Директор православной школы «Образ» Татьяна Юрьевна Смирнова в 1985 году окончила факультет русского языка и литературы МГПИ. Преподает литературу с 1983 года. В 1992 году создала школу «Образ», в Уставе которой с первых лет заявлено «Воспитание в традициях русской школы и православной педагогики». Сегодня в школе обучается 200 детей, есть детский сад, подготовительная группа.
Сегодня свободы больше и работать интересней
– Я год отработала в одной из Малаховских школ, когда училась на четвертом курсе (в 1983 годy). Школа была хорошая, много прекрасных учителей (я и училась в ней), но не благодаря, а вопреки системе. Сама же советская школьная система мне не нравилась: бездуховность, жуткая бюрократия, отношения между взрослыми и детьми формальные. Чувствовала, что если хочу творчески реализоваться, надо что-то менять, уйти от этой системы.
Мне было с чем сравнивать – с 8 класса я занималась в Московском Дворце пионеров на Воробьёвых горах в кружке литературного творчества, а со второго курса сама десять лет там преподавала. Это был пир творчества, дружбы с детьми, совместного честного поиска истины во всём.
Еще на первом курсе института поняла, что комсомольские идеалы – обман (а ведь одно время была активисткой), тогда же пришла к вере. И школьная программа по литературе меня не устраивала. Методически и с учетом возрастной психологии она была составлена грамотно, но все произведения объяснялись с точки зрения марксизма-ленинизма.
Сегодня у учителей тоже есть свои трудности, связанные с учебным планом, в большинстве школ сократились часы преподавания литературы, но в принципе и свободы у учителя больше, чем в советское время, и работать интересней. По литературе есть несколько программ, во всех основу составляет русская классика, но все программы дают учителю 30% времени на свободное творчество, то есть примерно в этом объёме учитель вправе давать ученикам произведения по своему усмотрению.
Конечно, многое зависит от смелости администрации, от компетентности самого учителя, но даже самый строгий директор школы не может запретить учителю в эти 30% времени добавлять авторов и произведения, которых нет в программе.
Есть одиозные программы, например, супругов Бунеевых – программа 2100. Ее жестко критиковали психологи, педагоги, для православного человека она неприемлема, но ведь никто не заставляет брать ее. А большинство программ не вызывает такого отторжения. Одни лучше, другие хуже, более советские, либо западнические, либо славянофильские, но в каждой программе есть Толстой, Достоевский, Тургенев, много разных хороших произведений, и учитель может комбинировать, что-то исключать, что-то добавлять.
«Тихий Дон» как преступление
Например, часто возмущаются, что нет в программе Лескова. Я очень люблю Лескова. Он неровный писатель, его антинигилистические романы «Некуда» и «На ножах» читать невозможно. А «Соборяне», на мой взгляд, шедевр, который полезно почитать и батюшкам, и мирянам. Почитать и немножко успокоиться, понять, что сложности в церковной жизни всегда были.
Мы сейчас вместе с Александром Архангельским заканчиваем писать линейку учебников по литературе с 5 по 9 класс по авторской программе. Работа близится к концу, впереди процедура присвоения грифа Министерства образования, а там, если будет воля Божия, через год книги попадут в магазины. Чем она отличается? Ну, например, того же Лескова у нас довольно много.
По традиции в среднем звене изучают «Левшу». Мы этот знаменитый «сказ» вынесли в старшую школу. Считаю, что понять это «баснословное», то есть аллегорическое, произведение может только выросший читатель, который сам себе начал задавать серьёзные философские и духовные вопросы.
Старшеклассник способен не только юмор оценить и посмеяться, но и понять через «Левшу» некоторые русские загадки. А мы в 7 классе изучаем рождественский цикл Лескова, в том числе чудесный «Неразменный рубль», его рассказы из Патерика, текстуально – рассказ «Скоморох Памфалон».
В пятом классе много Бориса Шергина – даже не всем филологам известно это имя, а писатель замечательный. Если и знают его, то чаще по сказкам, а сказки – не самое лучшее, что написал Шергин. Мы включили в программу фрагменты из его северных зарисовок, рассказы: «Ваня Датский» «Миша Ласкин», «Зуйки»…
Есть в программе и зарубежные авторы, которых нет в других программах, довольно большой блок античной литературы. Программа только пишется, но мы её уже давно и успешно реализуем на практике.
