Благотворительный фонд «Справедливая помощь», который возглавляет Елизавета Глинка (Доктор Лиза), помогает тем, кому помогать непросто. Ведь не вывесишь красивые фотографии в сети, вызывающие чувство жалости, когда даешь информацию о том, что помощь нужна бездомным, детям с врожденными заболеваниями, на которых непросто смотреть непривычному взгляду…
Правмиру Елизавета Глинка рассказала о работе фонда, о том, как справились ситуацией, когда на счету «Мастер-банка», лишенного лицензии, оказались замороженными средства «Справедливой помощи».
— Сегодня возникают предложения перевести хосписы из системы здравоохранения в систему соцзащиты. Не способствует ли этому образ, который СМИ создают хосписам, представляя их местами, где развлекают, приносят цветочки, апельсины? Ведь в работе хосписа главный все-таки медицинский аспект?
— Не соглашусь, что здесь стоит выделять главное и второстепенное. Хоспис — медико-социальное учреждение, и там равноценно оказывается социальная и медицинская помощь.
Это «обычная» медицина ставит целью только обезболивание пациента, а остальное считается уделом родственников и близких. Хоспис — это медико-социальное учреждение с социальным работником, где важно и это «все остальное», где стараются выполнять просьбы пациентов, решать проблемы, в том числе юридические.
Вообще не вижу здесь проблемы. Там, где есть обреченные онкологические больные, должно быть адекватное обезболивание. И трудно представить, что появится закон, отменяющий это.
А помимо обезболивания в паллиативной медицине применяется множество препаратов — мочегонные, слабительные и много, много других…
Паллиативная медицина — это целая наука.
— То есть звучащие в СМИ, в соцсетях призывы оказывать тяжелобольным не медицинскую помощь, а развлекать их, исполнять их желания и прочее не создают однобокое впечатление о хосписах в обществе?
— Нет, конечно. Ведь речь о социальной, немаловажной части. А медицинскую составляющую при этом никто не отменял. Но ведь обезболивающие и прочее принести больным никто не сможет. И препаратов, в принципе, хватает.
А социальная помощь, действительно, не включена ни в один бюджет, оплачивается только работа социального работника. Все остальное, то, что дополняет медицинское лечение, то есть, социальное обслуживание — в том числе то самое выполнение просьб, цветы и прочее, — всегда будет неотъемлемой частью хосписа. Но совсем не обязательно этим должно заниматься государство, когда существуют благотворительные фонды, которые прицельно выполняют эту работу.
— Насколько изменилась ситуация с детской паллиативной медициной с того времени, когда вы только начали ей заниматься в России?
— Изменилось отношение к детям с онкологическими заболеваниями. Появляются хосписы, например, в Марфо—Мариинской обители, которые принимают детей, сейчас идет строительство детского хосписа в Москве.
Но когда мы говорим «паллиативная помощь детям» — речь не обязательно об онкологических больных. Есть немало неизлечимых заболеваний, и важно, чтобы больные дети свою часто короткую жизнь прожили в достойных условиях, обеспеченные всем необходимым.
Вот к этим детям отношение не изменилось. О них общество просто не знает. Не знает, что они есть, эти слепые, парализованные дети с нервно-психическими проблемами, срок жизни которых ограничен в силу тяжести врожденного заболевания. Это обреченные дети. Ни один городской хоспис их не возьмет. Слава Богу, их берут, если они в тяжелом состоянии, в областные больницы. Там им окажут помощь в неполном объеме, явно недостаточную для поддержания достойного уровня жизни, для того, чтобы ребенок не мучился.
Там не нужны наркотики. Нужен кислород, нужна удобная кровать, нужны приспособления, например, для аспирации мокроты, зонды. И особое питание. Государством все это финансируется по остаточному принципу. Сейчас наш фонд открывает паллиативные места для таких обреченных детей в российских Домах ребенка. 17 декабря я еду открывать такие боксы в Ярославль. В обычном Доме ребенка таких детей пять-шесть человек, в учреждении более крупном их будет семнадцать-восемнадцать.
