Женский монастырь во имя преподобного Алексия, человека Божия, появился на Курской земле в маленьком районном центре Золотухино, можно сказать, как из сказки. На этом месте никогда, даже до революции, не было не только православной обители, но и самого обычного приходского храма. Совсем недавно это был заброшенный земельный участок с административными и хозяйственными постройками, которые когда-то принадлежали местному совхозу.
В 1997 году ныне покойный архиепископ Курский и Рыльский схимитрополит Ювеналий (Тарасов) решил приобрести эту землю, чтобы создать на ней монашескую обитель в честь преподобного Алексия, человека Божия — небесного покровителя его отца Алексея Тарасова, который был расстрелян во время репрессий в 1937 году.
Случилось самое настоящее чудо: за полтора года были построены (приготовьтесь, перечислять буду долго!): храм Рождества Иоанна Предтечи, сестринский корпус с кельями, здание трапезной и воскресной школы, крестильня, настоятельский дом, а также коровник, птичник, гараж и овощехранилище. В 2009 годув двух шагах от монастыря был благоустроен и освящен источник в честь священномученика Дамиана Курского. Рядышком построена часовня и благоустроены удобные купальни.
В преддверии престольного праздника обители — дня памяти Алексия, человека Божия — мы задали несколько вопросов о монастыре и монашеской жизни игумении Елисавете (Семеновой).
— Матушка, а вы помните тот день, когда приехали в Золотухино, чтобы остаться там? Как вы переживали этот поворот в монашеском пути?
— Это было 23 февраля 2007 года, в канун празднования иконы Божией Матери «Иверская». До этого момента мы с сестрами приезжали сюда, и мне очень понравилось само место. В отличие от Курского Свято-Троицкого монастыря, откуда мы, собственно говоря, и приехали, городского, зажатого многоэтажными домами, здесь мы увидели небольшие деревенские дворы, простор, услышали тишину, людей мало. Я родилась и выросла в Москве и помню, как еще в детстве ощущала эту тяжесть задавленности многоэтажками. Мне было хорошо только в деревне у бабушки. Так что Золотухино сразу пришлось по душе.
Конечно, когда меня привезли сюда уже конкретно для того, чтобы я стала настоятельницей обители, душа моя заволновалась. Переживала предстоящее — по силам ли мне налаживать жизнь монастыря: дела административные, хозяйственные, экономические, строительные, ведь владыка Ювеналий уже начал к тому времени возведение нового монастыря. Но и это не самое главное.
Главное — это ответственность за людей, за сестер, которые пришли в обитель, за тех жителей, которые будут ходить к нам и станут нашей Церковью. Но как сказано в Евангелии: «Не бойся, только веруй!» Утешало и то, что мы отправились в Золотухино вслед за своей духовной наставницей схиигуменией Антонией (Сухих), у которой за плечами был многолетний опыт организации жизни монашеских общин. Царство матушке Небесное, упокоения в селении праведных…
— Матушка, а в каких условиях вы жили? Что здесь уже было?
— На тот момент, когда мы приехали, сестры жили в кельях корпуса, который во времена совхоза был зданием администрации, и молились в храме Алексия, человека Божия, в который было переоборудовано здание бывшего клуба-столовой, тоже совхозных. Здесь же была устроена трапезная. Весной, а потом и летом перед сестринским корпусом расцветал сад, радовали свежей зеленью фруктовые деревья, кустарники. Так что, все уже было хорошо и красиво. Ну, а строительная площадка выглядела так, как ей и подобает: строительный материал, мусор и осенью грязь. Но куда от этого денешься?
— Можно предположить, что большая стройка, шумная техника и люди по соседству могли мешать размеренной монашеской жизни, где по идее должны царить покой и молитва? …
— Я бы не сказала, что это было тяжело. Всю нагрузку на себя взял владыка Ювеналий. Несмотря на всю немощь, которая его одолевала по возрасту, по болезням, он каждый Божий день на своей инвалидной коляске с моторчиком наматывал километр за километром, лично руководя и контролируя ход строительства. Главное, совершался богослужебный круг. Мы налаживали быт и лишь кормили людей, работавших на строительстве. Бригады были небольшие, в пределах 20–30 человек, и приготовить для них трапезу для нас не составляло большого труда. Да и само строительство было завершено в очень короткие сроки. Духовные чада владыки Ювеналия очень любили его и торопились, чтобы владыка, будучи в очень преклонном возрасте, успел пожить в своей обители, помолиться здесь, отдохнуть.