Новые стандарты и экзаменационные требования нас не очень стесняют. Приходится и гибкость проявлять. Вот «Тихий Дон» по стандартной программе проходят в 11 классе. Конечно, тем, кто собирается на филфак, в другие гуманитарные вузы, придется его прочитать – им ЕГЭ по литературе сдавать. Но это уже личный подвиг ради поступления.
Как учитель, я считаю, что в 11 классе прочитать этот роман даже физически очень сложно – огромная эпопея, а дети в 11 классе в вузы готовятся, у них нет ни минуты свободной. И это литература на любителя, далеко не всем нравится. Заставлять детей в 11 классе читать «Тихий Дон» – преступление. Это тот крайне редкий случай, когда мы программное произведение изучаем «обзорно», то есть не текстуально.
А вот не убедить десятиклассника прочитать «Войну и мир» – тоже преступление. То есть в меру своих учительских сил надо заинтересовать ученика, чтобы он захотел прочитать и «Обломова», и «Дворянское гнездо», и «Войну и мир» и «Преступление и наказание».
Из ЕГЭ сделали пугало
ЕГЭ, из которого сейчас пугало сделали, не мешает мне учить детей литературе, в том числе и писать сочинения. Мой опыт показывает, что кто успевает по предмету на уроках, тот и на ЕГЭ набирает достаточное количество баллов. Никогда не приходится заниматься специальным «натаскиванием».
Но у нас «углублёнка» по литературе, часов больше, и я желающим предлагаю «из интереса» пробовать свои силы в сдаче единого экзамена по литературе. Три года назад в выпускном классе из 12 человек шестеро сдавали ЕГЭ по литературе, причем двое мальчишек – вот так из интереса. Они поступали в семинарию, для них он был необязателен. Лучший результат был 95 баллов, самый слабый – 60. Это хороший результат.
Можно было спорить о ЕГЭ, когда его только вводили, но уже прошло несколько лет, мы к нему привыкли. Нельзя непрерывно реформировать систему, надо на чем-то остановиться. Правильнее, мне кажется, думать не об отмене ЕГЭ, а о его усовершенствовании, более содержательном наполнении. С тех пор, как ввели ЕГЭ, мои ученики не стали меньше писать сочинения, зато рейтинг нашей школы повысился. Как? А просто нельзя теперь голословно говорить «о низком уровне образования» там, где рейтинги ЕГЭ на первых местах по району.
Открыть школу ради сына
Школу мы с мужем создали в 1992 году. Конечно, с моей стороны это было авантюрой: молодая учительница, никогда не занималась административной работой, если не считать литературный кружок в Доме пионеров. Я туда пришла, еще когда в школе училась, и именно руководительницу кружка, Зинаиду Николаевну Новлянскую, считаю своим учителем. Замечательный педагог, автор программ развивающего обучения, она определила мою судьбу.
Я поняла, как интересна педагогика, какое это творческое дело, и решила поступать в педагогический. И в институте, и позже я продолжала ходить в кружок, а когда Зинаида Николаевна ушла, мы с Александром Николаевичем Архангельским ее сменили. Этот опыт пригодился мне и как учителю, и как директору школы.
Открыла я школу, потому что сыну исполнилось шесть лет, и я категорически не хотела, чтобы он учился в государственной школе, которая в основе оставалась советской. Но начинали мы не как православная, а как авторская школа. Подобрался круг молодых творческих людей, которые хотели, чтобы детям было интересно учиться, чтобы они учились думать. Но поскольку я к тому времени уже воцерковилась, то и в коллективе оказалось немало верующих людей, священник сразу стал приходить в школу.
Мы быстро поняли, что какая-то организующая идея школе необходима, а зачем что-то придумывать, если в Православии всё, включая внешние формы, так мудро и осмысленно: и «Многая лета» на день рождения и именины, и заупокойные молитвы об ушедших, «Вечная память». И в радости, и в горе поддерживает Церковь.
Само собой получилось, что через год мы заявили себя как православная школа, со второго года сознательно ориентировались на Православие и формировали православный коллектив. Но при этом в первые годы, набирая детей, мы вообще не интересовались, насколько религиозна семья, как родители относятся к Церкви.
Рекомендации духовника не требую
Я и сейчас ни от педагогов, ни от родителей не требую справки с прихода, рекомендации духовника. Есть – хорошо, хотя это ничего не гарантирует. Священник дает рекомендацию, исходя из того, насколько человек ревностен как прихожанин, благочестив, а о его профессиональных качествах он, как правило, мало что знает. Были у меня случаи, когда люди, пришедшие по рекомендации духовника, оказывались негодными как профессионалы, и мы с ними расставались.
