Заниматься рисованием с трудными детьми он ездит в Лобню из Посада на двух маршрутках и двух электричка. В будни. А по воскресеньям в его мозаичную мастерскую при школе же стекается детвора из соседнего Долгопрудного и Москвы.
“Молимся, а теперь рисуем огромные цветы”
«Вы в первом вагоне? Спрыгивайте со ступеньки. Обходить ничего не надо. Напротив желтого здания поворачивайте направо, там недалеко. Неля с Настей встретят, – быстро говорит мне по телефону отец Димитрий. – Девочки, слышите, – куда-то в сторону кричит он, – наши гости спрыгивают с платформы. Помашите им ручками. Ура!»
С этих слов началось мое знакомство с отцом Димитрием Котовым, который больше сорока лет преподает рисование и обучает детей складывать разноцветные осколки камня в красочные полотна.
Справка: диакон Димитрий Котов по образованию искусствовед и художник-мозаичист. Окончил Академию художеств в Санкт-Петербурге, клирик храма Покрова Пресвятой Богородицы в городе Долгопрудном, Московской области. Дает мастер-классы по всей стране. Его работами в технике византийской мозаики украшены Киево-Печерская лавра, Николо-Солбинский и Александровский монастыри, храмы в Борисполе и Долгопрудном.
Больше десяти лет назад по приглашению директора диакон Димитрий приехал освящать школу. Четверть детей в ней социальные сироты, которые приходят на занятия из приюта, еще часть – сложные подростки из неполных семей, дети с ДЦП и ментальными нарушениями, сыновья профессоров и пианисток, дочери запойных алкоголиков и наркоманов. Отец Димитрий посмотрел, подумал и остался преподавать здесь Закон Божий, а потом и ИЗО.
По дороге в лобненскую коррекционную школу наши провожатые, две восьмиклассницы, охотно рассказывают о школе, которая во время Великой отечественной войны была госпиталем, про отключенное отопление, про мечты, выпускные экзамены и про уроки рисования, которые проходят в спортзале или в коридорах перед классами.
Меня смущает выбор пространства для работы, требующей тишины и концентрации, но уже полчаса спустя знаю, что лучше места для занятий не найти.
«Роза – это тот же пион. Смотрите, – говорит отец Димитрий и быстро рисует на доске розу, пион, колокольчик.– Кто смелый, кто умеет?» Две молоденькие учительницы, которые приехали к художнику на мастер-класс, выходят, рисуют. Он похваливает их, торопит.
Парами и тройками выбегают пятиклашки. Вдогонку слышится: «Даю тридцать секунд. Один, два, три… Аминь». Дети облепляют доску. «Как не умеешь? Умеешь. Молодцы, что маленькие цветы не рисуете. Рисуйте крупные. Так, теперь деревья, – практически без паузы кричит отец Димитрий. – Летом деревья как шапки, а сейчас, смотрите, стволы и ветки одни. Все, идём в спортзал».
Дети бросают вещи и стремглав несутся по коридору.
В большом спортзале все готово. Рулон белого ватмана расстелен по всей длине. Краски, кисти, ведра, банки с водой, тряпочки. На бумаге уже есть какие-то карандашные рисунки. Отец Димитрий просит не обращать на это внимание, рисовать поверх.
Как перед стартовой линией дети стоят на изготовке перед длинным рулоном бумаги. Даже колени чуть согнуты. Теперь они всех возрастов: пятый, третий, восьмой, первый класс. «Молимся! – наводит порядок отец Димитрий. – Без молитвы ничего не получится. Теперь рисуем огромные цветы, огромные, а не маленькие».
Художник постоянно считает, даёт новые инструкции, быстро перемещаясь вдоль импровизированного холста, который вскоре напоминает гербарий из полупрозрачных растений. В зал то и дело забегают новые дети. Заглядывают педагоги, завуч, директор. Возникает ощущение, будто присутствуешь не на уроке рисования в специальной (коррекционной) школе, а на важном мероприятии.
Дети из коррекционной школы полтора часа рисуют!
У Вадима совершенно ангельское лицо. Он напоминает Дживса в исполнении Стивена Фрая из сериала «Дживс и Вустер». Он сосредоточен на хризантеме, которую медленно и тщательно выводит на бумаге. Берет только чёрную краску, тонко кладет линию за линией, прикрывая рисунок рукой. Отец Димитрий просит его писать ярко, смело и тогда Вадим добавляет… светло-коричневые лепестки, а потом и серо-голубые. Губами шепчет молитвы, которые громко, на весь спортзал, поёт отец Димитрий: «Пресвятая Богородица, спаси нас!»
Малышам-первоклашкам не хватает цвета. Они перебегают за красками к старшим. То банку желтой, то банку оранжевой, то зеленую краску хватают и убегают на свой конец. Рисуют широко, как маляры. Гуашь не жалеют.