— Когда строительство завершалось, как вы осваивали переданное вам богатство? Сестры не ссорились при «разделе имущества» — кто в какой келье будет жить?
— Владыка сразу предупредил, что каждая келья будет благословляться матушкой, и сестрам пришлось подчиниться. Нас было не так много на тот момент, приблизительно 15–20, и места хватало всем. Хотя, конечно, по нашей духовной немощи всегда кто-то недоволен. Но эти чисто земные, человеческие переживания — лишний повод для внутренней работы каждого христианина, послушника, инока в том числе.
— На взгляд человека обычного, в монастырь приходят люди, которые уже свободны от тех, скажем так, крупных грехов, от которых страдают люди в миру. С какими такими глубинными проблемами борются иноки?
— Каких-то особо выраженных грехов, как правило, у послушника, у инока уже нет, но страсти-то остаются! В общежительном монастыре эти запрятанные страсти очень быстро проявляются: вроде бы, вид у человека такой смиренный — юбочка длинная, глаза в пол, и вдруг вырывается наружу раздражительность, гнев. «Мелкие» грехи ведь у инока такие же, как у человека в миру.
Задача инока — внимательно посмотреть на движение этих переживаний, чтобы понять, откуда они начинаются, где поселился корень искушения. Вырвать этот корень можно только тем, что поменять свое отношение к испытанному им чувству, образ мыслей поменять. Только постепенно, по маленькому шажочку инок учится страсти сначала обуздывать, а потом с Божией помощью искоренять. И вот тут как раз монашеская жизнь очень хорошо помогает. Человек уже не обременен какими-то сугубыми внешними заботами и может заниматься своей душой. Но, повторюсь, это очень длительный процесс.
— А из каких «ручейков» монастыри наполняются?
— В монастыри Сам Господь приводит людей. Если говорить о нашей обители, то когда владыка Ювеналий призвал сюда матушку Антонию, сразу дал такой наказ: «Тебе, матушка, надо набрать пятьдесят сестер!» Матушка удивилась такому благословению и спросила: «А где же их взять, владыка?» Ответ можно было предугадать — «Молитесь, матушка!» Так и случилось — молитвами матушки Антонии нас сегодня и есть около пятидесяти.
— А с какими жизненными историями приходят к вам те, кто хочет остаться в монастыре?
— Поводы разные бывают и истории разные. Но опять-таки — это то, что лежит на поверхности. Главное, чтобы этот приход, это желание уйти из мира не оказались лишь последствием какой-нибудь яркой эмоции, переживанием беды чисто человеческой, результатом какой-то бытовой неурядицы, последствием разочарования в ком-то и в чем-то. Все это — не причина покинуть привычную среду обитания. Да и разве от себя убежишь?
Например, приходят и просят оставить их в монастыре, потому что не могут ужиться со своими родными. Проходит месяц-другой, и те, у кого были проблемы в отношениях с близкими в миру, начинают испытывать те же самые проблемы и в стенах монастыря. Их обязательно кто-то раздражает, обижает, они начинают искать какую-то справедливость по отношению к себе, и так далее. В результате ни мира в душе, ни удовлетворения они не находят и здесь.
Конечно, хорошо, когда человек еще там, в миру, поймет, что именно в нем самом находится корень зла, нелюбви, тоски и так далее, потому что тогда он переступает порог обители не потому, что, к примеру, отношения с возлюбленным рухнули, а с одним единственным желанием — спасти свою бессмертную душу для вечности путем покаяния, молитвы и посильного труда.
— То есть признание своей собственной греховности — это своего рода гарантия того, что все закончится монашеским постригом?
