще не взрослые люди. Они должны понимать, зачем это делают.

Я детям вслед за Мариэттой Чудаковой на первых уроках говорю, что литература не имеет утилитарной ценности. Если вы прочтете много книг, вы не научитесь жить правильно. Вся литература — это поиски пути. Вы не найдете пример для подражания. Это не тот предмет, на котором вы заработаете много денег. 

Литература задумывается над тем, зачем мы в этот мир пришли, для чего живем. Что человек в этом мире и каков его собственный внутренний мир, и как эти миры взаимодействуют? Почему общение с разными людьми дает человеку разное и что он чувствует при этом общении? Если вас эти вопросы волнуют — литература для вас.

— «Если и литература не воспитывает, где тогда современные дети умудряются приобретать хоть какие-нибудь идеалы?» — скажут вам.

— Она воспитывает, но по-другому, не примером. Читая художественное произведение, человек сталкивается с мыслителем, который пытается ответить на те же вопросы. Если читаю Толстого, я не собираюсь быть как Наташа Ростова или княжна Марья, это невозможно. Я против фразы «Толстой хотел сказать». Мы никогда не узнаем, что он хотел сказать. Он самовыразился, и мы читаем Толстого, потому что пытаемся понять его взгляд на мир. Не надо искать у Толстого нравственные ценности, они должны закладываться в наших семьях. 

Я очень долго работала только с гимназическими классами. Когда началось присоединение школ, директор попросил меня взять обычный, общеобразовательный девятый класс, и мне это было безумно интересно. Я столкнулась с тем, чего никогда не делала. Да, я могу рассказать про литературу так, чтобы ребенок меня увидел. Но это не гарантия, что он выйдет за дверь и в ту же секунду все не забудет. 

Дети, не приученные к интенсивной интеллектуальной работе или не способные к ней, часто бывают очень эмоциональными, и многое можно сделать через это. Я позвала их в театр. Оказалось, что многие не были в театре никогда. Мы смотрели спектакль, и одна девочка сидела в первом ряду и все время болтала ножками от удовольствия… Да, такая девочка, может быть, не напишет ЕГЭ на 100 баллов, но ее тоже можно мотивировать к чтению. 

По большому счету не ради баллов мы работаем, и не всегда результат от учителя зависит. Когда мои не очень сильные (мягко говоря) дети из общеобразовательного класса сдали ОГЭ, я поставила свечку в храме — настолько им с напряжением давался русский.

О внутреннем чиновнике и единой программе

— Как разнообразить уроки русского, чтобы они не превращались в натаскивание?

— Вы знаете, я ужасно тяжело расстаюсь со своими классами. Не только потому, что привязываешься по-человечески. Я летом совершенно не могу готовиться к урокам, потому что не знаю детей. Когда готовлюсь, я представляю каждого конкретного ребенка. И к ЕГЭ я тоже не могу готовить беспредметно. Как? Учите вот эти правила? Дети без меня их прекрасно выучат. 

Моя дочка — она тоже учитель русского языка и литературы — «заразила» меня работой с мемами (я вообще у нее очень многому учусь). А еще она дает своим детям в 8-м классе проверять сочинения из интернета. Когда я занимаюсь подготовкой к ЕГЭ, мы тоже проверяем чужие сочинения, это очень полезно. Дети начинают искать ошибки, они их видят. Сегодня я им дала задание исправить предложения. В ЕГЭ такого нет. Но в ЕГЭ оценивается речь, поэтому задание «кстати». Да и без ЕГЭ оно было бы необходимо. Речевая грамотность — как чистая одежда.

Задания, которые даны в ЕГЭ, должны быть для педагога и ребенка стимулом к познанию этой темы. Например, русский синтаксис — это смыслы. Это не набор пунктуационных правил. И если ребенок эти смыслы видит, он начинает понимать, как можно использовать свой язык. 

А если я ему дам список шаблонов, чему я его научу? «Великий русский поэт Пушкин»? Я не разрешаю так писать. Зачем вы мне это сообщаете? «Сейчас я приведу два примера». Пугать меня не надо, приводи. «Учитывая все вышеизложенное, подытожим». Откуда у вас внутри этот маленький чиновник, шляпа пирожком? Зачем вы там его вырастили? 

— С 1 сентября в школах вводится единая программа. Как это скажется на ваших предметах? 

— Никак. Вы думаете, я не найду способ поговорить с детьми о том, о чем хочу? В русском языке правила одни и те же много лет, к тому же я никогда не преподаю по учебнику, смотрю только последовательность тем. А программа сама по себе разумная, там все логично расписано. 

Учебником обусловлены упражнения, они хорошие. Если вы видите, что дети ничего больше не могут, кроме того, как вставить буквы, значит, вы дадите им упражнения из учебника. Я люблю давать более сложные задания. Вот мы прошли какую-то тему, особенно по синтаксису, а потом в художественном произведении, которое читаем, ищем примеры. 

Изучили точку с запятой, я говорю: «Ребята, у этого знака есть свои функции. Но очень часто он выступает как авторский знак. Давайте попробуем посмотреть у Радищева». Они взяли текст и начали анализировать. «Екатерина Львовна, понимаете, там все время без правил!» Прекрасно, значит, они правило помнят, раз видят, что это не оно. Изучая синтаксис, необходимо привлекать литературные тексты. Не хотите произведение, которое проходим в классе, возьмите другое.

— А как с литературой будет, когда у всех единый учебник? 

— Любая программа по литературе хочет, чтобы ребенок понимал текст, авторскую мысль, чтобы видел разницу между одним писателем и другим. И тогда какая разница, какой учебник? Честно скажу, я в общеобразовательных классах не стремлюсь пройти программу по литературе. 

— Почему?

— Я часто задерживаюсь на том произведении, которое детям по-настоящему интересно. Я готова, например, дольше заниматься Достоевским, чем положено по программе, если дети этого хотят. Почему, например, Достоевский описывает убийство дольше, чем оно происходит? Почему старуху-процентщицу Раскольников убивает обухом, а Елизавету — острием? Чем отличается путь Раскольникова на пробу от пути на убийство? Первый сон Раскольникова — зачем там отец? Чем плох Лужин, почему Раскольников его так ненавидит? Если ты видишь, что дети готовы к разговору, тогда пусть стихи Рубцова они прочтут сами. 

— Какие сложности есть в преподавании литературы?

— Большая проблема с лексикой. Дети не понимают текст, потому что не знают значения слов. Читают — и как в английском: одно-два слова на странице не понял — ерунда, общий смысл ясен. 

Мы читаем медленно, большие произведения проходим по главам. Я им иногда по лексике даю такие задания: слово и неправильное определение. А они должны мне сказать, что не так и что должно быть. Есть задание по Гоголю, например: одень дивчину или парубка. И дети должны из кучи слов выбрать названия предметов одежды. Представляете все эти гоголевские свитки и плахты? И дети сидят, радуются жизни, пытаются одеть парубков (смех).

Еще дети не умеют искать информацию. Как, например, проходить биографию писателя?

— Родился-учился-женился… 

— Да, еще можно рассказывать истории «без пиджака», как писатель кого-то обидел, обманул, с кем-то поссорился. Я такое терпеть не могу. Пушкин говорил, что толпа обожает всякие гнусности, которые рассказывают о великих людях: «Вот, он мал и мерзок, как мы». Нет, он мал и мерзок иначе. И я убеждена, что Пушкин прав. 

Вот одно из заданий, которые люблю давать детям классе в 8-м. «Завтра будет работа по биографии Гоголя. Вы можете пользоваться чем хотите: интернетом, книжкой, распечатками, головой соседа — не запрещаю». А дальше показываю им картинки, допустим, дом Погодина в Москве. «Расскажите, где он стоял и кто такой Погодин, как он связан с жизнью Гоголя». И они должны за 5 минут найти ответ. 

Как-то мы проходили Карамзина, и я давала им масонские знаки: «Попробуйте объяснить, что это за знаки, почему они тайные». И они начинают скатывать из интернета все что ни попадя. «А теперь давайте мы возьмем вашу работу и почитаем, что вы написали». И они начинают откровенно ржать. «Понимаете, Екатерина Львовна, мы в угаре писали все подряд». 

Наше дело — научить правильно искать. Конечно, я даю список книг по теме. Но чем больше мы разрешаем пользоваться тем, что, казалось бы, запретно, тем лучше. 

«Учу произносить звук [з] 28 часов»

— Вы как-то сказали, что профессия учителя — лучшая в мире. Почему?

— Потому что она более других позволяет реализовать себя и заниматься тем, что тебя интересует. Во-первых, у нас огромный круг общения, и это общение разновозрастное. Представляете, если вы не работаете учителем, сколько нужно времени, чтобы найти человека, которому будет интересно то же самое, что и вам? 

Во-вторых, ты можешь реализовать себя во всех сферах. Любишь ходить в походы — иди. Любишь ставить спектакли — ставь. Любишь рукодельничать и хочешь кого-то научить — научи. Все что угодно. 

Как-то я взяла гуманитарный класс, где были одни девочки. А у нас в школе проходили футбольные соревнования. Девчонки в футбол не играют, и мы подумали перед решающим матчем сделать выступление в технике чирлидинга (у нас учительница физкультуры, к счастью, сама этим занималась и очень крутую композицию придумала). Из чего делать пипидастры? Покупать дорого, ищем в интернете. Оказалось, можно сделать из мусорных пакетов. Принесли мусорные пакеты, у нас получились классные пипидастры! Я просто к чему… Хочешь делать пипидастры из мусорных пакетов — делай. 

Хочешь быть психологом — отлично. Например, у вас в классе ребенок, к которому нет подхода. Это счастье, что у вас есть такой ребенок, потому что вы наконец можете себе сказать: «Слушай, родной, ты забронзовел, ты не можешь найти подход! Ты, столько лет проработавший в школе! Ищи!» Мне вся литература что говорит? Учись понимать других. На какой еще работе это возможно? 

— В университете. Вы же кандидат наук, почему остались в школе?

— Со студентами общение совершенно другое. Я училась в МГУ на отделении «Русский язык как иностранный» и на 4-м курсе проходила практику на кафедре географии МГУ и в МГЛУ Мориса Тореза. 

Это были иностранные студенты, у них 28 часов русского в неделю. Я занималась со студентом с острова Маврикий. У него гласные получались прекрасно, а согласные ни в какую. И я сижу с ним 28 часов, учу произносить звук [з]… Вот это то, чего я хочу? Если я 28 часов проработаю со своими детьми, мы столько интересного узнаем, даже друг о друге! Для меня выбор был очевиден. 

Я сама окончила эту школу и поняла, что она — лучшее в моей жизни. Университет не смог перебить тех впечатлений, которые я получила здесь, и тех людей, которые меня учили, университетские профессора не затмили.

— Вы учились у Льва Иосифовича Соболева. Как он на вас повлиял? 

— Лев Иосифович — великий учитель. Он умеет показать филологию с самой интересной стороны. Общаясь с ним, понимаешь, что значит по-настоящему уважать человека. Если говорить по-толстовски, он открыл для меня те жизненные перспективы, которых я не видела. 

Конечно, сейчас полно своих методических приемов, но все равно основа моего преподавания — его уроки: и в наполнении материала, и в отношении к литературе, и в отношении к детям. Меня вообще учила в этой школе плеяда ярких, очень сильных и требовательных учителей. Но Лев Иосифович — первый среди них. Он уже вышел на пенсию, но иногда читает лекции нашим детям, и я очень рада, что они его слышат.

«Не покидай свою планету»

— Как получилось, что ваши дети тоже стали учителями?

— Само собой. Конечно, я всегда много им рассказывала о своей учительской жизни. Меня муж первые годы ужасно ревновал к школе, потому что вечерами я сидела здесь, а он, бедный, ждал дома. Сейчас он тоже обожает школу. Он в ней не работает, но ждет вечера, чтобы мы с дочерью приехали домой и рассказали ему все истории. Этим невозможно не заразиться. 

Лена, моя дочь, тоже кандидат филологических наук, у нее очень свежий взгляд. Мы очень тесно общаемся, обсуждаем разные проблемы, даже касающиеся текстов, которые мы тысячу раз читали. Это очень важно для нас обеих. 

Сына педагогика интересует не в школьном формате, хотя он преподает историю в школе. Вова занимается исторической реконструкцией, причем не просто ездит и машет мечом, это же целый комплекс мероприятий — лекции, игры. Он пошел в общеобразовательные классы и очень здорово взаимодействует с детьми. Ни я, ни Лена не умеем того, что умеет он. 

— Каково было вашим детям, что мама учитель? 

— Сыну непросто, потому что он не был так успешен, как дочь. Лена очень совестливая. Боялась подвести маму, всегда очень старалась. У нее и сейчас если что-то получается не так, например, в школе — ей кажется, что виновата она. Лена отличный учитель и классный руководитель, смею вас уверить. И дети ее обожают, и мне она не дает остыть и «выгореть».

Сын оказался умнее всех нас. Он, конечно, тоже делал вид, что ему очень стыдно за свою двойку, но этого в голову не брал — и молодец. 

Работая в школе, трудно заставить себя заниматься дома с ребенком. И ребенку трудно заниматься с мамой. Мама не должна быть учителем. Мама должна быть мамой — понять, пожурить, приласкать, накормить, а не сидеть и повторять: «Безударный гласный проверяем словом вот этим». 

Я люблю своих детей и знаю, что они любят меня. Мне от этого очень хорошо и спокойно жить. Но и школу я тоже люблю, для меня школа и семья — две абсолютные ценности, из которых трудно выбрать одну.

— Почему?

— Недавно мы с классом ходили на спектакль Хабенского «Не покидай свою планету». На мой взгляд, там есть идея о том, что отношения и взаимосвязи, которые, казалось бы, крепко связаны с нашей повседневной жизнью, так или иначе оказываются воплощением вечного, того, что гораздо выше человека.

Школа — это моя планета. Мне кажется, она дает возможность понять, что время не такая уж важная категория. И не такая уж страшная категория… Она земная. На моей памяти в школе очень много раз предпринимались какие-то изменения: менялась программа, подходы к образованию, количество классов. Но не могу сказать, что все это сильно влияет на суть наших взаимоотношений с детьми. А вот общение, интерес, взаимодействие — все это совершенно не связано ни с ЕГЭ, ни с программой, ни с нововведениями. 

Фото: Жанна Фашаян