До сих пор при этом воспоминании я плачу от радости
Думаю, мой путь в храм очень типичен для современного человека, выросшего вне церковной традиции и практики. Он и страшен, и чудесен, являя милосердие Божие. Однако обо всем по порядку…
Выросла я в обычной нерелигиозной советской семье: папа – офицер, инженер-электроник, мама – учительница начальных классов. Знаю разве еще, что моя прабабушка пела в молодости на клиросе и учила маленькую маму молиться. А покрестила меня моя бабушка Валя (Царства ей Небесного, умерла она три недели назад) – мне было тогда около года, поэтому Крещения своего я не помню. Тем более что на этом мое воцерковление и закончилось. Помню, как в семь или восемь лет спросила отчего-то свою подружку, верит ли она в Бога, и когда та ответила мне отрицательно, гордо ее поддержала.
В следующий раз вспомнила я про Бога в двенадцать лет, когда мы должны были ехать из ГДР, где служил в то время мой папа, в Россию. По телевизору попался мне сюжет о крушении поезда и многочисленных жертвах, я сильно напугалась – так что по ночам, никак не засыпая от страха, стала креститься. Но молитв не знала, да и спросить было не у кого. Мама, правда, всегда возила в вещах листочки с «Живый в помощи», переписанным бабушкой от руки с молитвослова, но прочитать и понять их я не могла.
Когда времена начали меняться, папа, который всегда очень любил книги, купил нам, едва представилась такая возможность, красочную детскую Библию. Иногда воскресным утром мы слушали по телевизору западных проповедников, а перед сном я изредка крестилась и просила чего-нибудь.
В 1991 году наша семья вернулась на Родину, прямо в путч и разруху – нам было очень трудно привыкнуть к новой действительности после чистенькой и начинавшей подниматься объединенной Германии. Однажды мы всей семьей посетили протестантское собрание, где на меня произвело сильнейшее впечатление огромное количество людей, их публичные исповеди и молитвы. А в русской церкви почти что не бывали — за исключением разве Крещения моей сестры, когда ей было шесть лет, да посещения московского Новодевичьего монастыря, церквей Кремля и Троице-Сергиевой Лавры (это когда мне было семь, и папа еще учился в Москве). Но то, конечно, были скорее экскурсии, а не паломничества — хоть мама и умывала нас святой водой у отца Сергия Радонежского, я не помню, чтобы мы прикладывались к раке с его честными мощами.
Ну вот, пожалуй, и вся история моего соприкосновения с религией в детстве.
Нет, помню еще эпизод. Родители были в гостях в новогоднюю ночь, а следующим утром мама обнаружила пропажу своей золотой цепочки с кулоном – папиного подарка на рождение моей сестры. Она в панике двигала мебель, открывала пылесос, но найти ничего не могла. Я слышала, как мама плачет. Мне было очень ее жаль. Закрывшись в комнате, я зажгла какую-то свечку, достала образ католической Мадонны (не помню, подарили его мне или мы сами купили – маленькая такая картинка), встала на колени и попросила помочь моей маме. Когда я вышла из комнаты, мама доставала из-под дивана свою цепочку. Это был мой первый настоящий молитвенный опыт, который, к сожалению, не сильно отпечатался в душе.
