Содержание статьи
- Девятаев: пропавший без вести
- Украл колоски, а кашу съел по дороге в милицию
- «В декабре 1941 года мы танцевали»
- Плен и летчики, которые «предали»
- Угнал немецкий самолет и вернулся на родину
- Ему больше не давали летать
- Обнял немца, который должен был его сбить
- «Каждый раз я выхожу из кинотеатра со слезами»
Девятаев: пропавший без вести
В начале фильма Бекмамбетова главный герой едет в автобусе. Один из пассажиров при всех бросает ему в лицо: «Предатель!»
— Это художественный прием, потому что ничего такого на самом деле не было, — рассказывает Александр Михайлович. — Но отцу так и говорили: «Ты в плену был, значит, ты предатель». Что далеко ходить, примерно лет десять назад и мне доставалось. Человек чуть постарше меня при свидетелях заявлял: «Ты сын изменника родины». В ссоре, понятно, но все же.
У всех летчиков, которые оказывались в плену, был гриф «пропал без вести». Согласно приказу № 270, офицер, попадая в плен, был обязан застрелиться. Не застрелился — значит, предал родину. Клеймо предателя переходило на всю семью, ее могли направить в ГУЛАГ. Поэтому командиры никогда не писали, что летчик жив. Писали: «Пропал без вести».
Александр Девятаев
Но покончить с собой Михаил не мог — он выпрыгнул из горящего истребителя и от удара о стабилизатор потерял сознание. В концлагере он мечтал о побеге и не думал о том, чтó его может ждать на родине.
— В этом и есть высочайшая трагедия летчиков, которые «предали». Без всяких обид для других родов войск: летчики — это элита. Их сравнить ни с кем нельзя, они по-другому воевали. Большинство из тех, кто был в плену, говорили только об одном: «Побег».
Украл колоски, а кашу съел по дороге в милицию
Будущий летчик родился в крестьянской семье, в деревне Торбеево. Когда он был маленьким, отец заболел тифом и умер. На его беременной матери Акулине осталось семеро детей. Семья ютилась в доме с земляным полом и пыталась выжить.
Михаил долго не мог пойти в школу, потому что зимой нечего было надеть на ноги. Еды тоже не было, поэтому он постоянно искал, где можно что-нибудь съесть. В школе кормили один раз в день, и взрослые мальчишки старались остаться там как можно дольше. Но был и другой способ добыть еду — собрать колоски. А про «Закон о трех колосках» тогда знали все.
Миша и его друзья не удержались: собрали колоски и сварили кашу. Их тут же поймали и повели в милицию. Срок могли дать любой, минимум — 5 лет.
Но подросток успел съесть эту кашу по дороге. Когда пришли в милицию, котелок был пустым. А нет каши — нет факта преступления.
И через день Миша с двумя друзьями в спешке уезжает в Казань — поступать в авиационный техникум: босой, в выгоревшей рубахе из кумача. Свидетельство об окончании школы он забыл дома. Но к тому времени авиационный техникум уже давно всех принял, и Михаилу посоветовали податься в речной. Главный аргумент: «Там кормят». Молодые люди пришли к директору, убедили его принять экзамены — и все трое поступили.
— Ну вдумайтесь только! Без документов босяк пришел — и его принимают, — удивляется Александр Михайлович удаче отца. — Вы можете представить сейчас ситуацию, что мальчик пришел и у него нет какого-нибудь документа? И его примут в школу? Его даже на порог не пустят. Совершенно другая эпоха…
За три года Михаил окончил техникум, стал учеником летчика в аэроклубе и закончил его, но диплома капитана не получил, потому что попал в тюрьму. Вариантов того, почему он там оказался, есть несколько, в том числе и отцовских, как вспоминает Александр Михайлович.
Более «литературный» выглядит так. В 1938 году Михаил плавал помощником капитана по маленьким рекам и заодно готовил перепись населения. В одной из командировок он нелестно отозвался о подруге капитана, которая потом в обиде написала донос: «Девятаев украл опросные листы и продал их за границу». Украла она их сама, а пока во всем разбирались, молодой человек просидел довольно долго.