«Давай рисовать не небо, а солнечную поляну. Все рисуем яркие цветы. Огромные. Не делайте одним цветом. Смешивайте, как я вас учил. – Диакон ходит между рядами. – Рисуем цветы, листья не рисуем. Сегодня цветы наши главные герои».
«Но здесь же нарисовано», – возмущается нескладный длинноногий подросток, который, не замечая никого, влетел в зал последним и тут же упал на пол на единственное свободное место. «А ты по-своему сделай», – ободряет его отец Димитрий. И мальчик «делает» виноград.
Он не рисует, раскрашивает кем-то начатый эскиз, то и дело бросая в пространство: «Желтая где? Синяя! Не вижу воды!» Работает как хирург в операционной: четко, быстро, осмысленно, в команде. На его реплики каждый раз откликаются то взрослые, то соседи-одноклассники. Он и не замечает их. Вскакивает, отходит, смотрит, улыбается тому, как из-под кисти виноградная лоза оживает и наполняется соком. Снова падает на пол и снова требовательно, в никуда отдает приказы: «Белая! Желтая! Воды!»
«Вы понимаете, главное, чтобы дети творчески трудились. Развивались. Куда они денутся, если правильно поставлена работа», – поясняет отец Димитрий своим гостьям-ученицам. «А потом что? — Потом книжки делать будем. В этом весь смысл. Только представьте, дети из коррекционной школы, которые и шести минут не выдерживают, полтора часа рисуют!»
Овечки на заклании — сам ребенок это нашел!
В 2017 году вышла седьмая книга отца Димитрия Котова «Времена года в рассказах и рисунках детей», где он собрал работы детей из коррекционной школы. До этого были «Сотворение мира», «Истории с ладошку», «Святой князь Владимир», удостоенная специального приза на конкурсе «Просвещение через книгу» и множество других книг, о которых отец Дмитрий готов говорить часами.
«Моя любимая, – диакон раскрывает большой альбом на середине и демонстрирует красочное метровое полотно: закат, ветвистое дерево, под кроной, прямо в воздухе кверху тонкими ножками лежат четыре овечки.– Шедевр! Картина необыкновенная. Видите, овечки перевернутые, готовые уже к закланию. Это находка невероятная художественная. Не просто зарезанная овца, понимаете? Сам ребенок это нашел! Это серьезное произведение искусства, которое любой музей мира с радостью примет. Я говорю как человек, который в этом что-то понимает.
Чюрленис писал, что цвет близок к музыке. А здесь – симфония жертвоприношения. Веточки, как нервы, как струны музыкального инструмента, как ритмы, которые не повторяются. Зигзагообразные всполохи, точки – тема мошкары, египетских казней, напряжения и драматизма. И как же эти веточки связаны с ножками овечек, посмотрите. Будто дерево соучаствует в жертвоприношении. А моменты свободного распространения пятен на картине, каково?! Это Вагнер настоящий, целая симфония света и цвета.
Любой Кандинский, любой абстракционист оценил бы эту музыкальность через цвет. А дерево жизни, которое корнями в землю уходит, и будто у него сущность появляется. А? Общечеловеческое дерево! Так человечество жертву приносило.
Композиционное решение – со стержнем. И прямоугольники неодинаковые… только большие мастера владеют этим. Это они никогда не повторяют ни массы, ни формы. Если бы в работе одинаковые формы были, это было бы скучно. Смотрите, одна овечка – чуть белее, другая темнее. Если ребенок не развитый, то он сделает одинаковые облака, одинаковых овечек, а здесь у каждой овечки характер…»
Семь поклонов от усталости
Детей заметно прибавляется, бумажная дорога раскручивается дальше. Замечаю, что оборотная сторона рулона уже разукрашена деревьями, но юным живописцам не до этого. Из угла доносится: «А у меня красиво?» Отец Димитрий смотрит, гладит по голове: «Конечно!»
У первоклассниц, они расположились в самом солнечном углу зала, праздник солнц. Их уже три среди синих облаков. Диакон хватает тряпку, рвет на кусочки, показывает как обмакнуть в воду краску, тут же командует: «Быстро говори, какой будет фон? Оранжевый? Давай оранжевый сюда». Маленькими ручонками девочки отжимают тряпки, возюкают по бумаге, будто моют полы. То и дело застывают в каких-то невероятных позах над цветочными полянами, ссорятся, заметив, что кто-то залез кисточкой на чужой цветок, тут же мирятся и мгновенно приходят в восторг от калейдоскопа цветов. «Нам здесь все, что хочешь разрешают рисовать!»
Отец Димитрий заметив, что кто-то рисует черным цветом, возмущен и обращается к помощникам: «Дайте детям яркие цвета. Радость рисуем. Весну. Белила сюда давайте. Желтую. Изумруд».
