08.09
Игорь Рябец
Школьная программа по литературе. Да какая ещё программа! Они читать не умеют в 6 классе! Кое-как прочитывают несколько предложений. Скорее даже проговаривают буквы вслух. А смысла не видят. Фраза “смотришь в книгу, видишь фигу” оживает на глазах. Есть, конечно, и исключения, и их мне жаль больше всего.
Здорово, если бы осознавая все это, я не унывал и задорно так, по-пионерски, декларировал готовность изменить мир, систему образования или хотя бы этих отдельных детей. Но нет, просто-напросто руки опускаются.
Лейтмотив первых рабочих дней: «Только бы не стать училкой». А ведь я так часто чувствую, как она начинает тихо постанывать внутри от скуки и желания вырваться наружу: построить бы их всех, поставить двойки за поведение, выгнать из класса. “Училкой” быть легко: задай им биографию пересказать, стишок выучить, промямлить ответы на вопросы из учебника, расскажи пару заученных слов и общих мест о каком-нибудь светоче литературы русской или её очередном “драгоценнейшем памятнике” и всё, 45 минут прошли. Скучно, бессмысленно, мимо.
Младшие — бешеные, игривые, шумные, не настроенные на работу. Старшие, кажется, просто не очень понимают, зачем вдруг учителю увлеченно вести урок. В общем и целом, старшие тоже не могут связать два слова. Младшие еще не могут, старшие — уже.
Каждый урок — импровизация, как к нему ни готовься. Мне нравится, что я так могу, но такой формат невероятно изматывает. Где бы я ни находился, в голове только школа. Избавиться от мыслей о ней не могу, хотя и хочу. Не успеваю отдохнуть толком. Прихожу домой — снова подготовка к урокам, а там уже и вечер и спать пора: завтра рано вставать.
22.09
Снова вторник, снова 5 уроков подряд. Пустота. Мне не понравился ни один урок, кроме занятия в 6-м “А”, где я дал девочкам схему “Я вижу…”. Маша работала! Она может, если ей давать возможность. Катя изменилась. Отказывалась работать, просила сразу два. Она сама в себя не верит. А я верю. Сказал ей, что она сможет, и что я это знаю, подходил к ней, подсказывал. В итоге работала, писала. Её работа очень цветная. Она ведь наверняка яркая внутри, но снаружи — такая забитая. Нужно помочь ей открыться. Сейчас она просто колючий ёж, который защищается от всего мира.
В 6-м “Б” много шума, их энергию я пока не могу направлять в конструктивное русло. Рассказывали басню наизусть. Коля “по семейным обстоятельствам” не выучил басню, просил рассказать в четверг. Я разрешил. Он опешил, сказал, что не ожидал понимания. Для нас с ним это был важный момент. Он умница, в нем просто масса энергии, которую он не умеет сдерживать. Хотя он все же очень деструктивно иногда себя ведет на уроке, как мне кажется. Это его слабая зона, хотя, повторюсь, ума палата.
После “Мухи” дал бессмысленное задание прочесть басню, письменно изложить её содержание и объяснить смысл. Лишь бы занять время. Потом выдвигали свои интерпретации. Шум, гам, они отвлечены на себя и правильно: ведь не интересно же! Кто сказал, что они должны сидеть тихо на моем уроке? По какому праву я присваиваю себе их время? Единственное право — сделать им интересно и полезно. А второго не будет без первого.
В 8-м классе никто толком не прочёл первый акт “Гамлета”. В итоге читали вместе. То по ролям, то я один. Я комментировал. Вот когда я объясняю, это, кажется, работает хорошо. Долго читать по ролям нельзя. И всегда надо разъяснять прочитанное.
Парни все понимают, они хорошие, и все же мешают вести занятие. Скатываюсь в училкинские интонации, требую внимания. Зато вместо прямых замечаний начал говорить “мне не нравится” или “мне мешает”.
Фото: Вконтакте
С 9-м классом — скука. Не понимаю, что делать. Дети выполняют работу машинально, в материале не заинтересованы. В определенный момент я просил девочек за дальним столом не галдеть. Полина хитро и тихо заметила: «Становитесь училкой?». Она, кажется, права. Я ответил, мол, что поделаешь, приходится, если мешают.