Если они переживут четырехлетний рубеж, они отправляются в другой детский дом для детей с психическими отклонениями либо в психиатрическую больницу.
Чаще это «отказники», но бывают и «родительские», которых просто невозможно держать дома: необходим очень сложный уход. И их навещают мамы-папы, бабушки.
— Вы не сталкивались с мнением, что не стоит возиться с такими детьми, тратить на них деньги, лучше помогать тем, кому можно помочь?
— Мне кажется, что у человека, который видит погибающего малыша, с ограниченными возможностями и ограниченным сроком жизни, не способного глотать, видеть, шевелиться, может быть только одно желание — помочь настолько, насколько это возможно.
Я даже не говорю о продлении жизни, потому что мы не боги. Хотя бы важно создать условия, в которых ребенок не будет мучиться.
— А таким детям важен еще какой-то уход, кроме медицинского, они чувствуют что-то?
— Да, они чувствуют. Я наблюдала в Ульяновском доме ребенка слепую двухлетнюю девочку, которая не шевелилась, лежала как бревно и только слушала музыку. Когда к ней стала приходить бабушка, она начала поворачиваться в ее сторону, понимая, что это идет человек, который ее любит.
Она положительно реагирует на людей, которые за ней ухаживают, но настороженно относится к новым людям. Как она это ощущает, мы не знаем.
Программа фонда помощи таким детям называется «Наши дети».
— На таких малышей сложнее собирать средства, чем, скажем, на детей с онкозаболеваниями? Ведь красивую фотографию ребенка уже не дашь…
— В разы сложнее. Мне помогли по Ульяновску. На Ярославль предложили помощь, но пока ее нет. Но все равно 17 декабря еду туда и открываю «боксы».
— А собирать средства на помощь бездомным тоже сложно?
— Время здесь лучший помощник. Раньше на бездомных ничего не давали, сейчас люди меня постоянно спрашивают, что привезти. Как-то привыкли, что бездомные есть. И помогают, пусть говоря порой о них нелестные слова, вроде того, зачем их кормить, отправляй сразу работать за 101 километр, ну и так далее.
Фото Юлии Маковейчук
— Какие у фонда сложности?
— В первую очередь — нехватка времени. У меня очень маленький фонд — там работают всего пять человек. Остальное — добровольцы, и их, к счастью, много. Но фандрайзингом никто не занимается. Так что просто пишу примерно так: «Принесите, пожалуйста, деньги на детей!»
Накопить не удается: то, что накопилось, сгорело в банке. И поэтому планировать удается на месяц, на два вперед, не более. Такие деньги у меня всегда есть, они как-то Божьей милостью пополняются.
Чтоб прямо пришла переводом гигантская сумма, такого не бывает. Хотя иногда приходят большие суммы, и пожелания — «выбирай программу сама, то есть, на что потратишь, на то и потратишь». Бывают целевые переводы.
У нас три основных программы — «Наши дети», помощь бездомным, помощь малоимущим. И четвертую я веду сама — это помощь умирающим на дому в Москве.
В целом функционировать фонду позволяют именно некрупные многочисленные пожертвования, то, что называется «с миру по нитке».
«Замороженные деньги» и кто будет готовить?
— А деньги из «Мастер — банка» так и не удалось получить?
— Нет. Я же — юридическое лицо, а значит, стоим в третьей очереди. Банк объявлен банкротом. Если мы что-то и получим, если случится чудо, то это будет не через год и не через два. А может быть, и не получим.
— От таких случаев как-то можно обезопаситься?
— Не знаю. Мне кажется, от таких вещей никто не застрахован. Я вот извлекла урок и открыла счета сразу в двух банках.
— То, что деньги заморозились, на работе фонда как-то сказалось?
— Понятно, что в этой ситуации — ничего хорошего. Но поскольку мы все эти деньги восстановили буквально за две недели, возвращаться к этой теме и говорить: ой, как мне было плохо, не хочется.
Лучше я расскажу, как я кормлю бездомных. У меня одна девушка-доброволец варит кашу, а надо много таких девушек, которые варят кашу и раздают. Еще вопрос: где их кормить, из чего кормить, где брать варежки, где брать теплую одежду?