— Монашеским постригом, по большому счету, все только начинается… И до монашеского пострига еще дойти надо. Наши монастыри чаще всего общежительные, и здесь быстро начинают вылезать «острые углы» в виде каких угодно страстей, которые скрыть невозможно. Чтобы понять, твое ли это — иночество — нужно прожить в монастыре не один год. Лучше всего 5—10 лет.
Как правило, если есть благословение, если ты вопрошал у Господа, как спасти душу, и Он ответил тем, что привел тебя в монастырь, то в этом случае ошибки не бывает. Конечно, враг не дремлет, и искушения бывают в виде каких-то навалившихся сомнений, когда уходит благодать и ничего не радует, когда все не так. Но это испытание надо перетерпеть, пережить, и Господь обязательно пошлет такое мирное состояние души, которое будет согревать потом очень долго.
— Матушка, а что может спасти от «вражеских набегов»? Как иноку не потерять тот самый мир в душе, о котором вы только что сказали?
— Духовная жизнь — это такая тайна! Как и само иночество. Не нами написано, а заповедано из глубины веков из уст самых первых монахов-подвижников, что для того, чтобы монах устоял, в нем постоянно должна звучать молитва. Не для красоты же на руке инока всегда можно увидеть четки. Далее, неукоснительное выполнение молитвенного правила. Еще монах обязательно должен слушаться духовного наставника и смирять себя перед всеми. Монашество — это очень долгий и трудный путь, сопряженный с ежесекундным вниманием к своей душе, контролем за каждым своим шагом, каждой пробежавшей в твоей голове мыслью. При этом никто не знает, когда произойдет твоя личная, настоящая встреча с Богом.
— Тем не менее, первое, что бросается в глаза многим, кто приезжает в наши русские монастыри, это освещенные какой-то непостижимой радостью лица. Даже сейчас, во время Великого поста. Так не могут выглядеть люди внутренне сосредоточенные, напряженные…
— Для монаха пост — радость. В это время сокращаются сроки послушаний, больше внимания уделяется молитве, участию в Богослужениях, что становится очень хорошим подспорьем, возможностью еще более конкретно заняться благоустройством своего внутреннего состояния. Наступает время какой-то внутренней тишины. Для души, ищущей спасения, это — праздник.
— Матушка, а совместимы ли в принципе такие понятия, как «монах» и «счастье»? Если да, то в таком случае, как выглядит счастливое монашество?
— Для каждого человека понятие счастья индивидуально. Земное счастье зыбкое. Например, окончилось какое-то веселье, растаяло, как дым, а на душе чаще всего остается тяжесть или пустота. А вот Церковь наша — благодатная. И это верующие люди знают. Благодать эта передается через Таинства церковные, через жизнь во Христе, через участие в богослужениях. Безжалостная к самому себе исповедь, решимость преобразовать себя, дела милосердия — после всего этого человек испытывает состояние окрыленности, желание обнять весь мир, все и всем простить, одарить своим теплом, любовью.
А еще этой благодати сопутствуют душевный мир, примирение с совестью. От этого тоже возникает радость. Наверно, вот это умиротворение, когда перестают мучать угрызения совести, когда в душу входит вдохновение нести свой крест, входит радость, именно истинная радость — это и есть счастливые монашеские минуты. Но это можно только заслужить, и предваряют такой взлет души скорби и покаяние. Как гласит народная поговорка: «Без труда не выловишь и рыбку из пруда».
— Матушка, где вы черпаете мудрость в решении тех или иных духовных проблем, возникающих у сестер, которые находятся под вашим «крылом»?
— Мудрость — это очень высоко сказано. Мудрость — это дар, который дается благодатию Божией. Когда возникают те или иные вопросы, молимся Господу, просим вразумить. А еще, я уже говорила вам, что Господь даровал мне многолетнее общение с удивительной, замечательной духовной наставницей — старицей, схиигуменией Антонией (Сухих). В наше время, когда в монастырях явно ощущается недостаток благодатного духовничества, это — особая милость Божия.