С другой стороны, многие замечательные учителя впервые сознательно задумались о Боге, когда пришли к нам работать, и потом постепенно воцерковились. Это неудивительно, ведь настоящий учитель относится к своей работе как к служению, его сердце настроено на любовь, сочувствие, соучастие. Если он при этом считает своей родной культурой русскую, приход к Православию для него органичен.
Правда, была у меня одна женщина… Не буду называть имя – это нетактично, – но я до сих пор вспоминаю ее с благодарностью. Прекрасный художник, автор учебной программы, она владела традиционными русскими техниками, обучала детей ремеслам, оформляла школу, и много дала мне в воспитании моего вкуса. И такая тактичная! Всегда приходила ко мне и советовалась: «Что бы мне сделать с детьми к Рождеству? А этот рисунок подходит?».
Понимала она православную традицию, но в какой-то момент она сказала: «Мне трудно, я чувствую, что становлюсь чужой». И попросила уволить ее.
Только математики часто меняются
По своей инициативе я бы ее ни за что не уволила. Как вообще никого не уволила за невоцерковленность. А увольняла в первые годы очень многих. Старалась расставаться дружески и сохранять с человеком добрые отношения. Многие из тех, кому я посоветовала поискать другую работу, приходят в школу, мы общаемся, помогаем друг другу.
Например, была у меня девочка после Свято-Тихоновского: умница, прекрасный человек, но не педагог. Я ей посоветовала выбрать другую профессию. Пришлось сказать однажды: «Ничего у тебя здесь не выйдет. Ты мучаешься, дети мучаются, школа мучается». Она ушла с обидой. Года через два мы встретились в храме, и она поблагодарила меня за тот разговор. Действительно, нашла себя, но не в педагогике.
Уже много лет у нас нет текучки кадров, сложился крепкий и дружный коллектив. Только математики по-прежнему часто меняются. Например, работала у нас учителем математики Раиса Павловна Первых, ныне уже покойная – многие её ученики теперь молятся о упокоении ее души. Она пришла к нам в пенсионном возрасте. Раиса Павловна сама говорила, что обязана школе «Образ» тем, что пришла к Богу. Потрясающая была женщина и педагог удивительный, пример любви к детям и к своему предмету. Пример для всего коллектива. Но возраст есть возраст, в какой-то момент ей стало тяжело, она уволилась.
Это не единичный случай – приходит пожилой человек, какое-то время поработает, потом устает и уходит. Чаще всего почему-то к нам приходят именно пожилые математики. А вот преподаватели других предметов работают здесь уже много лет.
С воцерковленными проще
Детей стараемся брать из воцерковленных семей, но это тоже не строгое правило. Из первого набора, в котором были дети из самых разных семей, так как в первый год мы вообще не спрашивали родителей о вере, никого не выгнали. Некоторые сами уходили.
Например, один мальчик пришел в садик… С первого дня при школе есть детский сад. Это из чисто практических соображений. Во-первых, дочке у меня в 1992 году было три года, во-вторых, большинство учителей, как и во всех школах, женщины, у многих маленькие дети, садик необходим, чтобы они могли работать. Небольшая группа у нас в садике, сейчас 17 человек.
Так вот, того мальчика в 1995 году родители привели в садик, а после 4 класса он перешел в другую школу. Недавно позвонил мне, ему сейчас 24 или 25 лет, спросил, помню ли я его, и сказал, что хочет заранее (!) записать в садик два дня назад родившегося сына. Сказал, в какой храм они с женой ходят, там же собираются крестить малыша. А родители его первоначально были совсем нецерковными. Дети и взрослые воцерковляются через много лет – так тоже бывает.
Сама по себе воцерковленность не говорит ни о праведности, ни даже о нравственности, но всё же легче работать, когда для ученика естественно подойти к священнику под благословение, когда ему не нужно объяснять, почему в школе изучают Закон Божий, учебный день, урок, обед начинаются с молитвы и молитвой заканчиваются. Если семья пока от этих традиций далека, ребенку будет некомфортно в православной школе.
Поэтому, когда приходят записывать ребенка в школу, я всегда спрашиваю родителей, воцерковлены ли они, крещены ли, а если нет, готовы ли к тому, что ребенок будет ходить в храм, изучать Закон Божий, церковнославянский язык. И готовы ли они дома соблюдать определенные правила, чтобы не получилось так: в школе ребенка учат одному, а дома он видит совсем другое.