В 1993 году я закончила школу и приехала учиться в Педагогический университет моего родного города Волгограда на учительницу немецкого и английского языков. Родители мои тогда «служили» на Дальнем Востоке и жили в затерянной среди бескрайней тайги деревеньке между Хабаровском и Владивостоком. Я же поселилась в городе вместе со своим дедушкой и его женщиной, которая пришла в наш дом после смерти моей бабушки Клавдии (Царства ей Небесного, золотой была человек). Отношения наши сразу не сложились. Мне было одиноко, больно и обидно. Я потихоньку училась быть самостоятельной, хотя круг моих друзей ограничивался университетскими подругами и родственниками. Зато учиться было интересно, учеба занимала все свободное время. Я регулярно получала письма из военного училища от своего школьного друга, учившегося со мной в параллельном классе, – своих намерений жениться на мне он не скрывал ни от моих, ни от своих родителей. Так что не будь столь угнетающей обстановка дома, я чувствовала бы себя вполне благополучно. Однако, когда я была на втором курсе, случилось то, что, я думаю, и стало главной причиной всех моих следующих несчастий. Мой друг написал мне очень честное письмо – не каждый может на такое решиться – о том, что он разжалован из курсантов в солдаты срочной службы за воровство. Для меня это было громом среди ясного неба, страшнее даже, чем измена. Словом, прервалась наша переписка, а следом рухнуло и нарисованное моим воображением устроенное будущее. Тогда-то я и встретила ребят из секты «преподобного» Муна…
Прежде всего попалась я на их учение об идеальном браке – ну, и еще сыграла, конечно, свою роль моя нетрезвая любовь к иностранным языкам и всему иностранному. В тот день я сдала последний зачет зимней сессии и побежала на рынок, чтобы что-то там купить. Счастливая оттого, что сессия сдана на одни пятерки, бежала и сама себе улыбалась. К тому же совсем недавно, в новогоднюю ночь, я познакомилась у своей двоюродной сестры с хорошим молодым человеком, который обещал писать (он тоже учился в военном училище). Внезапно двое здоровенных парней – по виду, как теперь говорят, из «бригады» – прямо на улице, среди бела дня схватили меня под руки и стали предлагать поехать сними гулять, причем вытащили из карманов и стали показывать мне пачку денег. Может быть, перепутали меня с кем-то из-за ярко-розовой помады? Я здорово испугалась. Точно не помню, что им говорила, но они меня наконец отпустили (сейчас я понимаю, что могли сразу затолкнуть меня в машину, а дальнейшее можно не описывать – но они меня отпустили). Когда же я шла обратно, перепуганная, кто-то обратился ко мне по-английски, но с немецким акцентом, попросил о пожертвовании. Это был симпатичный молодой человек из Германии, он представился членом организации за объединение всех христиан и пригласил на встречу в воскресенье.
Как они меня встретили! Недавно одна знакомая сказала мне, что в православный храм она не ходит с тех пор, как однажды, когда она туда зашла, мывшая полы старушка грубо ее обругала – что, мол, прешься. С тех пор Лена не хочет ходить в Церковь, так как считает, что православные не должны и не имеют права так разговаривать с новичками. Очень она обиделась.
Так вот мунисты встретили меня, будто любимую родственницу. Началась «обработка». В отличие от других вновь пришедших, мне уже приходилось читать Евангелие. В то время, как другие участники семинара, на который меня пригласили, откровенно спали, я слушала, борясь со сном, но, видимо, плохо понимала их «Святые Принципы» (это мунистская «благая весть»). Смущая ведущих своими скудными познаниями, я все же задавала вопросы. Позже они признались, что не ожидали увидеть меня еще раз. Но я стала их посещать и принимать участие в деятельности секты. О правильности этого пути я даже не задумывалась – идея светлого будущего так мне понравилась, что неясно смущавшие первое время евангельские строки о «волках в овечьих шкурах» вскоре выветрились из головы. Мне постепенно открывалась истинная вера секты, но к тому времени у меня уже было множество друзей — людей хороших и добрых, избавившихся через свой приход к мунистам от блуда, гомосексуализма, наркомании и пьянства, и это очень впечатляло меня. На мое окончательное решение присоединиться к секте повлияло еще и то, что ночью – то ли во сне, то ли наяву – я услыхала голос. Жена Муна явилась мне и сказала, что все связанное с движением — истина. Затем я сразу открыла глаза, было очень страшно. Интересно и то, что каждый раз, когда я понуждала себя посетить своих новых «друзей», все во мне восставало против. Как будто кто-то говорил: не ходи, не ходи. Но я успешно списывала это на злой духовный мир, который хочет помешать моей работе для Бога. Как видите, для вовлеченного в такую организацию человека самое главное становится с ног на голову.
