В 90-е годы Украинская Православная Церковь пережила события, последствия которых до сих пор сказываются на многих сторонах жизни украинского общества. Возникший в те годы раскол был вызван не внутрицерковными, а внешними политическими причинами — стремлением части политиков через искусственное создание независимой украинской Церкви укрепить национальный суверенитет страны. Тогда поддержка неканонических групп государством была очевидна и не раз декларировалась публично. Сегодня же государство утверждает, что принципиально не желает более вмешиваться во внутрицерковные дела.
Почему? И действительно ли независимой украинской государственности нужна своя собственная Поместная Церковь?
Об этом мы решили спросить одного из ключевых членов действующего украинского правительства и в то же время известного историка — министра образования и науки, молодежи и спорта Украины Дмитрия Табачника.
Дмитрий Владимирович Табачник
родился в Киеве в 1963 году. В 1986 году закончил с отличием исторический факультет Киевского государственного университета, работал научным сотрудником Института истории Академии наук Украинской ССР. Профессор, доктор исторических наук. Тематика его научных работ связана с вопросом репрессий и феноменом тоталитарного общества советской Украины. Академик Национальной академии правовых наук Украины.
В политике с начала 90-х годов. Был депутатом Киевского городского совета. Руководил пресс-службой, а затем всей Администрацией Президента Украины Леонида Кучмы. Занимал пост советника Президента и вице-премьера Правительства. В период президентства Виктора Ющенко находился в оппозиции. После избрания президентом Виктора Януковича 11 марта 2010 года занял пост министра образования и науки, молодежи и спорта Украины.
— Дмитрий Владимирович, долгое время идея создания независимой Украинской Церкви пользовалась значительной поддержкой государства, но вместо единой Церкви результатом ее стал трагический церковный раскол. Как Вы лично считаете, что послужило причиной неудачи?
— Думаю, проблема очевидна всем: в духовную сферу жизни, в сферу религии вмешались исключительно с политической целью, попытались действовать там политическими инструментами и в результате потерпели поражение. Причем случилось это не в первый раз в истории Украины.
Искреняя вера в то, что для национальной самостоятельности страны необходимо искусствено оторвать от Русской Церкви нашу Украинскую Церковь, была свойственная части политиков и раньше. В 1917–1918 годах при поддержке сперва Центральной Рады, а потом петлюровской Директории уже пытались создавать «Украинскую автокефальную церковь». В этом участвовал ряд видных украинских интеллектуалов, например, приват-доцент Иван Огиенко, ставший затем самопровозглашенным митрополитом, или родной племянник Симона Петлюры, также посвятивший себя делу строительства независимой украинской Церкви. Но чем это кончилось? Насилием и враждой, которая дала о себе знать затем и в годы гражданской, и в годы Великой Отечественной войн.
Случившееся в 1992 году стало повторением тех событий. Государство вновь поддержало неканоническую группу, отделившуюся от Украинской Церкви в надежде создать на ее месте независимую автокефальную структуру. Но за двадцать лет успех так и не был достигнут. Мировое Православие так и не признало новую структуру, а любые ее успехи очевидно совпадают с теми моментами истории, когда ее поддерживал административный ресурс.
Конечный результат — трагедия Украинской Церкви. Я никогда не забуду того, как в первые годы независимости возле храмов шли настоящие боевые действия, как милиция силой выгоняла на улицу священников и прихожан. До сих пор перед глазами стоит картина: храм в моем родном районе. Простая пролетарская окраина Киева. Милиция силой отобрала храм на улице Островского, выгнала священника. Внутри пусто — максимум два-три человека — а община молится рядом во дворе, под снегом и в темноте. В этой картине была какая-то колоссальная скорбь и в то же время невероятная сила: пожилые люди и молодежь вместе молятся со свечами в руках на холоде и их постепенно заносит метель…
— Так было, но теперь украинские власти упрекают в обратном: в попытке исправить ситуацию подобными средствами. Только теперь, как утверждают раскольники, административный ресурс на стороне уже канонической Церкви.
— Это сознательное передергивание. Поверьте мне как министру и члену политсовета Партии регионов — наша сознательная стратегия сегодня направлена на невмешательство в ситуацию, а не на какое-то искусственное «восстановление справедливости». Другой вопрос, наверное, — личное отношение чиновника к религии. Скажем, я как госслужащий стремлюсь обеспечить равные права всем, учесть все интересы. Но, как и любой другой человек, я имею право выбрать, куда после работы мне идти молиться. Государственная должность не препятствует ходить в ту церковь, где крещен и куда меня ведет внутреннее убеждение.
— Таким образом, украинское правительство избрало политику принципиального невмешательства?
— Да. Государство принципиально отказалось продавить какую-то прогосударственную Церковь силой. Я уверен, что люди сами смогут во всем разобраться и обязательно сделают это, а вмешательство политиков в церковные проблемы может лишь навредить.