— Насколько нелепая ситуация! Они кому нужны, эти опросные листы? Когда его выпускают из камеры, он тут же идет в Молотовский военкомат, просится в Оренбургское летное военное училище (в то время — Первое Чкаловское военное авиационное училище летчиков им. К. Е. Ворошилова, так как город Оренбург был временно переименован). А у него все карты на руках: он окончил аэроклуб. Конечно, его тут же отправляют в Оренбург. Если бы его в чем-то подозревали, он бы там не учился.
В 1940-м Михаил оканчивает училище и начинает свой путь в военной авиации, служит в РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия).
«В декабре 1941 года мы танцевали»
— Вот вы спрашиваете, жалел ли он убивать людей… Когда идет бой, два самолета летят на огромной скорости. Ты видишь противника, но в контакт с ним не вступаешь, даже если у тебя снят фонарь кабины. Был целый кодекс летчика. Никогда не говорят, что летчик убил другого летчика. Нет, он сбил самолет. Если ты победил в схватке, то у твоего соперника всегда есть возможность выброситься с парашютом — по законам рыцарей неба ты не должен его расстреливать, — объясняет Александр Михайлович, — но поведение немецких летчиков, расстреливающих наших пилотов, очень быстро отменило этот пункт кодекса чести.
Александр Девятаев
После ранений Михаил два раза убегал из госпиталя, чтобы снова воевать. В Казань он вернулся в декабре 1941 года на костылях — его ногу повредил осколок снаряда: летчик настоял, чтобы его оперировали без наркоза, он контролировал весь ход операции.
В Казани жила Фаузия Муратова, будущая жена Михаила. Он знал, что найти девушку можно было на танцах — а танцевать они оба очень любили, так и познакомились еще до войны в 1936 году.
— Я не понимал: какие танцы? Это декабрь 41-го года! Но мама говорила: «Мы танцевали». — «Как?!» Я потом спрашивал об этом у своего заведующего кафедрой, он был в то время подростком и уже оканчивал школу.
«Вот вы мне объясните: декабрь, жестокая зима, в центре города танцуют. Как?» — «Да. Ну молодежь ведь... Всем хотелось танцевать».
Казань была засыпана снегом. По сугробам на костылях Михаил доковылял до театра — трамваев и извозчиков не было. Сначала просто стоял и смотрел, потом наконец увидел Фаю. Окликнул…
Михаил Девятаев с женой
Семье Муратовых жених очень понравился. Большая родня единодушно говорила: «Фая, Миша — это всё!» В то время летчик был в группе выздоравливающих, в январе его направили в Спецшколу разведки генштаба РККА, но Девятаев заваливал руководство рапортами, просил отправить на фронт, чтобы снова воевать.
В конце ноября 1942-го Михаил и Фаузия поженились, а в декабре он добровольно ушел на фронт: служил в ночном бомбардировочном полку, затем в санитарной авиации. Только в 1944-м он вновь пересел на истребитель «Аэрокобра» в дивизии А.И. Покрышкина.
Плен и летчики, которые «предали»
13 июля 1944 года самолет Михаила Девятаева сбили немцы. Летчик выпрыгнул с парашютом из горящего истребителя, но ударился о стабилизатор. Покрышкинцы так и говорили: «Аэрокобра не любит, когда ее покидают». Очнулся он уже на вражеской территории.
Когда Девятаева привезли в Лодзь, его поставили перед выбором: либо переходи на сторону немцев, либо отправляйся в концлагерь. Если советский летчик давал присягу Гитлеру, он сразу становился офицером Люфтваффе, получал хорошие деньги, в субботу и воскресенье мог не работать.
— И все было тут, на виду. Хочешь — да, давай, все у тебя будет хорошо: и пиво, и колбаса. Кто-то соглашался. Предатели? Все по-разному. Были и разведчики. По моим эмоциональным рассказам Тимур Бекмамбетов в своем фильме решил ввести в фильм тему власовских летчиков. Мы о ней стыдливо забываем, хотя были блестящие летчики, которые, увы, предали советскую власть.
Александр не раз смотрел фильм про своего отца
Михаил выбрал концлагерь. Когда он увидел баланду, его едва не стошнило: кормили тем, что нормальный человек никогда не стал бы есть. Через несколько дней, конечно, пришлось и с этим смириться. До плена он весил 90 килограммов, после Лодзинского лагеря — 60, а потом — 40 и меньше.