Вся жизнь матушки — пример для православного христианина. Ей и 3-х лет не было, когда через бабушку, которая неустанно твердила: «Благодаря Бога не погибнешь!» — она ощутила себя верующей. Затем были годы тесного общения с маминой тетей — инокиней Евфросинией, от которой Промыслом Божиим она уже в детстве и юности, как говорится, из рук в руки, восприняла дореволюционную иноческую традицию. А серьезную духовную закалку матушка получила в тяжелые годы церковных гонений, когда Господь привел ее в Киев в монашеское подполье старцев, исповедников, воспитанников праведного Иоанна Кронштадтского, пострадавших от большевиков.
В Почаеве она молилась рядом с чудным старцем, к которому со всей России стекались богомольцы — уже в наше время он был прославлен Русской Православной Церковью как преподобный Кукша Одесский. Матушка просила его благословить в монастырь, а он в ответ сказал, что монастырь у нее дома. Тем самым прозорливый старец предсказал матушке встречу со строгим подвижником, гонимым властями архиепископом Антонием (Голынским), который впоследствии в течение 18-ти лет жил у матушки Антонии, и их дом, действительно, был самым настоящим монастырем, где совершались богослужения, осуществлялись монашеские постриги.
Уже в наше время, в 90-е годы, схиигумения Антония была призвана стать начинательницей восстановления после передачи Церкви Иосифо-Волоцкого монастыря под Волоколамском. Затем она с сестрами перебралась в Курск, на родину преподобного Серафима Саровского, где налаживала монашескую жизнь Свято-Троицкого женского монастыря и, как я ранее вам говорила, в последние годы жизни матушка Антония стала устроительницей и нашего монастыря — Алексия, человека Божия, в поселке Золотухино.
Все последние годы жизни матушки вокруг нее, уже старицы, собиралось огромное количество людей, чтобы послушать ее наставления, с просьбами помолиться, в поисках здравия и спасения души. Матушка и почила как праведница — мирно, едва причастившись Христовых Тайн. Мы даже запивку не успели ей подать. Незадолго до своей блаженной кончины матушка говорила духовным чадам, умоляющим ее пожить подольше: «Вы меня зовите, и я услышу!» Вот и приезжают люди на могилку со всех концов России, приносят цветы, зажигают свечи, подолгу стоят, молятся, в келью ее заходят. Мы с первых же дней устроили там что-то наподобие музея. Матушка всегда с нами рядом и очень помогает. Очень.
— Матушка, а какими путями вы сами попали под духовное руководство схиигумении Антонии?
— Наша встреча произошла, на первый взгляд, случайно, в Иосифо-Волоцком монастыре. Мы с мамой приехали в эту обитель летом 1995 года в поисках совсем другого человека — иеромонаха, с которым мама познакомилась в паломничестве на Святую Землю, чтобы исповедаться и испросить совета в накопившихся житейских и духовных проблемах.
Мы знали, что это мужской монастырь, и в полной уверенности, что нас не оставят на ночлег, взяли с собой спальные мешки, чтобы переночевать близ монастыря. Поэтому можно представить наше удивление, когда, войдя в ворота, мы тут же встретились с сестрами в монашеских одеждах. Как оказалось, монастырь поднимает женская монашеская община во главе с какой-то схиигуменией Антонией. Но, как известно, у Бога случайностей не бывает. Оказалось, мы приехали в монастырь в день праздничного поминовения Антония Киево-Печерского, с именем которого матушка и была пострижена в мантию.
Дальше — больше. Матушка нас приняла очень ласково и в конце беседы вдруг обратилась ко мне с вопросом: «А вы не хотели бы у нас остаться?» Несмотря на всю неожиданность прозвучавшего предложения, моя душа в первый же миг отозвалась согласием. Подумалось, вернее, почувствовалось, что ведь меня, действительно, ничего не держит в миру, что я уже «пришла», что мне уже никуда идти не надо.
Единственное, мне нужно было вернуться в Москву, чтобы уволиться с работы. Правда, когда я вернулась в мир, меня, честно говоря, начали мучать сомнения — выдержу ли я монашеский путь, который не для всех. Я ведь до того жила обычной светской жизнью. Училась в школе, закончив Московский Авиационный Институт, работала инженером, успела побывать замужем. Но Господь разрешил все мои переживания, и я осталась в обители.
— Эти сомнения были долгими?
