О нём не сложили песен, о нём вообще мало знают, хотя и считается он «балтийским „Варягом“». Его подвиг оказался заглушён залпами Первой мировой и Гражданской войны, но всё-таки очень хочется рассказать эту историю — простую историю о простом корабле.
…Это был маленький корабль, корабль-трудяга, и имя у него было негромкое, не «Неустрашимый» или «Решительный» — так называли красавцев-эсминцев, буруны от стремительного лёта которых были подобны утренним облакам. Не «Святой Пантелеймон» или «Суворов» — в честь святых и героев именовали броненосцы и дредноуты, воплощённую корабельную мощь старых держав, осенних кряжистых империй. Над такими кораблями поднимали флагманские флаги адмиралы, и оркестры играли, когда они выходили в море.
Нет, этот корабль назвали «Сивуч» — канонерскую лодку Балтийского флота. Имена таким кораблям подбирали простенькие, в нашем людском обиходе оно бы соответствовало не торжественному Александру или гордому Владимиру, а, например, незадачливому Митрофанушке, неуспевающему неловкому школьнику в синем кургузом пиджачке. «Сивуч» был создан для поддержки своими орудиями прибрежных войск — подённая работа, будничное дело войны. Но, такая уж незадача, корабли-красавцы, гиганты оказались слишком дорогими, их потеря грозила престижу держав, поэтому в Первую мировую войну главные силы флотов стояли в защищённых базах, а тяжесть войны, качку и налетающие шквалы морей войны принимали на себя дешёвые суда — эсминцы, тральщики, подводные и канонерские лодки — расходный материал, подобный миллионам «серых шинелей» в окопах на тысячекилометровых фронтах. Вот и «Сивуч» делал свою работу в прибрежных водах на крайнем правом фланге Русской армии, где окопы, протянувшиеся от Турции до Прибалтики, упирались в скудное мелкое море.
Позже немецкий фронтовик и писатель Эрнст Юнгер напишет трактат «Рабочий», где представит будущих деятелей тотальной войны — рабочих-воинов, чьи глаза светятся голубым огнём из-под стальных касок, обслуживающих (и ставших почти частью) технологически прекрасных механизмов разрушения. Но «Сивуч» совсем не походил на такую машину битвы, в этой лодке 1907 года рождения, длиной 65 метров, с двумя стадвадцати- и четырьмя семидесятипятимиллиметровыми орудиями. Он и плавал-то неважно — из-за низких мореходных качеств корабль, предназначавшийся для дальних южных морей, оставили на мелководной Балтике. Он был подобен настоящему работяге, нет, не «Рабочему» с большой буквы; когда я думаю о «Сивуче», то мне вспоминаются мужики прежней, советской жизни. Те самые рабочие, которые вставали в пять утра и ехали через весь город на завод: полбутылки водки утром, день у станка, полбутылки водки вечером, квартира на окраине, жена, шесть соток, партийные собрания, пятнадцать суток за сопротивление милиции в пьяном виде; их руки делали лучшие танки, их силами мы стали первыми в космосе, из их кошельков помогали африканским коммунистам; их детей в деревне тайком крестили бабушки, и в ящике стола лежали детские крестики — лёгкие, металлические, похожие на покрытые инеем осенние листья. В 90-е годы эти рабочие сидели в пустых цехах остановившихся заводов — так же старательно приезжая на работу, к своим неподвижным станкам, пережившие свою эпоху, перебывшие свою жизнь. Таким был мой дядя, делавший ракетные двигатели, ездивший на «Запорожце», который ощутимо взлетал над дорогой уже при скорости восемьдесят километров, крещёный уже в старости, в белой рубашке, любивший футбол, не раз жестоко избитый за «справедливость», как он её понимал.
…Так вот, «Сивуч» служил на крайнем фланге фронта, упиравшегося в море, входил в состав так называемой минно-шхерной позиции. Морская война шла вяло, ограничиваясь набегами эсминцев и крейсеров, перехватом конвоев; громко заявили о себе подводные лодки, до войны считавшиеся смешной экзотикой. На российских линкорах в тихом порту волновались матросы — после погрузки угля раздача каши вместо положенных макарон по-флотски привела на «Гангуте» к бунту команды. Немцы периодически пытались прорваться в Рижский залив, русские его обороняли и минировали подходы к немецким портам, топили транспорты. На суше в это время шло Великое отступление 1915 года — русские войска отходили перед сплошным валом огня немецких орудий, пытаясь зацепиться за любой клочок земли, при каждом удобном случае поднимаясь в штыковую атаку. Война стала превращаться для России в катастрофу общенародного масштаба, власть обвиняли во всех возможных упущениях, хотя формально никто не мог предусмотреть расход снарядов до войны — артиллерийские запасы всех стран были примерно равными, германцы быстрее всех и успешнее переориентировали свою мобильную экономику на военные нужды (позже сделали это и в России — снарядами, выпущенными в 1916–1917 годах красные и белые провоюют практически всю Гражданскую войну).
