Доля ангелов. Почему я так и не смогла полюбить деньги
В самом начале моей семейной жизни, когда я только-только перевозила свое имущество в квартиру мужа, где он жил с мамой, мне, естественно, понадобилось место в платяном шкафу. Я чувствовала себя в новом и чужом пока доме не слишком уверенно, поэтому меня задела реакция свекрови на количество моей одежды.
Она вообще была женщина замечательная, стала моим большим другом. Мы прожили вместе три года, потом она тяжело заболела и умерла у меня на руках. Высшего образования она не получила (окончила примечательное учебное заведение — педагогический техникум с сельскохозяйственным уклоном имени товарища Троцкого), но была истинной интеллектуалкой и интеллигенткой, да еще обладала соответствующим национальности настоящим польским характером — была гордой и независимой. Но на ее долю выпало много невзгод.
Так вот, она искренне недоумевала, зачем нужно больше чем три платья: два каждодневных — на смену — и одно выходное. При всем этом она не могла смириться с тем, что женщины носят платок, а не шляпку или шапочку и не переодевают сапоги, приходя в театр и консерваторию. Деньги у нее в руках не держались: стоило им появиться, совершалось какое-нибудь безумство не по средствам или же щедрый акт благотворительности — ведь всегда кому-то рядом было плохо.
Мой муж завоевал обожание наших соседок по деревне, когда я очень хотела купить себе новые сережки, но надо было чинить забор. И вот подружки, стоя среди разбросанного штакетника, причитали, как же мне идут эти серьги, я лицемерно кивала на забор, хотя внутри рыдала.
И тут подошел муж и решительно сказал: «Покупаем серьги. Забор на себя не наденешь».
Я услышала в его голосе мамины интонации. Но не в этом дело.
Не спрашивайте, какие это были годы. У меня они перемешались. Ну, понятно — конец 80-х – начало 90-х. Попросту говоря, очень нужны были деньги, как и всем. Конечно, профессия худо-бедно кормила. И даже подкармливала. Помню, как, например, радовалась, когда коллеги из других изданий давали рукописи на так называемое внутреннее рецензирование. Платили за объем прочитанного. Странно вспоминать: компьютеров-то не было, поэтому все рукописи читались «живьем», то есть на бумаге. И были они довольно увесистые. И вот чем тяжелее сумка, тем, значит, больше в ней авторских листов, стало быть и гонорар будет весомее.
Однако идея побочных заработков носилась в воздухе. Первой пробой стал английский язык. Спасибо нашей замечательной спецшколе — подготовила прекрасно. И хотя после выпускного бала я не совершенствовалась, пригодилось. Началось с того, что подруга упросила помочь дочке — «не вылезает из двоек» — бесплатно, разумеется. Твердая тройка в четверти, а через полгода — четверка потрясли родителей одноклассниц. И вскоре у меня было уже несколько платных уроков. А потом мама одного мальчика попросила позаниматься с ней — готовилась к собеседованию в иностранной компании. Через год у меня отбоя не было.
А потом — новый виток: стали приглашать в разные офисы. Мода была, да и совместные предприятия росли тогда как грибы после дождя. Я подходила к занятиям очень добросовестно: каждый случай был индивидуальным, надо было искать разные пособия, придумывать методики, изобретать один велосипед за другим…
Но меня не просто глодал изнутри комплекс самозванца, прошибал холодный пот при мысли о возможном разоблачении. Как-то в одном офисе я столкнулась с пришедшим пораньше боссом — мы занимались 45 минут до начала рабочего дня. Узнав, кто я, он радостно заговорил со мной по-английски. От ужаса я не могла понять почти ни единого слова и только улыбалась и кивала невпопад головой. Обошлось. Начальник оказался индийцем, а чтобы их понимать, нужна тренировка.
Забавные бывали ученики. Один — менеджер фирмы, экспортирующей в Россию рубашки и галстуки, буквально засыпал на уроке, несмотря на все мои попытки его увлечь и развлечь. Оживлялся он только тогда, когда узнавал слово, попадавшееся ему на упаковках — радовался как ребенок, и энтузиазма хватало на весь урок. И потому я каждый раз изощрялась, чтобы невзначай вставить в упражнение «полосатый», «узкий», «модный» и тому подобное.
Другой — из самых безнадежных — прямо-таки стенал: «Ну почему нельзя сказать просто, как по-русски?» Тем не менее, ученики мои сдавали тесты, проходили собеседования, получали повышения по службе. Сколько раз я порывалась бросить преступное дилетантство, но без этих доходов оплачивать репетиторов дочки и отдавать долги за дом в деревне было бы сложно. Да и учеников бросать не хотелось.
