Какие страхи бывают в разном возрасте
Катерина Мурашова
У детей младше 5 лет страхи более физиологические, привязанные к нашей животной природе. Физиологические страхи не зависят от культуры. Самые частые страхи в этом возрасте связаны со сном, ночным временем, темнотой. Это связано с тем, что дети — маленькие зверюшки. Онтогенез есть краткое повторение филогенеза, а мы — дневные животные, и все, что связано с темнотой и ночью, для нас страшно.
Где-то в возрасте трех лет, а некоторые и раньше, дети начинают запоминать сны. Представьте: он открыл глаза, вроде бы дома, а только что бежал по какой-то поляне, и хорошо еще, если за ним кто-нибудь не гнался. И что это было? Если ребенку два с чем-то, он даже спросить не может.
Также в любой культуре дети боятся крупных громогласных мужчин, особенно если мужчина с бородой.
Страхи у детей от 5 до 9 лет — это человеческие страхи, те, что были у наших предков, что где-то живет кикимора или еще кто. Дети в этом возрасте часто придумывают себе помощников, привидений, тех, кто живет под кроватью. Человеческие страхи напрямую зависят от культуры.
Никто сейчас не боится летящей над лесом на ступе Бабы-яги. И кикимору сейчас никто не боится. Зато сто лет назад никто не боялся, что их украдут инопланетяне, прилетевшие на тарелке. В перестройку дети боялись маньяков. Тогда даже была такая игра: какого-нибудь человека со странностями назначали маньяком и начинали его дико бояться и визжать, и кричать: «Маньяк, маньяк». Потом эта игра закончилась.
Есть страхи совершенно обычные: высоты, одиночества, того, что мама куда-то уйдет. В этом случае ребенку следует говорить, куда ты уйдешь и когда вернешься. Больше, собственно говоря, ребенку ничего не надо говорить. Тут главное не то, что говорить, главное, что делать. Нужно уходить туда, куда вы сказали, потому что дети легко прочитывают вранье, и возвращаться, когда вы сказали. Это уже достаточная работа с этим страхом.
К этому же возрасту, 5-6 лет, относится страх, связанный со смертью. Это первый экзистенциальный кризис, приходит понимание, что люди смертны. Это даже не страх, а просто понимание. Как правило, этот кризис маркирует вопрос: «Мама, ты умрешь?» Как только этот вопрос возник, родитель должен поделиться с ребенком тем мировоззрением, которым он обладает.
Это запрос на первое мировоззрение. И поскольку ребенок еще маленький, он обращается к значимым людям. Врать в ответ нельзя. Православный должен сказать, что да, тело смертно, а душа отправляется на небо, в рай. Если ребенок спросит, а собака тоже отправится в рай? Насколько я знаю, в православной доктрине у животных нет души, поэтому вы можете честно сказать, что не знаете, что будет с собакой. Если вы — буддист, то вы, разумеется, говорите, что да, конечно, все смертны и все умрут, но потом все возродятся в следующем перевоплощении в зависимости от того, как человек проведет эту жизнь.
Подростковый страх — это обычно страх не пройти успешную метаморфозу. Это страх, что я не превращусь в бабочку и гусеницей уже быть не могу: что же мне делать?
Подростки боятся, что мир их не примет. Они уже ушли из мира детства, туда они не вернутся. Мир принимал Мишеньку-ребенка, но Мишенька-ребенок перестал существовать, нет его. Но и Михаил Ивановича тоже еще нет. И подросток это хорошо понимает. А есть кто-то непонятный, весь в прыщах, который «ты денег не зарабатываешь, и своего мнения у тебя быть не может» и «если бы ты собрался, то учился бы на одни четверки и пятерки», «что ты можешь требовать, если ты кровать заправить не умеешь».
Со всех сторон он не успешный. И самое интересное, что остаться в этом тоже нельзя, и это подростки тоже понимают. И все страхи проистекают из такого пограничного состояния.
Подростки, конечно, меньше говорят, но они больше демонстрируют. Если подросток чего-то боится, то внимательный родитель это заметит. Надо быть к ним внимательнее.
