В сети идет поднятое Лидией Мониавой бурное обсуждение того, что в российских реанимациях детей разлучают с родителями, что родители «по вине реаниматологов» не могут быть рядом с ребенком в последние самые страшные минуты жизни малыша. Что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию и позволить родителям находиться рядом с детьми?
Мнение старшего преподавателя факультета журналистики МГУ, руководителя фонда «Конвертик для Бога», публициста Татьяны КРАСНОВОЙ
Я начну с того, что скажу Лидии Мониаве спасибо за умело поднятую тему. Да, да, именно так. С этим поразительным феноменом мы все знакомы: стоит мне сказать, что йоркширский терьер одной популярной певицы выбросился из окна от любви к соседской дворняге – и нате вам рейтинг, резонанс и передачи двух Малаховых на первом канале. Стоит мне заговорить о смерти, обезболивании, реанимации – люди поспешно отвернутся и потребуют «прекратить эти ужасные разговоры». В то время как гибель поп-терьера вам, по факту, до лампочки, а вот обезболивание в последние дни жизни – оборони, Господи, конечно – может нечаянно пригодиться.
Я не медик, и не чиновник от медицины. И рассуждать об организации паллиативной помощи я не буду, на то есть профессионалы. Они, в отличие от широкой публики, видят смерть каждый день, и хорошо знают, с какими инструментами она приходит. И они, в отличие от широкой публики, работали над решением проблемы задолго до этого письма, и будут работать дальше.
Я хочу поговорить о другом. Мне очень хочется рассказать вам о докторе, никогда не имевшем отношения к онкологии и реанимации.
Доктора звали Франко Базалья, родился он в 1924 году в городе Венеции, а умер в 1980, прожив 56 лет.
Именно этому человеку Италия обязана знаменитым «Законом 180» — законом о психиатрической помощи.
Может быть, вы удивитесь, но до 1978 года, то есть до совсем недавнего времени, в цивилизованной Италии к людям, страдающим психическими заболеваниями, относились так же, как до сих пор относятся в некоторых других странах, которым с культурой и цивилизацией повезло чуть меньше.
Психиатрические клиники были очень похожи на тюрьмы, запертые на прочные замки. Из них нельзя было выйти, и – что еще важнее – в них нельзя было войти, и увидеть своими глазами, что происходит за этими решетками и засовами.
Я пишу этот текст по-русски, для тех, кто, как я и, вырос в России. Прислушайтесь к себе.
Я уверена, у вас на кончике языка есть минимум десяток аргументов за то, что такое положение правильно, естественно, и никаким другим быть не может.
А вот что писал об этом доктор Базалья: «Я не мог бы предложить абсолютно ничего связанного с психиатрией для традиционной психиатрической больницы. В больнице, где пациенты связаны, полагаю, никакой вид терапии, будь то медикаментозная терапия или психотерапия, не способен принести пользу этим людям, которые поставлены в положение подчинения и заточения теми, кто должен заботиться о них».
Если вы захотите узнать о докторе больше – к вашим услугам интернет. О нем написано немало. Я скажу только, что Базалья, ценой титанических усилий и страшных потерь, смог сломать тюремную систему итальянской психиатрии. В этой стране больше нет специализированных клиник с решетками на окнах. «Режим открытых дверей», который ввел в своих клиниках Базалья, стал началом большой реформы. Реформа улучшила взаимоотношения пациентов с окружающей социальной средой и медицинским персоналом. Миру было показано, что исключение насилия — даже если пациенты продолжают содержаться в учреждении — приносит положительные результаты. И наконец, опыт Базальи продемонстрировал, что психиатрические больницы можно закрыть и проводить лечение психически больных людей внутри общества. Стационарные больные, проведшие в больнице долгое время, впервые получили право жить человеческой жизнью. Непосредственные практические результаты реформы – это сокращение количества принудительных госпитализаций и рецидивов болезни.
Вы можете сказать мне, что между детскими реанимациями и психиатрическими клиниками есть разница. Верно. Но есть одна основополагающая вещь, которая их роднит. Всем казалось, а многим до сих пор кажется, что и там и там ничего нельзя изменить.
Поверьте мне, изменить можно.
Для этого нужно не так много. Воля. Ваша, моя, воля общества. «От пессимизма теории — к оптимизму практики» — так описал доктор Базалья свой путь.
Моя венецианская подруга говорит, что историю доктора преподают детям в школе. Это очень важный урок.
Если поставить в центр проблемы не нормы и правила, а любовь и жалость, выяснится, что не так уж незыблемы эти нормы и не так уж неотменимы правила.
Давайте попробуем их изменить.
А закончить я хочу цитатой из любимого Иосифа Бродского: «Постарайтесь оставаться страстными. Оставим хладнокровие созвездьям!»
Ей-богу, давайте постараемся.
Иначе ничего не изменить.
Анна Сонькина: Доступ родных к умирающим: искать не виноватых, а консенсус
Майя Сонина: Такие-сякие реаниматологи