Наши дети с родителями ходят в разные храмы, но если двунадесятые праздники попадают на будни, батюшка совершает литургию в школьном домовом храме. Не сразу удалось сделать это традицией, потому что в благочинии духовенства не хватало, но несколько лет назад благочинный назначил духовником гимназии отца Александра Плеханова, он по воскресным дням служит в своем приходе, ну а в двунадесятые праздники во время учебного года, на Рождество и Пасху – у нас. Исповедует он детей накануне, причем часто с ним приезжают еще два-три священника, чтобы исповедь не затянулась допоздна.
За этой литургией причащается вся школа. Конечно, палками никого не гоним, и в переходном возрасте некоторые дети охладевают к Церкви, а иногда и откровенно бунтуют. Если ребенок не идет в храм, не хочет исповедоваться, батюшка с ним беседует, пытается понять причину. Я не вмешиваюсь – это пастырский вопрос.
Я сама воцерковлялась еще в советское время, тогда это шло вразрез с государственной идеологией, а молодым людям, как правило, интересно быть в оппозиции, идти против системы. Отроку тоже, и кому-то проще сохранить свою церковность, учась в государственной школе – там он чувствует, что другой, противостоит системе. Кому-то, наоборот, в таких условиях сложнее – у всех разные характеры. Но воцерковленность по принципу «против системы» – непрочный фундамент, скорее даже не вера, а игра в оппозицию, в революцию.
Конечно, панацеи нет. Как бы ни старались родители и учителя, не все дети воцерковятся, потому что это узкий путь, на котором «Много званых, но мало избранных».
Летний лагерь, искусство и труд
И всё-таки большинство наших детей и в переходном возрасте с удовольствием ходят в храм, любят Церковь. Считаю, что во многом благодаря летнему лагерю в Хороброво – каждый год в июле они выезжают на три недели в Ярославскую область. Там мы живем одной большой семьей, делаем общие дела, много общаемся в неформальной обстановке, говорим о жизни, о России.
Дети узнают от жителей, что 20 лет назад в соседнем большом селе Хмельники было 500 жителей, пять лет назад – трое, сейчас 300, но уже дачники, местных не осталось. В лагере дети ходят босиком по траве, общаются с сельскими батюшками, некоторые поют на клиросе и прислуживают в алтаре. И для них оживает Россия, та, что за МКАДом, многие истины открываются. Лагерь очень много дает и для сплочения коллектива, и для воцерковления детей. Нежелание ходить в храм если и возникает, то чаще как раз у тех детей, которые по разным причинам не ездят в наш лагерь.
После смены самые достойные идут в крестный ход на байдарках и каноэ – 100 километров по воде с остановками, с посещениями местных святынь, сельских храмов.
Руководит лагерем мой муж Алексей Юрьевич Смирнов. Крестный ход после смены – тоже его детище. А в школе он обучает детей лозоплетению. К сожалению, многие педагоги не понимают, как важно, чтобы дети умели что-то делать руками. Однажды в Москве я слышала известного московского батюшку. Узнав, что у нас дети обучаются и лепке, и керамике, и плетению лозы, он сказал: «А у нас в школе нет труда. Я московский мальчик, мне это не нужно». Не знаю, смеяться или плакать.
В советской школе труд был обязательным предметом. На уроках труда девочки учились шить и готовить, мальчики – работать на станках, обрабатывать дерево и металл. Это одна из причин, по которой советские, а потом российские инженеры так много знали и умели делать на практике. Современная школа упразднила эти металлообрабатывающие мастерские, но ничего не предложила взамен.
Я сама была в детстве домашней книжной девочкой, не имела склонности к ремеслу, рукоделию. При этом, когда летом приезжала в деревню, хотелось самой палочку построгать или что-то куда-то прибить, но мало что получалось. Когда мы начали формировать педагогическую концепцию школы, поняли, что если не учить детей труду, они вообще ничему не научатся. А главное – их не воспитаешь. Труд – молитва мирянина. Это не мои слова, у кого-то из старцев читала. Лучше не скажешь. Если подросток молится, а при этом по дому совсем не помогает родителям, ничего не умеет, о каком воспитании может быть речь? А научится он трудиться – постепенно и молиться научится.
Единицы могут стать большими художниками, скульпторами, но заниматься искусством на любительском уровне способен каждый ребенок – надо его только замотивировать. Я не встречала еще маленьких детей, которым не нравилось бы лепить из глины. Всем нравится. У одних получается лучше, у других хуже, но в любом случае у ребенка развивается и моторика, и пространственное мышление, и усидчивость, и вкус.