— С матушкой мы узнали друг друга в июле, а в монастырь я окончательно пришла в ноябре. Чаша весов, на которую, так сказать, было положен уход в монастырь, решительно перевесила, когда однажды я помолилась Господу и попросила подсказать мне, мое ли это. И Господь дал знамение. В то время я приглядывала за одной монахиней, которая лежала в больнице. И вот, в тот самый день, она мне позвонила и попросила к ней прийти. Когда я переступила порог палаты, она без какого-либо повода вдруг вручила мне в качестве подарка Евангелие на церковнославянском языке. Я восприняла это как четкий Божий знак. Однозначный.
— А вы замечали за собой прежде, что вы не такая, как все? Я имею в виду то, что случались ли и раньше какие-то «подсказки» о предуготованном вам пути?
— Я отличалась лишь какой-то замкнутостью, не более того… Да и в семье нашей верующими были только мама и сестра, а я относилась к этому как очередному увлечению, которое скоро пройдет. Сейчас я уже вспоминаю то время с юмором, если можно так выразиться, потому что тогда на полном серьезе считала себя «жертвой неофитов» (смеется). Они меня поучали, наставляли, а я всего этого избегала, как только могла, сопротивлялась.
Потом мама вдруг оставила меня в покое, и только я возрадовалась, что на меня больше не давят, пришли скорби. С мамой отношения у меня в тот момент не ладились, и я вдруг ни с того ни с сего все чаще и чаще стала обращаться с молитвой к Богу. Самым удивительным тогда для меня было то, что Господь это принял и ответил. И это была радость такой высоты, с которой не идет в сравнение ничто земное.
— Матушка, а вы можете в нескольких словах объяснить, чем отличается внутреннее устройство монаха и человека тоже верующего, но живущего в миру?
— И в том, и в другом случае речь идет о христианской душе, которую украшают или портят, радуют или печалят одни и те же вещи. Самое спасительное, монах ли ты, мирянин ли, быть способным ценить истинную красоту духовной жизни — жизни, которую нам хочет дать Бог. И если это случается, то душа и того, и другого человека приходит в такое состояние, когда ее ничего, кроме собственной духовной нищеты, не волнует.
Он не думает о пороках и страстях других людей, потому что нацелен на одно — как бы спасти свою собственную душу. То есть и у монаха, и у обычного верующего человека цель одна — достичь Царствия Небесного. Пути разные: одни идут через создание семьи, другие через отказ от мира.
— Матушка, простите, если это любопытство — а вы сестер в какие-то поездки, отпуск, если такой вообще имеет место, отправляете в монашеском одеянии? Учитывая современный сложный мир…
— Все зависит от ситуации в семье, навестить которую едет монахиня. Где иноческий путь дочери благословляется матерью от всей души и вызывает радость и одобрение у родных, там, конечно, монашеское облачение приветствуется и даже служит предметом для какой-то гордости. Бывает и такое, что домашние, хоть и любят свою родственницу, но считают, что лучше не смущать окружающих. Тогда благословляется облачиться в мирской наряд. Но это всегда благопристойно — длинная юбка, платочек. Встречая таких, люди все равно порой комментируют вслед: «Смотри, монашка пошла»…
— Мы сейчас невольно затронули с вами тему родительского благословения, связанного с выбором иноческого пути. Насколько это важно?
— Опыт показывает, что это, действительно, очень важно. В тех случаях, когда именно мать категорически против ухода дочери из мира в монастырь, этот самый иноческий путь, как правило, не складывается. Если мать лишь испытывает сомнения, сожаление какое-то чисто человеческое, то это рано или чуть позже, обязательно стихает, а на смену этим переживаниям приходит в материнское сердце утешение и радость. Поэтому и матушка Антония всегда встречалась с родными послушниц, беседовала, потому что если не благословение, то хотя бы согласие матери должно быть получено. По-другому — скорее всего, ничего не получится. Именно от благословения матери очень зависит то, как будет складываться иноческий путь дочери.
— Как отреагировала тогда, в ноябре 1995 года, ваша мама?
— Мама была рада.