Ну и 10-й класс — провал. Не могли пересказать прочитанную статью про детство Пушкина. Попытался вывести урок на лекцию, но это явно не моя сильная сторона. Нарисовал семейное древо АС на доске. Сказал пару слов о его родителях. От безысходности поставил фильм Парфенова. Опустил на 5 минут раньше, как и в случае с 6-м “Б”.
Что сегодня меня перезагрузило? Корчак, самое начало книги “Как любить детей”. Читаю и вспоминаю, что вся эта работа — про детей, которых взрослые не уважают по-настоящему.
14.10
Я сегодня дома. Попросился “поболеть”. Коллеги взяли мои три урока себе: у двух 6-х и у 10-го классов будет русский язык. Как же мне с ними повезло!
Спустя месяц я понимаю, что пришёл в школу весь в иллюзиях о том, какой я прекрасный литератор. Наверное, хорошо, что за месяц я понял, что это вовсе не так. Теперь “обнулюсь” и начну работать заново. Я буду брать программу и стараться осмысливать то, что там есть под себя. Тогда у меня будет хоть какая-то база. И если вдруг не получится придумать свой классный урок, то всегда можно будет работать по уже давно прописанному. Так я перестану “пожирать” себя психологически и найду относительно сбалансированный способ работы. На этом базисе можно будет делать свою надстройку: придумывать индивидуальные форматы работы с отдельными ребятами, начать работать с каждым отдельно. Появится время на собственное развитие, на то, чтобы думать о детях, и, наконец, чтобы вести их к чему-нибудь, а не выживать, как сейчас.
Фото: Вконтакте
13.11
Был сегодня на двух уроках Льва Иосифовича Соболева. Быть на его уроках — большая радость. Он излучает культуру. Его тон, голос, интонация, отсутствие учительских штампов и уважительное отношение к ученикам создают атмосферу почти ритуальную. Божество здесь — литература. Он ее любит, ему интересно, и это чувствуется. Он очень живой, естественный. При этом к детям он на Вы: “Поленька”, “Лизанька”, иногда по имени-отчеству. Он серьезный и добрый, вдумчивый и спокойный. Я не мог не сказать ему, что его уроки для меня как университетские занятия. Буду ходить к нему в качестве ученика. К слову, ученики его, кажется, знают даже больше меня.
Две восьмиклассницы, Лиза и Аня, называют Путина «путиняшей» и всячески признаются ему в любви. Говорят, что они патриоты, и что тот, кто любит родину, любит и Путина. Затронули тему патриотизма. В качестве примера привел им эпизод из “Капитанской дочки”, в котором Петруша не соглашается служить Пугачеву и честно ему об этом говорит. Я спрашиваю: “Он поступил патриотично? Он ведь в ситуации почти предсмертной. Какой государству от него толк, если он умрет? Не лучше ли согласиться из хитрости, а потом убить Пугачева или взять его в плен?». Но это подло, и Петруша так поступить не может. Что-то подобное сказала и Лиза.
27.11
Я поставлен им начальником. Но хочу ли я этим пользоваться?
Я не могу привить желание читать книги, если всегда буду стоять над каждым из них с кнутом и требовать отчета. Лучше быть сказочником, рассказчиком, чтецом, собеседником и слушателем. Цепляться за их личный интерес и вести их к тем книгам, благодаря которым они смогут развиваться сами, и гораздо более эффективно, чем делают это со мной.
Вот бы создать такие отношения, в которых дети сами заходят делать что-то, потому что им это интересно. Для начала нужно дать им расслабиться, показать другое отношение. Литература ведь и впрямь не терпит отсутствия удовольствия. Школьное её преподавание почему-то стало заучиванием догм, чужих мыслей. Все это противно книгам, чтению, детям.
08.12
Бедные! Как трудно им дается учить наизусть то, что им не нравится, то, чего они совсем не понимают.
Сегодня я попробовал объяснить 9 классу, зачем им задают учить наизусть. Говорил о том, что развивается память, в голове накапливаются качественные речевые клише. Вряд ли они прониклись.
Лиля честно призналась, что вообще ничего не понимает. А ведь рассказала наизусть! Потому что мама заставила. А маме лишь бы заставить.
Как научить их понимать?