Керамика входит в учебный план вместо одного часа технологии с 1 по 4 класс. Те, у кого есть желание, занимаются керамикой дополнительно, в студии. На студию лепки и росписи по фарфору ходят дети с 1 по 11 класс.
А в начальной школе на уроках технологии девочки занимаются народной куклой, художественным текстилем, валянием из мокрой шерсти, мальчики работают с деревом – в мастерской стоят и поделки тех, кто уже закончил школу. Учатся строгать, выпиливать лобзиком, молоток в руках держать. Редко когда мальчику это неинтересно. Даже те, кому это плохо дается, стараются чему-то научиться.
А с пятого класса они учатся плести из лозы. Мальчики – это мужское ремесло. Хоть лоза мокрая и становится гибкой, нужны сильные руки, чтобы ее согнуть. Работа тонкая – чуть перекосил, и уже изделие кривое получается. Она развивает детей и нравственно, и эстетически. Лучше об этом рассказал бы Алексей Юрьевич – он может целую лекцию прочитать о пользе лозоплетения. Материал дети сами заготавливают. На плантации наших друзей в Ярославской области собирают лозу, пакуют, привозят, часть идет на продажу, а большая часть – для работы.
В школьном дворе и в яблоневом саду в Хороброво сплетены роскошные клумбы и изгороди для цветов из лозы, две ростовые куклы – Поль и Полинаво, во множестве изготавливаются пасхальные и рождественские корзинки, вазы. Всё это дети делают своими руками.
Девочки несколько лет занимались хореографией. В прошлом году ездили мы на общий выпускной вечер православных школ. Вначале звучал вальс, и наши выпускники с удовольствием танцевали, станцевали они и мазурку. А потом кто-то из другой школы включил современную музыку, началось что-то типа дискотеки, и наши дети стояли в стороне. Им хотелось танцевать, что естественно для юношей и девушек, но они полюбили хорошую музыку, научились красиво двигаться, и им неинтересно хаотично дрыгаться под оглушающие ритмы. У них уже сформировался вкус.
К сожалению, в этом году преподавательница хореографии ушла по болезни, замену ей пока не нашли, но мы ввели на эти часы фольклорный танец. Посмотрим, что получится.
В школу – только с семи лет
Учебная программа у нас общедоступная, мы не ориентируемся, как некоторые школы, только на одаренных детей, на вундеркиндов. Отбор есть, тем более сейчас желающих отдать детей в нашу школу гораздо больше, чем мест, поэтому стараемся брать сильных учеников, чтобы повышался уровень школы, но если видим, что хорошая семья и у ребенка есть потенциал, просто он ленился и запустил учебу, берем и отстающих детей, помогаем им догнать сверстников.
Некоторые предметы у нас преподаются углубленно: литература, история, русский язык. Искусства и ремесла, которые добавлены как обязательные предметы, большинству детей доступны и способствуют их интеллектуальному и духовному развитию.
В первый класс мы принимаем только с семи лет. Исключения делаем для мальчиков, которым семь лет исполняется в середине сентября, и для девочек, которым в октябре – они развиваются чуть быстрее. Но не для всех, а только если видим, что ребенок психологически готов к школе. Это принципиальная позиция и моя, и всего педагогического коллектива. Пришли мы к этому не сразу, а с опытом – теперь я уже могу книжку написать: «Преждевременное обучение шестилетних детей и его плоды». Надеюсь, когда-нибудь напишу.
Я сама пошла в школу с шести лет и всегда хорошо училась, но считаю, что было бы лучше, если бы меня отдали в школу на год позже. Беседовала со многими людьми, которые учились с шести лет, и мы в первые годы приняли по настоянию родителей несколько шестилетних детей. И на примере наших учеников, и из бесед с людьми я знаю, что в учебе многие успевали, но все чувствовали себя одинокими, ощущали себя младше. В 6–7 лет один год – существенная разница в возрасте, поэтому одноклассникам было неинтересно с ними общаться. А главное – преждевременное обучение в классе потом рождает отторжение, нежелание учиться.
Процесс чаще всего форсируют родители. Всем нам, родителям, в большей или меньшей степени свойственны родительские амбиции, хочется, чтобы именно наш ребенок в чем-то превосходил сверстников, но эти амбиции заслоняют личность ребенка, его потребности. Несколько лет назад я сделала исключение для одной знакомой семьи. Там бабушка-учительница настояла, чтобы ребенок начал учиться с пяти лет, и к семи годам он уже экстерном прошел программу первого класса, был по ней аттестован. Родители пришли и попросили меня взять мальчика сразу во второй класс.
