«Долетел, посадил — работа такая». И как министр с самолетом прощался
Рассказ «Пустая командировка» из книги протоиерея Ярослава Шипова «Весенний сон», вышедшей недавно в издательстве «Никея».
В конце шестидесятых годов прошлого века мне довелось некоторое время служить в рекламном агентстве «Аэрофлота». «Аэрофлот» был тогда единственной нашей авиакомпанией, дела его шли прекрасно, и новые линии открывались одна за другой.
Я писал по этим достойным поводам бесхитростные рекламные тексты, художники размещали их на стандартных картинках, после чего макет направлялся в редакции газет и журналов. А еще в мои обязанности входила организация пресс-конференций: следовало созвать репортеров и приготовить им «слонов» — памятные гостинцы. Иногда на таких встречах можно было пожать руку Ильюшину, Туполеву, Яковлеву или, скажем, дважды Герою Коккинаки, — великие люди водились тогда на нашей многострадальной земле в изобилии.
Командировки в рекламном агентстве перепадали редко и, как правило, не дальше московских аэропортов. Раз только пришлось слетать километров за двести, да и то, как мне представлялось тогда, впустую — работа ограничилась сочинением подписи под фотографией. Командировка эта забылась на долгие десятилетия, но потом стала изредка вспоминаться. Вспоминалась, вспоминалась, и дошло до того, что я заподозрил в ней проблески некоего содержания, не замеченного, а может, и не существовавшего прежде.
Надо признать, что дело изначально выглядело многообещающим: испытывалось оборудование для десантирования пожарных. На рассвете вертолет подобрал меня и фотокорреспондента в аэропорту Шереметьево, а уже через час мы приземлились на опушке старого леса в безлюдной глуши.
Главное устройство представляло собой большую рулетку с прочной лентой внутри. Рулетка висела на груди у пожарного. Когда вертолет останавливался над выбранным местом, пожарный закреплял конец ленты в салоне машины и шагал в открытую дверь. Скорость снижения регулировалась тормозным рычажком вплоть до полного замирания, что могло спасительно выручить при десантировании сквозь ветви деревьев.
Для большего правдоподобия зажгли дымовые шашки. Пожарные один за другим мужественно прыгали в едкий дым и, продираясь меж еловыми сучьями, опускались на землю. Фотокорреспондент отснял все и с земли, и с воздуха, и на этом событие исчерпалось. Можно было возвращаться домой. Полетели.
Двое пилотов, трое десантников, конструктор приспособлений и мы с фотокором. Спрашиваю испытателей:
— А настоящий лесной пожар вы сейчас потушить смогли бы?
— Небольшой, — отвечают, — можно: топоры и лопаты есть, так что небольшой — запросто.
— Давайте, — говорю, — потушим. А я, как вернемся, сразу же в «Комсомольскую правду» информашку передам: мол, группа испытателей потушила лесной пожар…
Они посмотрели в иллюминаторы, но не заинтересовались ничем, хотя дымы кое-где и плыли:
— Дачники мусор жгут… А вы попросите первого пилота — дядю Сашу: он отыщет…
Дядя Саша нашел.
— Ну, это еще более-менее, — согласились пожарные, глядя на пелену, стелившуюся под нами, — годится.
Но сначала требовалось поговорить с лесником. Сели в ближайшей деревне у избы с большой цифрой 9 на крыше. Цифрами в те времена отмечалось жилье лесников, чтобы летчики-наблюдатели, патрулировавшие угодья, в случае обнаружения огня знали, куда сбросить вымпел с координатами.
Разговор длился недолго. Выяснилось, что это экспериментальная делянка, на которой ученые люди исследуют способы тушения горящих торфяников.
— Коллеги, — объяснил нам дядя Саша, — диссертации пишут.
Стало ясно, что информашка для «Комсомольской правды» не состоится. Летим дальше.
Меня с фотокором подбросили поближе к месту работы — на вертолетную станцию Центрального аэродрома: маршрутные вертолеты в те времена возили народ с Ленинградки во все московские аэропорты. Фотограф побежал в свою лабораторию, а я пристал с расспросами к дяде Саше: «Пионерская правда» давно просила небольшой материал о мужестве.
— Были, — говорю, — какие-то особо опасные случаи?
Он думал-думал:
— Вроде не было ничего, — пожал плечами: — Ты лучше у Андрюшки, у второго пилота спроси: он летает полтора года — столько всяких историй знает!
— А приходилось на войне сажать простреленный самолет?
Он снова задумался:
— Простреленный?
— Да, с дырками от пуль, осколков.
— Ну, это все время…
— Как «все время»?
— Ну, часто.
— А говорите: «Не было ничего»!
— Ну, это ж дело обыкновенное: работа такая, — причем получалось у него в одно слово: «работтакая».
— А из подбитого самолета с парашютом прыгали?
— Не. Старался до аэродрома дотянуть: работтакая. Ты уж не огорчайся, мил человек, но я даже не знаю, что тебе порассказывать.
— Можно про масло? — спросил Андрюшка.
— Ну, это смешное, а ему подвиг нужен.
Я уже соглашался и на смешное.
— Как-то в воздушном бою повредили двигатель: масло давай хлестать на капот, с капота поползло на кабину. Ничего не вижу, а открыть нельзя — оно ж горячее, лицо обожжешь… Вот смеху-то было!
— И как вы?
— Долетел… посадил — работтакая. Механик столько ветоши извел, прежде чем выпустить меня из кабины.
Я понял, что даже крохотного материальчика для «Пионерской правды» не будет.
— Смотрите! — воскликнул второй пилот, указывая в сторону алюминиевого ангара.
Там у спортивного Як-18 стоял человек в маршальской форме. Это был наш министр — Евгений Федорович Логинов, а на Яке он по временам летал. Кстати говоря, летал и перед самой нашей командировкой, когда американского посла пригласили осмотреть сверхзвуковой Ту-144. Посол прибыл в аэропорт на автомобиле, подъехал к лайнеру, поприветствовал встречающих и спрашивает:
— А где господин министр?
— А вот он, — говорят.
Тут подруливает только что приземлившийся Як-18, а в нем — Евгений Федорович.
— Здоров мужик, — уважительно оценил Андрюшка его габариты.
— Бомбардировщик, — пояснил дядя Саша, — там всегда были ребята крепкие: поворочай-ка штурвалом такого дрына.
— Вы с ним на фронте не пересекались? — спросил я с надеждой.
— Может, и пересекались: мы ведь частенько сопровождали бомбардировщики, особенно в сорок четвертом — сорок пятом — тогда уже много бомбили.
Но кто их пилотировал — не знаю. Мы вообще с ними на земле не встречались: их аэродромы — в тылу, наши — у линии фронта, так что только в воздухе.
Маршал медленно обходил самолет, трогая винт, поглаживая крылья.
— Прощается, — тихо сказал дядя Саша.
Я было предположил, что маршал хочет заменить Як-18 на что-то новенькое, но дядя Саша отрицательно помотал головой:
— Нет, братцы, он больше не полетит…
Вертолет отправился на свою подмосковную базу, я — в агентство. Мимо голубенького деревянного домика, в котором, по слухам, некогда был кабинет Василия Сталина.
Так завершилась командировка.
А министр, действительно, больше не полетел: вскоре его не стало.
И вот думаю: есть ведь у этой истории какое-то содержание? А может, и нет. Может, я ошибаюсь.
Фото: кадр из фильма «Хроника пикирующего бомбардировщика»