18.01.
Иногда после урока кажется, что внутри у этих детей что-то подвинулось, что-то отозвалась на то, с чем я пришёл; это ещё называется “искра в глазах”. Сегодня у меня есть такое ощущение. Особенно после последнего урока в 6-м “А”. Проводил свободное письмо. Сказал, как обычно, что писать можно о чем угодно, что у каждого человека есть, что сказать. Попросил их сидеть тихо и не мешать друг другу и ушёл есть плов — очень нужна была небольшая передышка. Каково же было моё удивление, когда, войдя в кабинет, я увидел, что они сами расселились по разным углам, воткнули наушники и пишут: кто у окна, кто около стены, но почти все отдельно. Здорово, что они поняли важность уединения. Писали все, одна Лида скрипела.
На одной из перемен встретил Лену и спросил у неё, что она думает о свободном письме. Вопрос сопроводил такой фразой: «Я пробую многое, и мне так важно иметь обратную связь, понимать, что нужно моим ученикам». Лена сказала, что ей нравится. Хочется верить, что это было искренне.
С 6-м “Б” мы провели целых два часа вместе. Парные уроки — чудо, даже для мелких. До конца первого урока читали “Гекльберри Финна”. Заметил, что если чаще менять интонацию и высоту голоса, то они слушают внимательнее. Срабатывают какие-то естественные механизмы. После перемены смотрели экранизацию 1939 года. Они её не раз вслух сравнивали с новой немецкой, сказали, что старая лучше. У ребят есть вкус.
Фото: Вконтакте
01.03
Сегодня я проснулся в половине пятого, и, раскачавшись, к 6:10, начал готовить уроки. Вчерашний вечер я сознательно оставил свободным от школы, и это было прекрасным решением. Утром уроки готовились с удовольствием, почти что сами собой.
Первые два урока прошли гладко. Не то чтобы сегодня что-то кардинально изменилось в отношении ребят к учебе, но другим был я. То ли оттого, что проснулся рано и успел хорошо подготовиться, то ли от вечерней и утренней медитаций. Все мне нравилось, хватало сил быть внимательным, остроумным, терпеливым. Урок в 8-м классе я начал с того, что сказал им, что почувствовал сегодня утром, каково быть Акакием Акакиевичем. Для этого мне всего лишь понадобилось надеть самое тонкое пальто в первый день весны, когда температура вдруг опустилась до -11 градусов. Я почувствовал себя петербуржским чиновником, АА в прохудившейся шинели. Этого захода хватило на то, чтобы их внимание держалось само собой минуты три. Потом, конечно, оно рассеивалось, я просил их вспомнить то, что мы обсуждали на прошлом уроке: что для многих современных людей шинель АА — это шестой айфон. Чтобы купить его, нужно несколько месячных зарплат.
Еще в определенный момент я вспомнил, что Оля вчера в столовой случайно назвала повесть “Шанель”, что в общем-то остроумно, и я им сказал об этом. Важно было не именно слово, а то, что я сослался на Олю как на источник остроумия, что я всерьёз воспринимаю их. Большую часть этого урока мы читали текст, и я останавливался на заранее продуманных мной вопросах. Закончили через несколько минут после звонка: смотрели эпизод экранизации, который как раз заканчивался тем, как чиновники сыпали АА снег на голову, а он сказал: «Зачем Вы меня обижаете?». За 10 минут до просмотра мы этот эпизод прочли. Чувствовалась в этом какая-то завершенность.
Дальше 9 класс. На перемене вывел на проектор Дебюсси, и это дало отличное настроение на начало. Звонок. Рассаживаются. Я в тишине прошёл между рядами и задал Боре вопрос, пришедший мне вдруг в голову: сам ли он выбрал прийти в класс, или это такая судьба? Дальше я их провоцировал вопросами на тему судьбы. Есть ли она? Есть ли предопределение? Или мы сами все решаем? Вместе с некоторыми пришли к выводу, что слово судьба люди выдумывают, чтобы снимать с себя ответственность. С другими приходили к другим выводами. Очень стараюсь не навязать никакую позицию. Хочется просто сделать так, чтобы они задумались о чем-то серьезном.