Я уверен, что, если бы в 1992 году ряд священников и прихожан просто отделились от Украинской Церкви и создали свою организацию, — таких трагических событий, какие мы наблюдали, не произошло бы. Но в ситуацию вмешалось государство, и именно участие государства и политиков привело к настоящей катастрофе.
В этом плане мне, кстати, кажется крайне мудрой позиция Патриарха Кирилла, который, приезжая на Украину, принципиально не стремится говорить о политике и в политических категориях. Он действует как пастырь и проповедует о любви и о Боге. Я уверен, что если кто-то кричит на митингах «долой!», а кто-то в этот момент говорит о любви, то правда жизни и сердцá молодежи обязательно останутся за тем, кто говорит о любви.
— Отдельный вопрос: а почему в принципе трагедия раскола стала возможной, как произошло, что истинные задачи Церкви оказались на втором плане, а на первый вышли политические?
— Здесь сказалось отношение общества, которое просто не разобралось, что происходит. Представьте себе 1992 год: романтика обретения независимости, эйфория, и вот на этом фоне «под омофором» главы государства провозглашается создание независимого Патриархата.
Откуда постатеистическому обществу, даже тем, кто считал себя православными и уже крестился, было знать о том, что все это противоречит внутреннему устройству Церкви, ее принципам и тем более каноническому праву? Люди не понимали подчас толком, что такое религия, и просто не могли разобраться, где кончается процесс религиозный и начинается политический.
— Тогда позвольте задать Вам вопрос непосредственно как министру образования. Государство не вмешивается в жизнь религиозных общин, не навязывает никакой позиции. Но может ли государство, сохраняя свой «статус-кво», решить проблему знаний и тем помочь людям сделать свой сознательный выбор?
— Вопрос о религии в школе так же актуален для Украины, как и для других постсоветских стран. Сегодня мы стремимся решить эту проблему: при нашем министерстве создан совет по взаимодействию с религиозными организациями. В школах вводится предмет «христианская этика».
Еще одно наше направление — развитие взаимодействия между светским и духовным образованием. Например, сейчас мы ведем переговоры с руководством Киевской духовной академии: наша цель — лицензировать их работу, чтобы выпускники получали также и светский диплом бакалавра. Но это возможно лишь при условии, что выпускник духовной школы освоит все те предметы, что и студент светского вуза и по той же светской программе. Только тогда он сможет претендовать на государственный диплом — вот наша позиция.
Мы знаем, что не все представители духовных школ согласны с таким подходом. Некоторые из них считают, что это лишит их учебные программы многих дисциплин, для светского диплома не нужных, но крайне важных для будущего священника. Это действительно дилемма — и сейчас мы как раз ищем решение.
Однако я уверен, что взаимодействие светской системы образования и духовных школ будет взаимно полезным.
— Но как бы ни действовало государство, главное слово всегда остается за самими верующими. Приходилось слышать обвинения в адрес Украинской Православной Церкви в некоторой инертности. Как Вы, ее прихожанин, а не политик и чиновник, могли бы это оценить?
— Я говорил с митрополитом Владимиром, Предстоятелем Украинской Православной Церкви, высказывал ему эти тревоги. Мне кажется, что многое здесь зависит от подготовки нашего духовенства: и от уровня культуры, и от внутренней мотивации людей — а с этим у нас очень всё не ладно, и это не удивительно: годы советских гонений, а затем ситуация последних двадцати лет внесли свой разрушительный вклад.
Мне, как человеку, отвечающему за вопросы образования в государстве, интересно, как эти вопросы решаются Церковью. Я надеюсь, что и внутри Церкви сотрудничество со светской наукой и светским образованием сыграет позитивную роль, поможет разрешить ту массу проблем, которая накопилась с уровнем подготовки духовенства. Ведь в конечном итоге Церкви важно сегодня не только решить проблемы внутренней жизни, но и начать полноценный диалог со всем обществом, а для этого нужно научиться проповедовать в современном публичном пространстве, в том числе в СМИ.
— Что касается образа Церкви в СМИ, здесь проблема всегда одна и та же: рассказать о церковном празднике интересно — это трудно и скучно, а когда рядом идут «церковные разборки» — то сделать это гораздо легче.
— И об истории трудно говорить в СМИ, и вообще любым просвещением заниматься непросто. Но нужно учиться говорить интересно о важном, а не только торговать «желтухой», и здесь тоже от Церкви требуется активность. Священники порой жалуются, что материалы о церковной жизни не берут на телевидение. Я отвечаю им: потому что на коммерческий канал не поставят материал с низким рейтингом. Но в то же время уже есть опыт, доказывающий, что при должном старании материал на религиозную тему можно сделать интересным и рейтинговым. Значит, и надо пытаться!
Посмотрите: католические миссионеры даже о цветоводстве журналы издают так, что их и читать интересно, и в то же время они несут в себе важную смысловую нагрузку, в той или иной мере говорят о христианстве.