Угнал немецкий самолет и вернулся на родину
Михаил Девятаев совершил побег, который стал одним из самых известных за всю историю войны. Он и девять военнопленных захватили немецкий бомбардировщик «Хейнкель–111» и улетели на родину.
С начала февраля 1945 года небо было полностью затянуто, и вдруг 8 февраля появилось солнце.
Михаил подумал: «Или сегодня, или никогда».
Собрали группу из десяти человек: четверо из них знали, что они сегодня будут убегать, двое не знали, что сегодня, но знали, что побег готовится. Еще четверо не знали ничего — им просто стало страшно, когда убили конвоира: они поняли, чтó с ними может случиться, если они здесь останутся.
Девятаев выбрал именно «Хейнкель», потому что немцы заправляли его топливом утром, днем и вечером, а также прогревали моторы — это был личный самолет командующего авиасоединением.
Но до недавнего времени документов, подтверждающих побег, Александр Михайлович обнаружить не мог. Были протоколы допросов, но в НКВД могли написать любые донесения, это не доказательство.
— Я долго их искал, но ничего не было. И только несколько месяцев назад обнаружил сообщение генерал-полковника Белова, командующего 61-й армией, в одной из частей которой приземлился самолет.
В последней строке было написано: «Перелетел немецкий бомбардировщик “Хейнкель-111”, с десятью русскими на борту. Советский летчик, старший лейтенант. Разбираемся, расследуем».
Михаил и другие бежавшие из плена попали в фильтрационный лагерь как офицеры, которые нарушили закон. Смершевцы пытались понять, сколько нужно времени, чтобы освоить немецкий бомбардировщик, на котором улетел Девятаев. «Минимум полгода. А если это будет летчик-истребитель, то это вообще отдельная история…» — говорили им. «Хейнкель-111» — тяжелый, многотонный самолет, и первая мысль у смершевцев: или кто-то другой сидел за штурвалом, или Девятаева готовили немцы.
Александр Михайлович в начале 2000-х пытался понять, как его отцу удалось справиться с управлением. Он выяснил, что «Хейнкель-111» — это средний бомбардировщик, который создавался еще и как тяжелый ночной истребитель, поэтому навыки летчика-истребителя здесь были приемлемы. Но ведь его экипаж должен составлять пять человек, а пилотировал один Девятаев.
— Самый простой ответ мне дал недавно ушедший из жизни Герой Советского Союза генерал-полковник Николай Тимофеевич Антошкин.
«— Вот вы скажите мне, как? — спрашивал я.
— Шесть месяцев подготовки.
— Ну вы же знаете, что у отца не было этих шести месяцев.
— Саша, ну у тебя отец — великий летчик…»
— Как он это сделал — это и есть уникальный подвиг. Не будем говорить, что он был слаб и избит, и что сил у него было меньше, чем у подростка. Это уже не имеет значения, потому что его подвиг — единственный, такого больше не будет. Я называю его эллинистическим.
Ему больше не давали летать
Михаила демобилизовали в ноябре 1945 года с возвращением орденов, однако в его офицерском удостоверении вместо «гвардейский истребительный авиационный полк» было написано «гвардейский истребительный артиллерийский полк». По ошибке или специально, никто так и не узнал.
— И вот он приезжает куда-нибудь и начинает рассказывать, что он летчик, что воевал, и слышит: «Стоп, ты что нам лапшу-то вешаешь, ты же артиллерист».
А если еще говорил про побег, да на самолете… Можете представить, как люди реагировали?
После демобилизации Михаил написал в дом Муратовых: «Я из плена. Могу ли я к вам приехать?» Ему был ответ: «Ты с ума сошел? Конечно, приезжай». Никто из них не испугался словосочетания «бывший военнопленный». Вернувшись, он долгое время не мог найти работу, хотя никаких запрещающих законов не было — просто люди смотрели документы и говорили: «Вы нам не подходите».
— Ему больше не давали летать, и это было тяжелее всего. Он писал всем, потому что его место — в небе. Я так думаю, в 1946–47 годах у него еще была большая надежда. Как-то родители были в Москве, в музее вооруженных сил. Там есть галерея героев СССР. И отец маме сказал: «Фая, вот я буду здесь висеть». Он знал, что он сделал.
Жену Михаила вызывали в НКВД и требовали, чтобы она доносила на мужа.