После перешли к повести “Фаталист”, которую целиком прочли вслух. По ходу чтения я часто отсылал их к нашему обсуждению. Остановились особо на моменте страсти Вулича к игре. Боря был включен. Приходит в школу раз в год и читает, участвует в обсуждении. Это вполне хороший показатель того, что урок интересный.
Прогульщик на то и прогульщик, что он зачастую взрослее, критичнее, осмысленнее, чем те, кто ходит на уроки постоянно и не выпускает из рук телефон.
Фото: Вконтакте
29.03
Итак, я на педагогическом марафоне в Наро-Фоминске, в кабинете, где заседает группа литераторов. Ни одного мужчины. Все парты заняты старушками. Всегда забавно выглядит, когда учителя сидят, как школьники, за партами по двое.
Ведущая заводит меня в кабинет, говорит, мол, это Игорь Алексеевич, прошу любить и жаловать, надеюсь, он вам понравится. Чувствуя себя новеньким в классе, прохожу на свободное место под чей-то смачный смешок: «Он нам уже нравится, потому что молодой и потому что не женщина».
Когда наступает моя очередь, начинаю с того, что сильно волнуюсь, мне впервые приходится выступать перед опытными учителями и, тем более, делиться с ними своим опытом. Говорю, что мой метод не претендует на статус панацеи и универсального способа приучить детей к литературе, это просто ещё один способ работы с текстом, и кому-то он может понравиться и помочь. Признаюсь, что у меня нет педагогического образования, что я закончил МГИМО. Немного рассказываю про проект.
Расчехляю Имаджинариум, спрашиваю, знает ли кто-нибудь, что это такое. Одна дама играет дома с семьей. Остальные совсем не в курсе.
Учителей оказалось больше 7, поэтому для начала я просто раздаю всем карты, чтобы коллеги могли посмотреть на рисунки. Затем я сдвигаю парты и приглашаю учителей к игре. Все немного стесняются. Выходят только четверо, одна из них настроена крайне скептично. Раздаю им короткий рассказ Чехова, читаю его вслух. Озвучиваю правила.
Учителя, сидевшие за столом, оказались полностью вовлечены в игру, выдавали до того классные идеи и интерпретации текста, что я им даже сказал, мол, как же круто играть с литераторами, гораздо интереснее, чем с детьми. Затем была минутка скепсиса от зрительного зала. «А как “Войну и мир” разбирать таким образом? А как играть в классе с 30 учениками?». Естественно, раздался вопрос, сколько я работаю в школе. Задала его этакая грузная педагогическая матрона.
В общем, сыграли, посмотрели, поблагодарили, решили коллективно, что для внеурочки идеально. Кто-то заявил, что это еще больше отдаляет детей от литературы. После меня выступала коллега с докладом о том, как заставить (!) детей читать. Она частенько повторяла слово “товарищи” и продолжала говорить, даже когда села на место.
Пара сюрпризов. Та самая дама, которая интересовалась, сколько я работаю в школе, в конце обратилась ко мне: «Вы меня впечатлили больше всего! Как же здорово, что молодые идут в школы. Как вы здесь оказались?». А другая учительница сказала, что все они (её сверстники) — мертвый материал, что они не нужны детям, а нужны им мы, молодые. Призналась, что она хорошо знает классику, но совсем не может донести ее до детей, связать ее с современностью. Это звучало очень проникновенно и очень меня тронуло.
30.03
“Радости появятся позже. От тех учеников, от которых этого совсем не ожидаешь”
(Бел Кауфман, “Вверх по лестнице, идущей вниз”)
Сегодня снова разозлился, что ребят волнует что-то больше, чем мои уроки. У меня на руке браслет #любиточтоделаешь. Я вещаю что-то про Толстого и смыслы, а Таня Л. успевает, пока я набираю воздуха для следующей фразы, вставить вопрос, что написано у меня на браслете. Моя первая реакция у меня же на языке: «Обсудим это после урока». Про себя я негодую. Как это она посмела прервать меня такой “низостью”! А что происходит на самом деле? На самом деле в этот момент для ребят что-то гораздо более интересное, чем то, что я им хочу сказать. А я никак не могу смириться с этой истиной. Таня через минуту снова меня прервала и задала, смущаясь, тот же вопрос. «Нам очень интересно. Вы скажите, и я отстану«. Я сказал. А она: «Я же говорила, что там есть слово “люблю”».