Зная, что семья очень хорошая и не со зла они это сделали, я в порядке исключения взяла его во второй класс. Очень хороший мальчик! Спрашиваю его: «Хочешь учиться, как все дети? Не дома, а в школе?». «Нет, — говорит, — хочу играть». Он не доиграл – его в пять лет усадили за учебники. Если бы играл, как все, а в семь лет пришел в первый класс, сказал бы: «Как интересно: первое сентября, ранец, парта». Всему свое время. Способный ребенок – так развивайте его соответственно возрасту: водите в музыкальную школу, на кружки, побольше гуляйте с ним, разговаривайте, но не лишайте его кукол или машинок, общения со сверстниками, «тихого часа» после обеда.
Некоторые родители приходят и говорят: «Он уже читает и пишет – сам научился, мы его не заставляли. Что ему в первом классе делать? Палочки с галочками писать?». Да, писать. Палочки с галочками тоже нужны. Сейчас все, кто приходит к нам в первый класс, умеют читать – это один из критериев при приеме. Есть конкурс – можем себе позволить. Но это не исключает «Букваря», потому что букварный период – не просто обучение чтению, но и анализ букв и звуков, обретение многих других навыков.
Я не против подготовительного обучения, мой сын с шести лет учился в нулевке, и сейчас у нас есть подготовительная группа. Там преобладают игровые формы обучения, дети уходят потом домой или в группу детского сада и спят после обеда. Это обучение соответствует возрасту, психологическому развитию. А когда шестилетний ребенок идет в первый класс вместе с семилетними детьми, интеллектуальное развитие опережает эмоциональное.
Проблемы начинаются позже – иногда в третьем классе, иногда в пятом, иногда в седьмом, – но раньше или позже в большинстве случаев механизм отказывает, и умный любознательный ребенок в какой-то момент перенасыщается, выключается.
Не ошибается тот, кто ничего не делает
Школа, конечно, должна быть конкурентоспособной. Я никогда не возьмусь конкурировать, например, со Свято-Петровской школой, если говорить о православных гимназиях. Там центр Москвы, огромный Николо-Кузнецкий приход, Свято-Тихоновский университет, Братство Всемилостивого Спаса – очевидно, что у них изначально больше возможностей и кадровых, и по отбору детей.
Но в меру сил мы стараемся, наши дети неплохо сдают ЕГЭ, многие поступают на бюджетные места в самые разные вузы: и творческие, и гуманитарные, и технические.
Не ошибается только тот, кто ничего не делает. В первые годы я была слишком категорична, рубила с плеча, проявляла неофитскую ревность не по разуму, желая всех сразу сделать образцово православными. Если говорить об учебных поисках и экспериментах, то, например, в первые три года мы проработали без отметок и ухитрились в это время получить аккредитацию. Вместо отметок была качественная оценка.
Я отметку как не любила, так и не люблю, и сама могла бы работать без нее. Но действительно нельзя быть полностью свободным от общества, в котором живешь. Пока детей было мало, работать без отметок получалось. Сейчас их двести, и я недавно пыталась частично к этому вернуться. Завуч мне сказала: «Представь, что учительница музыки должна написать двести качественных характеристик».
Тут я поняла, что увлеклась. Одно дело – 35, 40, 60 детей, и совсем другое – 200. Увеличивается нагрузка, и это лишает школу какой-то камерности. Казалось, что мы всегда сможем обойтись без формальных бюрократических отношений, что всё можно делать на любви, на доверии. Конечно, нет. Пришли к каким-то стандартам, отработанным моделям взаимодействия в коллективе: приказы, указы, выговоры.
Но недавно я перечитала концепцию развития школы, которую написала в 1992 году, и увидела, что школа до сих пор работает и развивается по этой концепции.
Были ошибки, что-то корректировалось, но педагогические и творческие принципы, которые заложили в моей душе первый мой духовник, покойный протоиерей Александр Шередекин, учёный и педагог Зинаида Николаевна Новлянская, моя школьная учительница русского языка Антонина Васильевна Бутылина и другие мои любимые школьные учителя, принципы, почерпнутые как из сочинений протоиерея Василия Зеньковского, так и из книг Макаренко и Сухомлинского, не изменились.
Записал Леонид Виноградов
Фото: Ксения Пронина