А кульминацией стала летняя поездка в Москву на два месяца. Я оставила приехавшую навестить меня маму, которую не видела уже год, и уехала собирать средства для движения. С утра до вечера мы бродили по Москве – не зная города, без документов –и предлагали купить какие-то грошовые картинки под видом «гравюр». Это называлось – «небесный обман» во имя светлого будущего и обращения новых адептов. За день я зарабатывала столько, сколько не каждый в Волгограде получал за месяц. Всю прибыль честно отдавала руководителям. По воскресеньям мы молились в каком-то кинотеатре. Всего нас было, думаю, около тысячи человек.
При всем при этом, если люди, которым я пыталась продать картинки, спрашивали, православная ли я, – всегда отвечала утвердительно. Однажды мунисты попросили меня снять крест – «орудие убийство Христа» (а я тогда уже постоянно носила крест вместе с маленькой иконкой Богородицы). Сняла, но вскоре опять надела и носила впредь, перевернув на спину, чтоб никто не задавал вопросов и не просил снять снова.
В те дни я подружилась с одной девушкой, мы часто были вместе на сборе средств. Она тоже из Волгограда. Зовут ее Светлана. Ради движения Света бросила работу и маму и собиралась теперь полностью посвятить себя секте. У нее тоже были видения и сны.
Между тем приближалось «Благословение 1995». Это когда Мун из тысяч людей выбирает идеальные пары, и потом все они должны одновременно пожениться. Но перед этим нужно семь дней голодать. С утра до вечера мы собирали средства и ничего при этом не ели. До сих пор удивляюсь, как это сделать мы смогли, а в посты стонем? Воистину, дьяволу работаем усерднее, чем Богу.
Я пару на «Благословение» не получила, а Свете в список невест попасть удалось . Накануне этого дня мы продавали свои картинки у Богоявленского собора. Было Преображение Господне или канун праздника – тогда я этого не знала, видела только, что в храме и у храма много людей. Служил Патриарх, мы даже видели его издали. К вечеру я тоже решились зайти в собор. Люди уже расходились, священник говорил проповедь, но я ее не слушала (Света потом рассказывала мне, что речь шла о сектах). Помню скорбный лик Богородицы на иконе. Крестилась. О чем-то молилась, не помню как. Это посещение собора произвело на нас со Светой огромное впечатление.
Через несколько дней моя подруга уехала в Волгоград, так как ее сестра объявила Свету во всероссийский розыск и с помощью своего однокашника, работавшего в отделе религий ФСБ, пригрозила волгоградским мунистам неприятностями, если они не вернут ей сестру. Света была вынуждена бросить «жениха» перед самой свадьбой и вернуться домой. Нам, конечно, ничего об этом не сказали. Через несколько дней вернулась с оставшимися девчонками домой и я. Сутки в поезде мы попросту проспали, ведь все два предыдущих месяца отдыхали только по нескольку часов в сутки. А кроме того неполноценное питание, изнурительные походы по Москве – все это сделало свое дело, многие подорвали себе здоровье.
Вернувшись, я твердо для себя решила, что не могу бросить учебу – чувство долга перед родителями не до конца еще умерло во мне. Я знала, что папа с мамой месяцами не получают жалованье, одалживают, но всегда присылают мне деньги, чтобы я могла хорошо питаться. Потом уже, когда я покинула секту (вернее, когда Господь увел меня из этой духовной клоаки), я прочитала, что секта нуждается в таких, как я, прежде всего из-за денег, которые они могут принести своим попрошайничеством. Мунистов не очень страшит уход таких, как мы. Поработали на них, принесли денег – и ладно. Правда, по статистике одного канадского исследователя (имени не помню), адепты Муна редко покидают секту, а если и уходят, то чаще всего таких ждет скорый и плохой конец. Воистину – страшный путь!