И тут явилось спасение. Оно пришло вместе с ящиком вина. К своему стыду не могу сейчас вспомнить, кто из друзей рекомендовал меня фирме, начавшей экспортировать в Россию заморский алкоголь. Первая брошюра, которую мне предстояло написать, была о чилийских винах — они-то и были в ящике. Бутылки мы славно опустошали в дружеских компаниях, у меня дома был прямо-таки винный погреб, потому что заказчики запас добросовестно пополняли.
Кроме того, мне был доставлен ворох фотографий и толстая папка, вмещавшая гору бумаг с разнообразными полезными и бесполезными сведениями. Я погрузилась в исследования терруара, танинности, полнотелости и терпкости вин, видов бочек и пробок. Недаром муж всегда говорил мне, что меня губит добросовестность и то, что я мгновенно увлекаюсь тем, что приходится делать.
К тому же все, связанное с вином, оказалось не только интересно, но чрезвычайно романтично. Чего стоит, например, термин «доля ангелов», означающий всего-то процент вина, испаряющегося через поры деревянных бочек… Работа была принята на ура. Меня пригласили на дегустацию в шикарный ресторан. Коктейльным платьем в тот вечер мне послужило концертное, взятое напрокат у подруги-пианистки. Следующие полгода мои друзья наслаждались винами других стран Нового Света, а я расширяла свои винодельческие знания.
Но все хорошее кончается. Вина Израиля были не так хороши, а на требованиях кошерности вина региона горы Кармель я и вовсе сломалась. А может быть, просто устала. И сумела найти себе замену. Доля ангелов, проникавшая из винных подвалов на мой счет, испарилась окончательно. Впрочем, благородные работодатели на прощание прислали потрясающую бутылку вина в дивном деревянном футляре. Вспоминаю о них с благодарностью.
В отношении к деньгам люди делятся на две категории: одни стремятся больше заработать и готовы не щадить сил, другие предпочитают экономить, но не перетруждаться. Но есть, конечно, и любители легких денег. В один прекрасный день вскоре после окончания моей винной эпопеи мне неожиданно позвонила бывшая однокурсница, с которой мы никогда не были особенно дружны и не общались много лет, и стала рассказывать о том, как прекрасно она теперь живет, как жаждет поделиться со мной рецептом своего обогащения.
Я тогда еще не знала, что такое сетевой маркетинг и финансовая пирамида, но уже начала сочинять книги. Поэтому и согласилась пойти на некое собрание, которое, по ее утверждению, должно было перевернуть мою жизнь. Так и не знаю, действительно ли я упустила свой шанс, отказавшись немедленно вложить сто долларов с тем, чтобы в скором времени ездить на «мерседесе», но одну из своих героинь заставила пройти через такой соблазн.
Впрочем, был грех, однажды на легкие деньги купилась. Примерно в те же годы, конечно. Кто-то из бывавших в нашей старой квартире на Большой Никитской, уже тогда довольно запущенной, но уставленной старинной мебелью и набитой книгами, присоветовал ее знакомым киношникам как замечательную натуру для съемок эпизода в доме старого профессора. Обещали снять за одну ночь, ничего не испортить, все потом поставить на места. И, кажется, пресловутые 100 долларов, которые тогда были большими деньгами. Я поняла, что готова сама приплатить, лишь бы они ушли, когда из всех квартир стали выглядывать привлеченные суетой соседи, а через мою гостиную начали прокладывать рельсы для камеры. Веселая была ночка!
Когда мне было девять лет, случилась хрущевская денежная реформа. Она застигла меня в угаре накопительства. Предметом моих вожделений был набор цветных карандашей (сорок восемь оттенков!) в трехъярусной размером с книжку картонной коробке, которая удерживалась в стоячем положении подставкой с шелковой тесемкой. Попадавшие мне в руки монетки я кидала в прорезь на спине черной глиняной кошки-копилки с нарисованной хитрой мордой и красным бантиком на шее. Сначала монетки с глухим стуком падали на дно, затем стук перешел в легкий звон, и тут-то грянула реформа.
Конечно же, я мало что могла понять в ее финансовом механизме, но уловила одно: если монетки немедленно не извлечь, труды пропадут даром. Мне уже не нужны были никакие карандаши, мне было только жаль кошку, которая так уютно прижилась на подоконнике.
Оказалось, что до этого я не задумывалась о том, что ценой получения денег должна будет стать гибель безвинной копилки.
Я плакала, взрослые меня утешали, обещали карандаши, уговаривали не трогать кошку, но я, рыдая, бросила ее на пол и убежала, оставив ворчащей няне собирать разлетевшиеся по полу монетки и глиняные черепки.
Я отказалась пересчитывать деньги, хотя меня уверили, что их как раз хватает на карандаши, они были торжественно куплены, но потеряли для меня всякую привлекательность.
С той поры, что бы ни случалось в жизни, я так и не смогла полюбить деньги. Я не считаю это какой-то особой доблестью. Я просто по сей день плачу по кошке-копилке. Она освободила меня от греха сребролюбия.
Если бы так можно было сказать о других грехах!..