Как дети проживают страх через «страшилки»
Значительная часть детской субкультуры как раз посвящена проживанию страха: все эти черные занавески, красные пятна, страшилки, ужастики. Всякие тренировки воли, которые были еще во времена моего детства, когда нужно было спуститься в подвал, а тебя ждали, потом встречали радостно: «У тебя получилось, ты справился!», и следующий пошел. Эту субкультуру нельзя недооценить. Дети же не только друг друга пугают в этом, они еще и оказывают друг другу поддержку.
Они учатся реагировать на чужой страх, они видят вариации. В группе детей, которая собралась идти в подвал, есть один ребенок, который боится так, что у него ноги туда не идут, есть ребенок, который практически не боится, и все промежуточные варианты. И дети понимают вариативность: в мире есть кто-то, кто боится этой вещи, и кто-то, кто не боится. Это, конечно, очень важно.
Фото: Getty
Какие бывают нетипичные страхи
Я встречала много изумительных страхов. Например, у меня была одна деревенская девочка. Я видела почти всю ее семью, они все были физиономиями похожи на глиняные миски.
И в этой семье удивительным образом родилась девочка, у которой тоже лицо было, как глиняная миска, но при этом с тонкой-тонкой душевной организацией. И вот эта девочка отказывалась спать в общей комнате, ей отвели отдельную комнату в их деревянном доме. И, кроме того, она слышала, как кто-то играет на рояле. В этом доме сроду не было никакого рояля, а она слышала и боялась.
Когда мы стали выяснять, оказалось, что на рояле играет большой снежный человек, йети такой. Когда стали выяснять, что же он хочет с ней сделать? — съесть, изнасиловать, оказалось, что он ее украдет, утащит к себе в пещеру, где он живет. А на музыку он ее как бы приманивает. Для чего он это сделает? Потому что ему очень одиноко.
Здесь не надо быть специалистом по психоанализу, чтобы понять, что снежный человек — это и есть сама девочка. Она удивительно одинока в этой своей семье, где практически все, что бы она ни заявляла, рассматривалось как блажь. Страх был результатом ее одиночества. Он всегда является результатом другого состояния.
Страх совершить ошибку — это скорее не страх, а комплекс, чувство, связанное с самооценкой. С этим следует работать. Во-первых, родители должны проанализировать, как именно они реагируют на ошибки ребенка, что они показывают вербально и невербально. Может быть, они говорят, что все ошибаются. А невербально демонстрируют отторжение, показывая, что да, ты ошибся и ко мне не подходи.
Маленький ребенок может считать такую штуку. Нужно проанализировать свое поведение и продемонстрировать, что вы тоже ошибаетесь и тоже признаете свое право на ошибку. Как только ребенок поймет, что родители действенно, не на словах, а действенно считают ошибки естественной частью мира, это не будет для него болезненным комплексом.
Что делать родителям и чего не делать ни в коем случае
Не усугублять. Достаточно хотя бы этого. Сегодня прямо ко мне приходила семья, отец с девочкой. Сейчас у нее шестой класс, она учится на домашнем обучении. Девочку в пятом классе травили, в прямом смысле. Она очень высокая, и вокруг нее собирались пятиклассники сворой и щипали, били, обзывали вешалкой и доской. Родители полгода ничего не замечали. И только когда девочка пригрозила суицидом, они задумались.
Нужно оценивать степень страха. Если ребенок просит не закрывать дверь в комнату, когда он ложится спать, и оставить ночник включенным, — не закрывать и оставить. Если ребенок боится днем пройти по коридору из одной комнаты в другую, то это повод обратиться к специалисту и попытаться понять, что происходит. Все зависит от степени.
Страхи имеют тенденцию иногда генерализовываться: сначала боялся одного, потом стал бояться двух, потом трех, и так далее. Так бывает. Страхов может становиться все больше.