Почему же я не вижу очевидного? Того, что детям гораздо интереснее живой человек, стоящий перед ними, чем герои, которые никогда не жили в XIX веке. Вывод прост: очень важно быть на уроке самим собой, не прятаться за материал, раскрывать себя, и через это раскрывать предмет.
Вероятно, ученики многих московских школ уже знают, что герои XIX века им интересны, с ними в фокусе внимания можно держать литературу. Но ребятам сельским в первую очередь нужен живой человек. Им нужен я.
11.04
Сложно в 9-м. Я выжат. Но все не зря.
Сейчас уже вечер, я провел день в школе, прошелся до автобусной остановки с охранником частного дома. Он из Таджикистана. Когда-то на родине он был учителем физики и 10 лет проработал директором школы.
Давно я так тщательно и с таким удовольствием не готовился к урокам, как готовился к сегодняшнему первому в 9-м классе. Распечатал им две первые страницы “Мёртвых душ” с целью вчитаться глубоко в текст и увидеть, до чего необычен стиль Гоголя, прочувствовать насыщенность каждого сравнения, эпитета. Читал вслух, попросил их записать самые удивительные, на их взгляд, фразы. На дом дал задание: описать что-то привычное, вроде комнаты или какого-то здания, так, чтобы получилось, как у Гоголя. То есть используя как можно более неожиданные прилагательные и сравнения. Если не сделают, то имеет смысл сочинять прямо на уроке всем вместе. Лучший способ понять писателей — писать самому.
Фото: Вконтакте
03.05
Маленький грузин Н. родился в России, сейчас он учится в 6 «Б». У него плохо с учёбой. Его часто пугают тем, что оставят на второй год. В такие моменты он просто смотрит в пол, и трудно понять, ясно ли он осознаёт своё положение. С Н. вообще тяжело говорить: он или все отрицает, или молчит, или бормочет что-то невнятное.
Н. читает, как будто только вчера научился. Он сильно меньше всех одноклассников. Своими поступками и репликами порой производит впечатление ребенка с задержками в развитии. Признаюсь, в пылу раздражения на собственное бессилие я тоже мягко намекал ему на перспективу остаться на второй год. Честно сказать, он меня жутко бесил своей неспособностью к внятному разговору.
На уроках математики, пока ребята разбирались с дробями, Н. учил таблицу умножения. На литературе я часто отсылал его в коридор на диванчик, просил прочитать страницу текста, а потом мне пересказать, давал учить наизусть четверостишье. Он ничего толком не делал.
Я пару раз оставлял его после уроков, пытался с ним читать какие-то рассказы (до чего же мучительно было слушать, как он собирает слоги в слова!), мы договаривались, что будем с ним читать учебник истории. Но в назначенный день Н. обычно говорил, что за ним должен приехать папа, и убегал. Мне, видимо, тоже было не до него, поэтому я не бежал за ним, не просил отца подождать, не старался ему внушить побольше заниматься с сыном.
Зато я виделся с мамой Н. Она плохо говорит по-русски, так что рекомендация побольше читать с сыном была формальностью. Почти всю встречу она молчала, сокрушенно вздыхала и переспрашивала непонятные слова.
Так Н. и просиживал штаны 8 месяцев в шуме и хаосе моих уроков. Однако несколько дней назад что-то произошло.
6 «Б» рассказывал стихи наизусть. В середине урока Н. поднял руку и попросил разрешения прочитать стихотворение Есенина «Пороша» (которое он назвал под хохот класса назвала «ПорошА»). Ребята затихли и стали слушать. Н. прочитал стихотворение с кучей ошибок, неправильных ударений, но без запинки. Сорвал аплодисменты. Один из одноклассников Н. воскликнул: «Он впервые за 6 лет выучил стихотворение!». А второй добавил: «Это потому что он вас не боится!».
С Н. было практически невозможно работать все прошедшие 8 месяцев. Но всё же что-то на него повлияло. Может быть, ребята правы?
*Имена детей изменены из соображений конфиденциальности.
Подать заявку на участие в программе «Учитель для России» в 2017-2018 учебном году можно с сегодняшнего дня.