В условиях фактической потери русской ставкой управления войсками Верховным главнокомандующим стал император Николай Второй. Решил вложить свою лепту в «великую битву» и германский флот, который отставал от армии — прибрежные воды берегов, уже занятых немцами, контролировали русские корабли. Была в этой вылазке и какая-то нелепость — без взятия Риги, которая была сдана только в 1917 году, германские морские силы не могли удержаться в Рижском заливе. Однако команда была дана, и немецкий флот Открытых морей, тот самый, на флагмане которого экстравагантный кайзер Вильгельм перед войной выходил в море, чтобы, по его словам, «наедине пообщаться с Богом», этот флот двинулся из Северного моря в балтийские воды. Шли мощные линкоры, крейсера и эсминцы, предназначенные для океанских генеральных сражений с «хозяйкой морей» Великобританией, многократно превосходящие российский Балтийский флот. После прорыва немецкой эскадры через минные заграждения в Ирбенском проливе русское командование приказало малочисленным морским силам покинуть Рижский залив и уходить в Моонзунд. Приказ командующего (который запоздал на сутки) получили и две канонерские лодки — «Сивуч» и «Кореец». Капитан второго ранга Лукин писал: «Канонерки „Сивуч“ и „Кореец“ остались в Риге для бомбардировки немецких береговых позиций. От своего ближайшего начальника, капитана первого ранга Трухачёва, они получили извещение, что Рижский залив занят неприятелем и что им предписывается оставаться в Риге и, в крайнем случае, подниматься вверх по Двине. Но почти одновременно получилась депеша от командующего флотом адмирала Канина с приказанием немедленно идти в Моонзунд, для соединения с минной дивизией. В силу этого распоряжения канонерки покинули Ригу и, взяв курс на Моонзунд, пошли на-перегонку залива…» Там уже находился германский флот. Их встреча произошла 19 августа у острова Кюно.
…Великая война обескровила Европу. И это лучше понимаешь, всматриваясь в фотографии людей, взятых этой войной. Канонерской лодкой «Сивуч» командовал капитан второго ранга Пётр Нилович Черкасов, потомственный моряк, участник Русско-японской войны, кавалер многих орденов. В 1915 году ему исполнилось 33 года, он был мягким и приятным человеком, красавцем, любимцем команды, был женат на любимой женщине, и всё это, всё, чем была и чем обещала стать грядущая жизнь, существовало для того, чтобы воплотиться в 35 минут боя с германской эскадрой.
…Полк, остановившийся, сбившийся с ноги под огнём врага, даже побежавший, может собраться с силами и пойти в атаку. Под пулями везёт одним и не везёт другим, часто из самого пекла боя выходят без единой царапины. У моряков, как правило, нет такой возможности. Многие корабли лишь единожды за свою жизнь бывают в бою — и все многолетние учения, переходы длиной в тысячи морских миль, нарядная форма и трепещущие на мачтах флаги существуют для нескольких часов битвы, в которой поворот штурвала, каждый выпущенный снаряд может стать победным или последним. Танкист выбирается из горящего танка, сбитый лётчик, решившийся на огненный таран, выискивает внизу цель, но не думает о своём падающем огненным крестом самолёте. И только моряки носят на бескозырках название своего корабля, сражаясь на берегу, остаются с тонущим кораблём. Корабль обладает своей жизнью, каким-то полным, почти монастырским бытием, в нём существует целый мир — с церковью, кают-компанией, кубриками и артиллерийскими башнями, мачтами, трубами и парусами — и это устройство словно бы оживляется особой корабельной душой. Мы смотрим на море и не видим сотен, тысяч упокоенных на дне кораблей, тайных могил, и когда, по слову апостола, моря — прежнего «ветхого» моря — уже не будет, возможно, восстанут и погибшие корабли — в своей славе.