Вскоре дети утомляются. Начинают вскакивать, бродить по залу, залезать на шведскую стенку. «Так, ты – отжимаешься, тебе – семь поклонов. Быстро. Остальные помогайте молиться: Господи, Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй меня грешного. Пресвятая Богородица, спаси нас!»
«Я – все». «Как все? А одуванчики? Одуванчиков сюда, быстро. Вот. Другое дело!»
Парень, что полчаса назад в классе грубо кричал соседу: «Да ты, дебил. Лицо сломаю,» – приоткрыв рот «делает» нежно-голубое небо. Коричневые ветки у него усыпаны розовым цветом вишни…
«Молодец, хорошо», – одобряет его отец Димитрий и в секунду мрачнеет, потому что мальчик берет черную краску и жирно обводит ею цветы. «Такую работу испортил!» – искренне негодует диакон. Кинув взгляд в сторону, парень хватает банку с голубой гуашью, перекрашивает контур. «Ну другое же дело. Ты молодец! Отлично! Просто прекрасно», – кричит в восторге отец Димитрий и громко целует его в голову. Еще смотрит, морщится, прищуривается: «Все, аминь!»
Подросткам сложно себя пересилить
Перепачканные, но довольные, дети выбегают из спортзала. Потихоньку выползают пятеро девятиклассников, который весь урок промучились на скамейке запасных. ИЗО в расписании у них нет, по программе не положено, а рисовать вместе с малышами считают ниже своего достоинства. Время от времени отец Дмитрий снимает их с урока, чтобы было кому помочь: закрыть краски, принести воды, помыть кисти, пол после занятия.
«Подождите, ребятки», – кричит диакон вдогонку и кивает на бумагу. Вразвалочку пацаны и девчонки возвращаются в зал, прекрасно понимая, что им предстоит. Но отец Дмитрий просит их не убраться, а докрасить фон, на который не хватило сил у малышей. Подростки пренебрежительно берутся за разноцветные тряпки, нехотя трут ими по бумаге, но очень скоро увлекаются.
«С подростками сложнее, – объясняет мне батюшка, когда я вопросительно смотрю на детей. – Им самим себя пересилить сложно. Они же в коррекционной школе, не забывайте. Если бы им дали краски, они бы рисовали… Я, конечно, больше люблю с маленькими заниматься. Они совсем не испорченные. Понимаете, во вспаханную землю семя пускать нужно, в ту, которая готова сразу всходы дать. А заросшую всякой травой труднее полоть. Так и с детьми…»
Они не боятся пространства и все умеют превращать в игру
«Школа мозаики» – цветной смальтой выложено при входе в мастерскую. Она расположилась на заднем дворе. Однажды директор распорядился отдать диакону старый металлический гараж под мастерскую. В гараже не было ни дверей, ни окон, ни потолка, ни пристройки, только крыша и стены.
Отец Димитрий, смущаясь за беспорядок, приводит нас смотреть работы. Накануне, в воскресенье, здесь было столпотворение. Дети делали новые мозаики: голубя, агнца, рыбу и виноград – четыре христианских символа – для «Николина дня», московского фестиваля современного христианского искусства. Всюду картон, сетки, напоминающие канву, коробки и ящички с разноцветными камнями, резаной плиткой, клеем, какими-то порошками, молоточками, пинцетами, а еще страшного вида щипцы с колесиками. Кажется, что кто-то поставил время на паузу, чтобы мы неспешно рассмотрели эту живую жизнь, место, где кипит творчество, рождаются шедевры под пение акафистов и рассказы диакона о святых.
«Новую технику вот освоил, дочь научила. Я сам ретроград. А ее метод живее, на специальных клеях, – поясняет отец Дмитрий, следуя за взглядом гостей и тут же продолжает. – Коррекционная школа – особые дети. Я несколько лет искал к ним подход. Вроде справился, преодолел барьер. Закон Божий у них так просто не проведешь. Это должно быть наглядно, театрализовано, увлекательно. Изображаю фарисея и тут же выпираю пузо вперед, голову и нос задираю, громко, взмахивая руками, говорю: «Слава тебе, Господи, что я не такой как все». — Мы смотрим на отца Димитрия, который смешно вышагивает по мастерской, и вправду выпячивая живот вперед. – Или когда показываю им мытаря, такого согбенного, что даже голову не может поднять, так ему стыдно перед Богом: «Боже, буди милостив ми грешному». – отец Димитрий вдруг сжимается в маленького щупленького старичка, сменит по проходу мелкими шагами, вжав голову глубоко в плечи. – Вот это они воспринимают. Это их трогает».