— Отношение к церковному вопросу для многих украинских политиков является лишь частью более широкой проблемы. По их мнению, пребывание Украины в едином духовном и культурном поле с Россией делает ее зависимой и даже угрожает независимости страны. Что Вы об этом думаете?
— Такая позиция есть, но я с ней абсолютно не согласен. И ряд украинских политиков, да и многие российские политики и журналисты повторяют, что, дескать, не надо возрождать общее культурное пространство, потому что Украина — слишком молодое государство, проходящее через самоидентификацию, и Россия будет ее «подавлять». Порой еще добавляют, что и Россия тоже должна пойти каким-то своим путем, пройти через свою самоидентификацию. На мой взгляд, это ложный посыл: глубокое заблуждение, а в чем-то и сознательное фарисейство.
Исторические и культурные корни и Украины, и России лежат в огромном историческом и культурном пространстве, начиная от времен Киевской Руси. Это колоссальный по богатству персонажей, по палитре различных политических и военных деятелей, по многообразию мнений период, когда было создано нашими общими предками гигантское и, наверное, самое мощное в X–XI веке государство на европейском континенте. Нашу общую историю, мне кажется, безусловно нужно начинать от Владимира Крестителя, от Ярослава Мудрого, от Александра Невского. И даже тот факт, что еще в XIX и XX веках православное население габсбургской монархии называло себя не украинцами, а русскими и русинами — наиболее красноречивое тому подтверждение.
То, что происходит на территории бывшей Российской империи, в культурном плане отнюдь не уникально. Давайте посмотрим на чужой опыт. В мире есть около сорока стран, имеющих свою оригинальную и неповторимую культуру и при этом не отрицающих, что это культура испаноязычная, если хотите аналогию — культура испанского мира. Ну вот, к примеру, Диего Ривера или Сикейрос — испаноговорящие великие мексиканские и мировые художники. Также существует и англо-саксонская культура, состоящая опять же из множества оригинальных культур, тем не менее ощущающих особое родство и единые корни.
В России глубоко почитается святой великий князь Михаил Черниговский — разве нужно его по территориальному признаку каким-то образом обособить и вписывать только в формирование украинский самоидентичности? Он великий подвижник, принявший мученическую смерть и, мне кажется, одинаково почитаемый на просторах России, Украины и Белоруссии.
— А откуда вообще возникает вопрос подчиненности «украинского» «великоросскому»? Разве не Киев — «мать городов русских»?
— Здесь очень много надуманно. Посмотрите, как наши профессиональные «политпатриоты» пытаются исказить многие языковые явления во имя этой теории. Та же «Великороссия» и «Малороссия» подаются как сознательное принижение Украины. А ведь во всех славянских языках есть аналог, демонстрирующий что слово «малая» в данном случае не является принижением. Поляки именно так называют сердце своей страны, откуда пошла их государственность — Малопольска. В Праге центральная, основная и древнейшая часть города называется «Мала Страна».
Изначально в слове «Малороссия» — нежность и почтение к родине исторической Руси, ее древнейшему, изначальному центру. В том, как пытаются сегодня исказить эту позицию, выдав Украину за что-то приниженное и незначительное в глазах Русского мира, — ложь политиков и большая трагедия нашего непонимания. Ведь Малая Русь — это синоним Руси изначальной…
— Кстати о самом понятии «Русский мир». Патриарх Кирилл не раз говорил о том, что это — не политическое, а культурное и духовное явление. Однако украинские журналисты порой прямо пишут вместо «Русский мир» «Российский мир», опять подчеркивая все ту же обеспокоенность. Как Вы относитесь к этому понятию?
— Я полностью согласен с Патриархом. Русский мир — вполне естественное понятие, никак не противоречащее политической независимости его составных частей. Опять же как, скажем, «испаноязычный мир» или «католический мир». Более того, в рамках Русского мира благополучно существуют самобытные национальные культуры, которые тоже не теряют, а лишь приобретают от этого. Русский мир никоим образом не претендует на сглаживание национальной самоидентичности, можно находиться в Русском мире, будучи украинофилом и патриотом Украины. Великий Добролюбов недаром говорил, что человек, который ненавидит или презирает другие народы, не способен любить свой собственный народ. Мне кажется, что это пророческие слова. Так вот, находясь в гуманитарном и духовном пространстве Русского мира, можно оставаться и молдаванином, и русским, и украинцем, и белорусом — это абсолютно не мешает одно другому.
И в то же время благодаря тому, что Украина является частью Русского мира, мы получили возможность приобщиться к огромному миру общерусской литературы, миру величайших интеллектуальных глубин.
— Нужно, наверное, сказать и о том, что Русский мир не может быть полноценным без Украины. Например, разве можно представить себе ту же русскую литературу без Гоголя?
— Именно! Вклад Украины в общую сокровищницу Русского мира незаменим и важен. Поэтому мне и кажется, что совместное гуманитарное пространство — духовное, историческое и культурное — будет способствовать одновременно и самоидентификации, и сближению народов.
Алексей Соколов
Источник: Фома