— Матушка, а как же все это сопоставить с примером небесного покровителя вашего монастыря Алексия, человека Божия? Ведь из его жития мы знаем, что он просто взял и исчез из родного дома. Отправился в далекое и долгое странствие в поисках спасения души, не предупредив ни отца, ни мать, не объяснив ничего своей невесте, чем на долгие годы нанес каждому из них тяжелые душевные травмы.
— Мы можем только предполагать, как и почему он поступил именно так. Существует не одна версия жизненного пути Алексия, человека Божия. Даже в художественной литературе есть произведения, описывающие его запредельно сложный, но святой путь. В любом случае у него, кристального чистого душой, обязательно была какая-то христианская, духовная причина. Так или иначе, он, как человек истинной веры, предал в руки Божии и себя, и свою семью. А это — свидетельство смирения и безграничной веры, о которой нам, нищим духом, можно только мечтать.
— Про монашеское одеяние люди мирские по-разному говорят. Кто-то любуется им и втайне мечтает о таком же, а кто-то говорит, что оно слишком уж невзрачное, даже мрачное. А с какими мыслями вы каждый день облачаетесь в монашеские одежды?
— При монашеском пострижении каждая часть монашеского облачения благословляется с определенными умилительными песнопениями и молитвословиями. Это говорит о высоком его предназначении. Мне по душе всегда было отношение матушки Антонии. Она с таким страхом, трепетом и благоговением относилась к облачению! Говорила, что монашескую одежду Сама Матерь Божия вручает. Матушка называла ее одеждой нетления и чистоты, бронею правды и ризой спасения. Оно так и есть.
— Матушка, чем сегодня живет монастырь Алексия, человека Божия? Я говорю сейчас не только о духовной составляющей, но и о монастырских чисто жизненных нуждах.
— Духовная жизнь в монастыре, слава Богу, идет своим чередом. Каждый день у нас совершается литургия и сопутствующий ей полный круг богослужений, молитвенных правил. Это — основное и главное. Развивается Воскресная школа. Хлебом насущным нас Господь тоже питает. Есть свое небольшое подсобное хозяйство: птица, коровки, козочки. Это, конечно же, нас подкармливает. И не только нас. Мы отправляем молочную продукцию и в другие монастыри.
В обитель приходит все больше и больше людей, молятся за литургией, подают записочки, просят поминать своих близких при чтении Псалтири, и не секрет, что это тоже наш хлеб. Матушка Антония иногда говорила: «Псалтирь для монаха — хлеб!» И пояснила при этом с непременной улыбкой в глазах: «Хлеб духовный и хлеб насущный!»
Да, мы находимся в стороне от крупных городов, но это, мы уже говорили об этом с вами, скорее плюс, нежели минус для монашеской жизни. Что же касается нужд, то они, действительно есть. Строительство монастыря было завершено в очень короткие сроки, что не могло не быть сопряжено с какими-то недоделками. Сейчас это проявляется то тут, то там и требует срочного устранения.
— А тех, кто желает потрудиться в вашей обители, принимаете?
— Да, с весны у нас начинаются работы на территории, в огороде, на поле, в садах. До глубокой осени грибы собираем, заготовками на зиму занимаемся, и в это время с радостью принимаем всех, кто хочет потрудиться во славу Божию. Конечно, лучше, если человек загодя даст о себе знать, позвонит, напишет, чтобы согласовать свой приезд и получить благословение.
— Лично у вас есть какая-то мечта, если это, опять-таки, этично спрашивать у монахини?
— Если продолжить тему благоустройства монастыря, то да, я могу сказать, что у меня есть мечта. Очень бы хотелось переустроить наш самый первый и самый главный храм — церковь преподобного Алексия, человека Божия. Он находится в помещении бывшего клуба-столовой, и внешний его облик, хотя бы фасад, можно было бы изменить, придать полагающееся благолепие и красоту.
— Благодарю вас, матушка, за ответы и желаю вам молитвами небесного покровителя вашего монастыря Алексия, человека Божия, исполнения всех ваших задумок и, конечно же, спасения в вечности. Помоги вам, Господи!
Наталья Глебова
Золотухино-Курск-Москва