«— Вы будете рассказывать мне все, что он говорит.
— Что, и в постели?
— И в постели».
Она хмыкнула и ушла из кабинета, а заодно — из секретарей комсомольской организации.
Когда Михаила все-таки взяли дежурным в речной порт, Фаузия впервые увидела в его глазах слезы: «Фая, мне дали работу!» Если бы этого не произошло, впереди его ждал бы арест.
Но еще долгое время люди, видя Михаила, переходили на другую сторону — на всякий случай.
У супругов родилось трое детей: Алексей, Александр и Нелли. До 1957 года кусочек сахара считался в семье хорошим лакомством. Михаил стеклил окна, перекладывал печи, крыл крыши, шил, сапожничал, вылавливал дрова в Волге, пилил их, продавал — в общем, с утра до ночи работал.
— Вот классическая история, которая неоднократно повторялась. Я был ужасным хулиганом, часто бил стекла, — вспоминает Александр Михайлович свое детство. — И вот приходит отец с дежурства и слышит: «Твой Саша окно разбил». Он брал ящик с инструментами, шел измерять размеры окна, вырезал, ставил и ни слова никогда не говорил. Никогда в жизни он даже не замахнулся на меня. Это делали женщины (смеется). От них я мог получить тряпкой за свое хулиганство.
Когда о подвиге Михаила стали говорить по всей стране, люди начали писать письма в ЦК и редакции только с одним вопросом: почему Девятаеву не дали звание Героя? Те, кто прошел войну, понимали, о чем идет речь, — и восхищались.
Наконец в 1957 году ему присвоили Героя Советского Союза, и дальше Михаила ждала всенародная, всесоюзная слава.
Обнял немца, который должен был его сбить
Вскоре после награждения Михаила Девятаева назначили капитаном теплохода «Ракета», а через несколько лет — теплохода «Метеор-2». На пенсию он ушел в 1974 году. Много занимался общественной работой, его тащили во все президиумы, чего, по словам сына, он ужасно не любил. Типичная картина: председатель встает, ищет глазами Михаила Петровича, замечает его с краю, идет за ним, берет за руку и сажает рядом с собой.
В 90-е годы, когда многим было трудно, он создал фонд, сам ходил просить денег, а потом покупал на них муку, сахар, гречку и развозил это тем, кто нуждается. Его постоянно приглашали выступать в школах Казани, и сегодня при встречах Александру Михайловичу часто говорят: «А я вашего отца видел, он к нам приходил». Или: «А я приходила к вам от нашей пионерской дружины».
— Это был тихий ужас в какие-нибудь праздники! Звонок, дверь открывается, стоит очередной пионер с барабаном: «Поздравляем!..» А он все терпел. Все выдерживал спокойно. Он считал, что это все очень-очень надо. Конечно, очень уставал. Когда он собирался ехать в очередную школу, мама разводила руками: «Миша, ты же болен, ты же кашляешь!» — «Я обещал!» Встал и пошел. Если мог, я подвозил его на машине в 90-е годы. А так на трамвае. Если он видел, что входит женщина, он вставал. Дверь перед женщиной всегда открывал. Когда девушка предлагала сесть, он не садился. Откуда в нем этот подлинный аристократизм? Не знаю. Может, там научили, в его деревне Торбеево?
Часто Михаил Петрович ездил в Германию. В 2002 году, незадолго до смерти, на съемках документального фильма «Догнать и уничтожить» он встретился с Гюнтером Хобомом — пилотом Люфтваффе, который должен был сбить угнанный Девятаевым «Хейнкель». Они разговаривали, в конце — выпили. Немец на прощание хотел просто пожать руку, а Михаил Петрович его обнял.
— Я считаю, что в умении понять и простить состоит величие солдата. И меня больше всего удивляет реакция людей. «Ну как это он с немцем обнимается?»
Ну тогда давайте посчитаем все народы, с которыми мы воевали. С французов начнем — за Наполеона пусть ответят.
23 ноября 2002 года состоялся показ фильма «Догнать и уничтожить», а на следующий день Михаил Девятаев скончался. Сегодня на его могиле установлен памятник в форме крыла «Хейнкеля-111», сам летчик изображен на нем с обнаженным торсом — садясь в кресло немецкого истребителя, он снял с себя форму заключенного.