Как быть с «нашими детьми», ведь когда один Дом ребенка вытянули, его надо постоянно поддерживать. Это же не то, что я приехала, набросала красивых вещей и уехала.
В Ульяновске Дом ребенка я буду поддерживать сама. Ярославский уже не могу сама курировать, не могу разорваться на части. Поэтому надо искать кого то, кто будет курировать Ярославль. И Воронеж (надеюсь, что следующим Домом ребенка будет именно воронежский).
Так что нужны люди — добровольцы. Те, кто живет рядом с такими Домами ребенка, кто может просто покупать детям памперсы, чтобы мне не везти их из Москвы.
— Понятно, что благодарности ждать не приходится. Но ведь отдача какая-то нужна…
— Отдача есть. Мы видели детей до и после нашего «вмешательства». Это совершенно разные дети. Они улыбаются, играют игрушками, которые им привезли. Персонал реагирует адекватно, понимает, что действительно кто-то искренне хочет им помочь. Это самое лучшая благодарность.
— С подобными детскими учреждениями работать непросто: они закрыты, запуганы бесчисленными проверками…
— Мне повезло в этом смысле, я нашла те, которые не побоялись сказать: «Нам нужна помощь». А вообще, нужен какой-то закон, где будет написано: за обращение за помощью вам ничего не будет. Тогда всем станет легче.
Когда ко мне люди обращаются за помощью, я обращаюсь за помощью, я это делаю не для того, чтобы мне писали: «Какое ужасное государство». Я это делаю для того, чтобы улучшить ситуацию, чтобы людям стало легче.
А у нас вот почему-то очень любят вступать в такие споры: «А почему это не делает государство?!» Да мне все равно, что оно делает или не делает. В настоящий момент я нашла проблему, и ее можно и нужно решить без дискуссий. Мой фонд — это не место для дискуссий в буквальном смысле, потому что здесь нужно что-то делать.
А люди пусть дискутируют, и это правильно, что они будут обсуждать: куда идут деньги, почему умирающие дети финансируются по остаточному принципу, как улучшить ситуацию.
Я думаю, что единственный способ её улучшить — это наладить взаимодействие между благотворительными фондами и организацией, которая нуждается в помощи. Другого выхода пока не вижу. Потому что мало денег на здравоохранение выделяется.
— Есть мнение, что благотворительность нередко используется в каких-то политических целях…
— У меня есть доноры, жертвователи, принадлежащие к разным партиям. И ни один не сказал: «Напиши, что это сделал я».
Реквизиты Международной общественной организации «Справедливая помощь»
Фактический адрес: 115035, г. Москва, ул. Пятницкая, д.17/4,стр. 1
Юридический адрес: 109028, г. Москва, ул. Варварка, д.14
тел/факс (495) 953 94 86
Для перевода в рублях
Получатель: Международная общественная организация «Справедливая помощь»
ИНН/КПП: 7705044627/770501001
Банк получателя:
ОАО АКБ «Международный финансовый клуб»
БИК: 044583632
Кор. счет: 30101810200000000632
Р/сч: 40703810200000000084
Для перевода в долларах США
Получатель: Международная общественная организация «Справедливая помощь»
ИНН/КПП: 7705044627/770501001
Банк получателя:
OJSC JSCB «INTERNATIONAL FINANCIAL CLUB», Moscow, SWIFT: ICFIRUMMXXX
Acc. 8900709065 with Bank of New York Mellon Corporation, New York.
SWIFT: IRVT US 3N
Acc. 04-440-169 with Deutsche Bank Trust Company Americas, New York
SWIFT: BKTR US 33
Счет: 4070384070000070001
Для перевода в евро
Получатель: Международная общественная организация «Справедливая помощь»
ИНН/КПП: 7705044627/770501001
Банк получателя:
OJSC JSCB «INTERNATIONAL FINANCIAL CLUB», Moscow,
SWIFT: ICFIRUMMXXX
Acc. 02300000035969700000N with UBS Bank AG. Zurich
SWIFT: UBSW CH ZH
Счет: 40703978300000700016
Беседовала Оксана Головко