Нельзя раскачивать ситуацию. Вы знаете, у меня были две собаки. Они были внешне похожи, но совершенно разные по психотипу. Собаки, как вы знаете, считывают состояние хозяина. И если я была в нестабильном состоянии, то первая собака, бывший вожак стаи, начинала гасить его всем своим видом и поведением. Он начинал двигаться медленнее, опускал голову, он словно говорил: «Все нормально, все под контролем, действуем по плану», и таким образом уменьшал амплитуду моей неврастении.
Второй тоже считывал мое состояние, но поведение его было прямо противоположным. Он начинал бегать в одном со мной ритме, всплескивать ушами и демонстрировать: «Боже, Боже, ужас, ужас, что происходит?», разгоняя волну еще больше. Родитель должен вести себя, как первая собака, а не как вторая.
Страхи нельзя высмеивать. Они являются частью взросления ребенка. Если ребенок говорит, что видит, как за занавеской живет привидение, а под кроватью еще кто-то, родителям не следует говорить: «Ты, что, идиот?»
Если вы воспитываете ребенка страхом, угрозами, что его сейчас за плохое поведение заберет милиционер или кикимора, вы используете страх как адаптационный механизм для достижения своих понятных целей. Родитель знает, что он сам не делает какие-то вещи из страха, например, не курит на рабочем месте, потому что боится, что его уволят. И особенно если в его жизни много таких вещей, естественно использовать это, чтобы его ребенок не делал чего-то из страха.
Это значит, что в жизни ребенка этот механизм будет работающим. Есть два типа людей, которые не воруют. Одни люди не воруют, потому что боятся, что их посадят в тюрьму. А другие люди не воруют, потому что у них есть внутренний нравственный закон, условно говоря. Хотя никакого внутреннего нравственного закона у них нет, а просто им когда-то значимые люди сказали, что воровство и воры — это дрянь.
Поэтому люди первого сорта, которые боятся, что их посадят в тюрьму, не могут из-за своего страха, условно говоря, получить удовольствие от воровства. А люди второго сорта, даже если украдут, ну вот так сложится, будут чувствовать себя дрянью. И от того, человеком какого из этих видов родитель хочет видеть ребенка, зависит воспитание. Себя можно спросить: «Почему я не хочу, чтобы мой ребенок воровал?»
И если вы не хотите, чтобы ваш ребенок воровал, потому что боится, что его посадят в тюрьму, воспитание страхом как раз очень конструктивно.
Как понять, что нужна помощь специалиста
Если страх становится патологическим, это заметно, это трудно с чем-то спутать.
Если детские страхи нарушают функционирование семьи в целом — это повод. Если ребенок просит оставить свет вечером, это функционирование семьи не нарушает. Если ребенок периодически рассказывает, что под кроватью что-то шуршало, это тоже функционирование семьи не нарушает.
А вот, например, у меня была девочка, которая в 10 лет боялась зайти в туалет и сесть на унитаз, и писала на горшок в большой комнате. Там в унитазе жил унитазник, девочка боялась, что она на него сядет, и оттуда вылезет прозрачная рука. Согласитесь, это нарушает функционирование семьи. Вот это повод понять, что происходит.
Отсутствие страха — тоже опасный симптом. Если ребенок никогда не боится, что мама куда-то уйдет, никогда не боится, что упадет с этой горки, никогда не боится проиграть, это серьезный повод беспокоиться. Бывают совершенно бесстрашные люди, они не то что борются со страхом, они просто его не испытывают. Это очень серьезное нарушение, эти люди в группе риска.
Есть такое понятие как стресс. Это адаптационная реакция организма. Нет стресса — нет адаптации. А есть такое понятие «дистресс»: когда слишком много, адаптационный механизм не справляется. Страх — это тоже адаптационный механизм. Человек, который не боится — в группе риска. Человек, который боится слишком много, тоже.
Если мы нарисуем семантический дифференциал по страхам, то на одной стороне отрезка мы поставим человека, который боится всего, согласитесь, такого трудно найти. А на другой стороне отрезка будет человек, который ничего не боится. Таких тоже немного.
А все остальные живые люди будут находиться на этом отрезке где-нибудь. И если представить такой семантический дифференциал и поставить точку себя или ребенка, мы сразу поймем, нормальна ли ситуация.
Записала Настя Дмитриева