«Каждый раз я выхожу из кинотеатра со слезами»
О Михаиле Девятаеве снято более 30 документальных фильмов, а художественный всего один, его режиссер — Тимур Бекмамбетов. В центр сюжета он поставил побег. В фильме ничего не говорится о жизни до войны и после, за исключением сцены в автобусе, где Девятаева называют предателем. Режиссер объяснял это так: если делать художественный фильм про побег, все остальное показать не получится.
— Достоинство фильма в том, что поминутно на экране был воссоздан побег отца. Это сделали по-настоящему здорово. Я знаю, сколько съемочная команда тренировалась, чтобы все это удалось показать, — отмечает Александр Михайлович.
Бекмамбетов сказал, что все принципиальные моменты будет согласовывать с семьей и ничего не сделает против их воли.
— Но от художественного вымысла никуда не уйти. Как по-другому, например, ввести проблему власовских летчиков, если не включать отдельного персонажа? Мы постоянно ездили на съемки. Когда я первый раз посмотрел техническую запись на экране у Тимура, все эти полеты были для меня ошеломляющими!
Сначала на роль Михаила Девятаева рассматривали Данилу Козловского, а Павла Прилучного хотели поставить на роль предателя. Но сложилось по-другому, и главную роль отдали именно Прилучному.
— Я могу сказать, что Павел сыграл очень хорошо. После московской премьеры я к нему подошел и сказал: «Спасибо». Вообще замечательная команда подобралась. Я смотрел фильм пять раз. Уверен, правда, что теперь из-за художественных эпизодов появятся новые легенды и люди будут с пеной у рта доказывать в очередном сообществе, что вот они-то лучше разбираются.
Знаете, как у нас в Казани пишут о фильме? «Фильм неплохой, но там неправда. Я жил на улице, где жил Девятаев!» И все (смеется). Казанцы чувствуют Михаила Петровича как своего.
Из документальных фильмов об отце Александр Михайлович считает лучшим «Догнать и уничтожить». Но он уверен, что по количеству просмотров документальный фильм никогда не превзойдет художественный.
— У нас нет культуры потребления документального фильма. Сейчас вроде есть радость великая — интернет. Открывай и смотри. Вот, например, в апреле сняли фантастический по качеству и содержанию сериал «Концлагерь». Но я о нем узнал случайно. И еще интернет завалили всякой ерундой, в том числе и об отце. Блогеры просто повторяют один и тот же текст, даже не замечая, что совершают те же самые ошибки.
Серьезным историкам авиации, которых я уважаю, что-то не нравится в фильме, но это естественно, — продолжает Александр Михайлович. — Какому историку понравится художественный фильм? Но ни один из них не сказал никакой гадости или глупости, они все отмечают достоинства фильма. Из приличной критической аналитики про фильм — а до этого и про разные видеоматериалы о жизни отца — я ничего назвать не могу.
Люди просто элементарно не прослеживают логическую цепочку, они много чего путают. Так же и в «Википедии». Я пытался править статью об отце, но потом понял, что все это бессмысленно. Просто появляется какой-то новый фейк — и он ползет и ползет.
Фирдаус, жена Александра Михайловича, тоже смотрела фильм вместе с мужем пять раз.
— Ты не смотришь на мелочи. Ты знаешь подвиг, ты знаешь судьбы, и ты еще раз переживаешь то, что ты знал, на экране. Это нельзя объяснить, но каждый раз я выхожу из кинотеатра со слезами. Временами я вижу в фильме дедушку. Есть понятие Всевышний, есть понятие Бог, есть ангел-хранитель. Вот дедушка — наш ангел-хранитель.
Александр Девятаев с семьей
За 25 лет я ни разу не слышала, чтобы он крикнул на своих внучек или на жену. Я благодарю Бога, что их любовь перешла в нашу семью. Иногда мне бывает плохо, и я говорю: «Дедуля, помоги». И дедуля помогает. Каждый год мы ездим в Мордовию, на могилу Акулины и в музей. Я еду и разговариваю с ним: «Дедуля, мы едем к тебе в гости, ты будь с нами». Даже если мы выезжаем в дождь, вскоре на небе обязательно появляется солнце.
Фото: Сергей Щедрин
Читайте также: