Католическая Церковь выработала очень отличные от наших, православных, методы уврачевания грехов. Наиболее известной и по-своему скандальной стала практика индульгенций, злоупотребления которой послужили причиной возникновения реформаторского движения. Однако средства, получавшиеся от продажи индульгенций, шли на поддержку больниц, приютов, школ, убежищ для паломников, постройку плотин, мостов и дорог. Об одном отголоске этой практики рассказал в своих эмигрантских воспоминаниях замечательный русский писатель Борис ШИРЯЕВ.
В 1945 году, после разгрома фашистской Германии, Европа оказалась наводнена т. н. displaced persons («ди-пи», перемещенные лица) — разношерстной толпой людей, покинувших (не всегда добровольно) свои страны в связи с войной и теперь ожидавших отправки обратно. Очень много среди них было русских. Ожидание затягивалось на годы, люди жили во временных убежищах: натуральных лагерях с бараками и колючей проволокой, казармах, театре, приспособленном под общежитие, — кому как повезет. В конце концов полная нешуточных испытаний и трагикомических коллизий кочевая жизнь кончилась: кто-то уехал домой (русские чаще всего — прямиком в лагеря, как предатели Родины), кому-то посчастливилось получить убежище в свободных странах, а памятью об этих временах осталась книга «Ди-Пи в Италии» Бориса Ширяева, известного у нас в основном воспоминаниями о Соловецком лагере — «Неугасимая лампада». Один описанный там эпизод мы хотим рассмотреть особо, поскольку, как нам кажется, он может пригодиться и в нашем христианском служении ближнему.
Эпизод относится ко времени, когда семейство Ширяевых с семью десятками других русских изгнанников оказались устроены в помещениях католического храма Преображения Господня в Риме. Настоятель храма падре Джиованни во время немецкой оккупации укрывал здесь евреев, а после прихода союзников дал приют дипийцам.
На содержание перемещенных лиц выдавались от правительства небольшие деньги, которых на достойное существование не хватало. Яркими проповедями отец Джованни призывал прихожан оказывать милосердие попавшим в беду людям, но спустя какое-то время поток «гумпомощи» стал иссякать. И тогда священник придумал, как исправить это положение:
«В нашем дворике стали появляться итальянцы и итальянки с пакетами и корзинками. Из корзин же появлялись свежие булочки, салями, сыр и прочие радости, иногда детские платья, ботинки, но всегда с точным адресом:
— Это — младшей дочери инженера, а это — сыну профессора… Булочки — всей детворе.
По понедельникам, после воскресной исповеди — ведь итальянцы говеют чуть не каждую неделю — вереница паломников в наш двор становилась заметно длиннее… В чем же дело? Откуда сие? Что за пробуждение любви к русским беженцам?
— Дело не в любви, а в грехе, — разъяснил нам сторож церкви Секондо. — Прежде падре назначал епитимьи: прочесть сто раз “Аве Мария” или двести раз “Падре ностер”, а теперь приказывает грешникам и грешницам отнести дюжину булок вашей детворе, а то и ботинки, и платье — если грех потяжелее».
Также «за епитимью» приходили к дипийцам врачи — иногда знаменитые римские профессора.
Так продолжалось до тех пор, пока Ширяеву с семьей не было разрешено местными властями самостоятельно построить себе из «подножного материала» дом на пустыре. Постепенно вокруг его «особняка» появились шалаши и шатры других русских дипийцев — «слободка Ширяевка»; сам писатель нашел себе заработок, изготавливая и продавая кукол, — обо всем этом можно прочитать в его воспоминаниях, вышедших на русском в издательстве «Алетейя» (СПб, 2007). Скончался Борис Ширяев в 1959 году в Сан-Ремо.
Комментарий священника
Вокруг нас тоже — все больше несчастных, все чаще они приходят за помощью в православные храмы. Может ли православный священник в поиске благотворительного ресурса использовать ноу-хау падре Джованни, допустим ли такой метод в православной традиции? Нет ли здесь элемента торга, фактически индульгенции: согрешил — потрать деньги — и ты прощен? Комментирует духовник Санкт-Петербургских духовных школ протоиерей Вячеслав ХАРИНОВ, настоятель храмов иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость» (Санкт-Петербург) и Успения Божией Матери (село Лезье-Сологубовка), благочинный Кировского округа Санкт-Петебургской епархии:
— Удивление от такого рода епитимийной практики для Православной Церкви может возникнуть, наверное, потому, что представление о епитимьях у многих верующих носит несколько однобокий характер. И это понятно, ведь, к сожалению, нередко люди сталкиваются с формальным отношением священников к епитимьям или недостаточным знанием епитимийной практики со стороны духовенства.
В епитимье всегда присутствует наказательная составляющая, которая связана с какими-то прещениями: это может быть запрет на причащение Святых Таин в течение определенного времени, ограничение в посещении богослужений и так далее. Помимо наказательной части в епитимье есть и исправительная, и она всегда подразумевает врачевство, поскольку епитимья — это в первую очередь уврачевание недугов человека, то есть своего рода лекарство для души кающегося грешника. И среди врачебных рецептов, применяющихся в епитимийной практике, помимо чтения канонов, акафистов, земных поклонов и усиленного поста, есть на первый взгляд неожиданные вещи. Такие, как побуждение к слезам, побуждение к смирению и, безусловно, побуждение к добрым делам.
Поэтому в епитимьях, которые назначал своим чадам католический священник в описанном эпизоде, нет ничего неправославного. Более того, этот пастор поступил очень мудро. Совершение добрых дел, когда оно назначается в виде епитимьи, — это прежде всего побуждение к усовершенствованию человека в тех добродетелях, в которых он был несовершенен. Речь идет о делах милосердия — то есть милостыне в самом широком смысле слова. Например, для сребролюбца это призыв жертвовать, для человека, проявившего немилосердие, — забота о ближнем и так далее.
Очень большое значение при назначении таких епитимий имеет умение духовника правильно подобрать именно те добрые дела, совершение которых станет действенным подспорьем для человека в его личной духовной брани. Кроме того, изначально человек, на которого накладывается епитимья, скорее всего, будет испытывать недостаток или отсутствие доброй воли, без которой милостыня становится принудительной и теряет свой смысл. Поэтому здесь все зависит от способности священника разбудить это доброхотение. Назначая епитимью, священник, конечно, должен понуждать кающегося к ее совершению, но всегда надо помнить: очень большое значение имеет здесь пастырское искусство духовника, умение подвести человека к осознанию необходимости для него именно тех дел, совершение которых ему назначено.
Например, бизнесмен, старающийся вести церковную жизнь, знает, что его дед, будучи коммунистом, участвовал в разрушении церквей. Он воспринимает этот факт как семейный позор, даже грех, и ищет возможности как-то искупить вину. Здесь налицо естественный побудительный мотив, и, учитывая возможности этого человека, для него может быть уместна и полезна епитимья в виде жертвы на храм. Или бывает, что человек согрешил против кого-то, был черств или равнодушен по отношению к ближнему, находящемуся в сложной ситуации. Нередко со временем к совершившим подобное людям приходит раскаяние и желание загладить свою вину не только искренним покаянием, но и каким-то делом. Для них может быть очень полезна епитимья, связанная с заботой о пациентах хосписа или больницы, с деятельным участием в жизни заключенных, бездомных и так далее.
Конечно, очень важно, чтобы епитимья была исполнимой для конкретного человека, чтобы она не стала непосильной ношей, но все-таки понуждала потрудиться для ближних и оказать им милость.
В наше время добрые дела, особенно те, которые целенаправленно помогают людям преодолевать совершенные грехи, востребованы как никогда, так как недостаток деятельного милосердия в современном обществе, в том числе среди людей воцерковленных, очевиден. И в этом смысле приведенный пример очень полезен — как наглядное напоминание о замечательном и традиционном и для Православной Церкви способе восполнения дефицита милосердия.
Михаил АГАФОНОВ, Иван МИХАЙЛОВ