Итак, я возвратилась домой продолжать обучение. Вернувшись к нормальному образу жизни, к учебе и студенческой жизни, – я как проснулась. Ведь есть же другой мир! В те дни мне очень хотелось встретить Свету, – узнать, что с ней – но я не знала, где она живет. И вот мы совершенно случайно встретились в нашем миллионном городе. Я шла из библиотеки, а Света, которая всегда проезжала место нашей встречи на автобусе, решила почему-то изменить своей привычке и пошла мне навстречу пешком. Не передать какая это была радость! Я просила о встрече и сказала, что мне нужна ее помощь. Вечером мы встретились у Университета. Потом пили чай у нее на кухне, я смотрела на образ Николая Угодника и плакала – мы вспоминали, что с нами было.
Как оказалось, буквально перед встречей с мунистами Света крестилась вместе со своей сестрой Татьяной. Приехав через несколько месяцев навестить маму и сестру, Таня нашла пустую квартиру. Никто не знал, где Света. Мама же их была в деревне у бабушки. Татьяна побежала к экстрасенсу, которая сказала ей, что Света в Москве, и если Таня в ближайшее время не разыщет сестру, то больше родственники ее не увидят. Таня подключила к поискам своего однокашника из милиции, Свету объявили в розыск. Дни шли, известий не было. Таня была в отчаянии, ей нужно было срочно возвращаться к семье домой в Дагестан. В конце-концов она пошла в монастырь, решив обратиться к первому же встречному священнослужителю. Это оказался отец Иоанн, теперь иеромонах Нил, настоятель Ильинского храма и храма в честь Ксении Блаженной (тогда это были закрытый полуразрушенный кинотеатр и комнатка в доме престарелых). Вместе они начали молиться за Свету. Отец Иоанн всему научил, подсказал, а главное – он встретил Таню и ее боль как свою. Золотой он человек, дай Бог ему здоровья и сил подвизаться теперь уже на монашеской стезе! Света мне все это рассказала, и с моих глаз начала спадать пелена.
Дальше события завертелись очень быстро. Мы «случайно» встретили почти всех, кто был с нами в Москве – и мальчиков, и девочек. Все задыхались от секты. Одну девочку, которой негде было жить, из-за чего жила она у мунистов, мы дерзнули забрать с вещами прямо из секты. Потом была встреча с Таниным однокашником из ФСБ и с другим ее знакомым из главной городской газеты, которым мы попытались честно рассказать про наш опасный опыт. Вышла большая статья. Наши бывшие «друзья» сняли маски, были звонки и угрозы. Но нас хранили молитвы нашего батюшки Иоанна и великая милость Божья.
Никогда я не забуду, как мы все вместе приехали к отцу Иоанну в храм Ксении Блаженной, как батюшка нас исповедовал и совершал чин возвращения в Церковь. Иначе как «радость моя» он к нам тогда и не обращался. Батюшка стал нам настоящим отцом. Тем центром и той поддержкой, которой у нас не было. Помню, храм Ильи пророка был тогда с временным алтарем, не было электричества, воды. В углу еще стояли кресла, оставшиеся от кинотеатра. Было очень холодно, но люди приходили, молились и радовались, что есть храм. Пусть разбитый и нищий, но храм.
А затем был долгий путь понимания служб, молитв и тех чудес, которые Господь творит для каждого из нас, кто повернется лицом к Его Церкви. Я встретила своего мужа, и отец Иоанн его крестил, затем мы венчались в еще только реставрирующемся трудами батюшки храме, затем муж моей Светланы, о. Сергий, в этом же храме крестил нашу дочь. С тех пор прошло одиннадцать лет, а я до сих пор при воспоминании об этом плачу от радости. И с ужасом в душе я вспоминаю секту, нашу духовную смерть, наше приобщение к делу Антихриста и дьявола. Это было для меня настолько реально, настолько глубоко ранило меня, что я долгие годы и говорить об этом не могла. Даже мой муж узнал эту историю лишь много лет спустя. И вот только сейчас я могу рассказывать об этом людям.
Люди! Берегите детей! Берегите себя! Просите у Бога помощи понять то, что, может, будет понятно вам не сразу, когда вы первый раз войдете в храм. Бог все откроет, и вы увидите красоту, глубину и истинность Православия. Держитесь Церкви, как единственного спасительного острова в этом страшном мире безбожия, язычества и сатанизма. С нами Бог и Слава Богу за все!