Сначала на курс осторожно двигавшихся канонерских лодок вышли крейсер «Аугсбург» и два миноносца. Завязался бой, туман разделил противников, и капитан немецкого крейсера совершил ошибку. Он подумал, что перед ним находится не маленькая канонерка, а русский линкор «Слава». Главные силы германского флота поспешили крейсеру на выручку. «Канонерки продолжали свой путь в Моонзунд. В течение получаса сплошное молоко опять окружило их, когда, вдруг, туман поредел, и длинная колонна силуэтов показалась совсем близко, слева от них. Это шли главные германские силы. Расстояние до них было всего 5–6 кабельтовых. Как потом выяснилось, немцы сперва увидели только силуэт и из-за тумана приняли его за „Славу“. Мгновенно вспыхнули прожекторы, и все дредноуты, во главе с флагманским „Позненом“, открыли по „Сивучу“ ураганный огонь. Сознавая неминуемую гибель обеих канонерок, капитан Черкасов повернул своего „Сивуча“ прямо на врага, с целью принять на себя всю силу его огня и тем дать время „Корейцу“ скрыться во мгле. Открыв огонь по головному дредноуту, „Сивуч“ самоотверженно пошёл на смерть». (Н. Лукин)
Сохранилось несколько описаний сражения, в том числе со слов немногих выживших русских моряков. Вот фрагмент книги «Моонзунд» Валентина Пикуля: «Русским матросам терять было уже нечего, и „Сивуч“ вышел на самую короткую дистанцию боя, стреляя в упор (и так же в упор били его враги). „Сивуч“ был объят пламенем до клотика. Внутри канлодки рвались боезапасы. Его палуба стала красной, и подошвы сапог сгорали у матросов. Левый борт раскалился добела: броня, касаясь воды, яростно шипела, не остужаясь. Красивый человек стоял на мостике „Сивуча“ — при орденах, при оружии, при перчатках. Вокруг него лежали мёртвые. Скоро от рубок и надстроек ничего не осталось — всё разбросало взрывами. Из пламени пожаров вырывались фонтаны огня — они сражались. В облаке раскалённого пара, в котором корчились обваренные тела матросов, „Сивуч“ уходил из жизни с честью… С моря пришло от них последнее известие, переданное без шифра, открытым текстом, — пусть знают об этом все, даже враги: „ПОГИБАЮ зпт НО НЕ СДАЮСЬ тчк“».
И ещё несколько слов о гибели «Сивуча». О том, как принимали на борт немецкого линкора немногих выживших после затопления канонерской лодки матросов. «На германском дредноуте „Нассау“ команда и офицеры выстроены во фронт. Осторожно поднимается шлюпка с израненными, выловленными немцами из воды четырнадцатью героями „Сивуча“. Среди мёртвой тишины торжественно несутся звуки русского гимна. Они не смолкают во всё время, пока вдоль выстроенных шпалер тянется на перевязочный пункт вереница носилок с искалеченными бойцами» (Н. Лукин).
…Когда я был маленьким, то думал, что Александр Матросов мог поступить похитрее — лечь на амбразуру не грудью, а плечом, не погибать. Пусть я тогда не понимал, что это невозможно, логика была понятна — совершить подвиг и остаться в живых. Но, как бы мы ни любили и ни уважали победителей, как бы ни восхищались успешными действиями и великими свершениями, надо всем этим в высоте сияют мученические венцы погибших в неравном бою с превосходящими силами противника, принявших смерть с бутылкой горючей смеси в полузасыпанных окопах, на виселице посреди оккупированного села, на кораблях Тихоокеанской эскадры Рожественского, в дружине Евпатия Коловрата, в Кавалергардском полку при Аустерлице… И вторичной здесь становится «арифметика войны», соотношение потерь, рациональное здравомыслие, ибо на смену мечу («Господи! А не ударить ли нам мечом?», Евангелие от Луки) приходит Крест. С неравной битвы в «Песне о Роланде» по существу началась христианская воинская история, возможно, ей она и закончится в конце времён. И вечно будут звучать последние слова Роланда, отходная молитва воина, погибшего, но победившего в бою: «Да ниспошлёт прощение мне Бог, мне, кто грешил и в малом и в большом со дня, когда я был на свет рождён, по этот, для меня последний бой».
После гибели «Сивуча» германский флот покинул Рижский залив. В этом была заслуга и маленького погибшего корабля, принявшего на себя снаряды, предназначавшиеся для гораздо более значимых и важных целей. «Кореец» сумел уйти — но был повреждён и взорван у берега своей командой. Вскоре русские и германские линейные силы стали колыбелями революций — бунты на флоте в Кронштадте и Киле ознаменовали конец старых империй. Капитан Черкасов посмертно был награждён орденом Святого Георгия, ему присвоили звание капитана первого ранга. Незадолго до революции отец капитана, Нил Васильевич Черкасов, отказался от предложения поставить памятник сыну и попросил вместо этого устроить в Балахинском уезде Народный дом его имени — с библиотекой, читальным и зрительным залом (ныне — город Володарск). Этот дом-памятник работал до 1920 года. Потом его использовали в самых различных целях: от почты до складов. В 2000 году последние останки дома были разрушены, а на его месте проложена дорога. И осталась в здешнем мире морская могила маленького корабля неподалёку от уже чужих балтийских берегов, эта дорога вдоль широких нижегородских полей, памятная доска в Нижнем Новгороде. И, как говорил генералиссимус Суворов, «слава, слава, слава».