«Есть такой предмет — ОПК, – продолжает объяснять отец Дмитрий, – С него и начались мои отношения со школой. Но везде, где бы ни находился, я еще и занимаюсь живописью. Хобби такое, не люблю это слово, но да, увлечение. Везде, куда бы ни приезжал – в город, в деревню, – вижу, что дети болтаются в грязи, не могу это переносить, тащу им краски, ватман. Первый раз, помню, рулон обоев приволок в школу, на нем и рисовали».
Отец Димитрий уверен: с детьми ничего не сложно — хоть миниатюру делай, хоть монументальной живописью занимайся. У детей есть два волшебных свойства: они не боятся пространства и все умеют превращать в игру. Главное, открыть в них это.
Общее дело, которое остается в сердце
Длинная процессия идет по коридору, стараясь держаться общего темпа. Отец Дмитрий заглядывая в каждый класс и кричит: «Все пошли фотографироваться!» Подростки отнекиваются, малыши помогают охотно.
Охранница школы пытается командовать строем. Дети никак не могут выйти из здания, а потом развернуться со своим произведением длиной в двадцать метров. Шагают вправо, спотыкаются, потом влево, улыбаются, машут руками фотографу, и снова озадачиваются вопросом, как разложить на траве досыхать свой коллективный шедевр.
«Как хотите можно работу заканчивать, – объясняет отец Дмитрий. – Одни делают, другие – заканчивают. Формы разные бывают, главное, чтобы трудились. Это же перетекание из одного в другое. Это же Маша сделала, скажет кто-то. Ничего подобного. Если Маша по каким-то причинам не тянет, устала, надоело, вы же понимаете, что у детей в коррекционной школе разный диапазон, ресурс, то берёшь тех людей, которые ещё живы. Получается общая работа, общий труд. Мы не развиваем здесь индивидуальное начало. Развиваем коллективное, общинное, если хотите.
Я в деревне родился, для меня общинное сознание важнее всего. Мы часто делаем мозаики, бывает и индивидуальные, без вопросов. Девочка, например, хочет сама делать, пожалуйста. Но когда мозаики большие, плечо товарища – это другой разговор.
Вся эта работа и есть Закон Божий. Нужно делать здоровое дело, общее, да так, чтобы это затронуло душу, чтобы воспитывало. Это не какое-то там знание, положенное на полочку, которое завтра забудется, из сознания вычеркнется. Это общее дело, которое остается в сердце.
Раньше люди как на сенокос ходили? Один может и поленился бы, а вместе работали, да еще как!
Напишите в своих сердцах: Не разделяйтесь! Прошу вас, напишите. Если мы не разделимся, вокруг будут и другие собираться. Разделение – это смерть для православного человека.
Общинная жизнь – это большая семья. И здесь, на уроке, вы семью нашу большую увидели”.
Я с ними ничего не боюсь, любых готов взять
Перехватываем чай с травами, домашней сдобы. Отдав несколько пакетов с пирожными детям, потому что «стимул должен быть», снова бежим с отцом Дмитрием. Теперь на электричку. Он машет мне, мол, не отставай, по дороге поговорим. На бегу признаюсь, что поражена его напряженным ритмом и скоростями.
– Мозаика – кропотливая работа…
– Если человек на скрипке играет, он учит на скрипке играть, а не на флейте. Кто что умеет, тот то и делает.
– Много подсказываете?
–Руковожу, конечно, но важно, чтобы сами находили художественное решение. Цвет стараюсь не говорить, так, навожу только. Сегодня можно было без фона оставить, но хочу, чтобы целое получилось.
– Вникаете в судьбы?
– Они как родные. Про каждого знаю. Есть больные, отсталые, есть из неблагополучных семей, разные, а неталантливых нет.
Все дети – гениальны. Помните, как Суворов про своих солдат говорил? Чудо-богатыри. Не было у него бездарных солдат. И у меня нет.
Господь, бывает, так сыпанет, что ребенок из коррекционной школы в сто раз талантливее вещи делает, чем из обычной. У ребят из обычных школ мышление дифференцированное с их компьютерами и прочими гаджетами, а у наших – упрощенное и потому более целостное, живое, трепетное. Никаких непонятностей. Все ясно.
– Что Вам дают эти уроки?
– Детей открываю. Не я их, они меня учат. Смотрю на их арбузы нарисованные – один будто с флюсом, другой аккуратненький, такой, головка женская – и вижу портреты детей. Они рисуют словно первобытные художники, по наитию. В работы ощущения несут, историю свою рассказывают.
У нас парень был, все коричневым цветом рисовал. Однажды мама его приходит и орет: «Заберите от меня этого урода, ненавижу». Оказалось, у него клептомания, подворовывает. И мир у него в цвет чувств, весь коричневый…
– Сложно с детьми?
– Мне кажется, я просто призван для этого. Я с ними ничего не боюсь, любых готов взять. Вот одни любят рыбалку, а я люблю с детьми заниматься. И в этом весь смысл…
Фото: Сергей Щедрин
