Почему доносительство — иудин грех?
Доносительство — очень интересный грех. Его часто называют иудиным грехом, потому что именно Иуда совершил донос на Спасителя. Но, с другой стороны, мы достаточно часто встречаемся с тем, что доносы поощряются властью гражданской, потому что это или действительно необходимо для раскрытия каких-то преступлений, или власть пытается таким образом обеспечить свою безопасность.
Итак, можно ли доносить? Хорошо ли это? Греховно ли это?
Давайте все-таки разберемся, а что, собственно, сделал Иуда. Почему мы называем его предателем и самым величайшим грешником? По сути своей, Иуда никому никакие глаза не раскрыл: Спаситель проповедовал открыто, да и Царство Его не от мира сего было. То есть Иуда просто выдал Его, указал на Него страже синедриона, и Спасителя арестовали.
Арестовали бы Его иначе, без Иуды? Да, наверное, арестовали бы. История не имеет сослагательного наклонения, тем более история священная, но, наверное, да. Не Иуда, так кто-то другой. Но это сделал он, и, как говорил Спаситель, все идет своим чередом, но горе тому, через кого приходит искушение.
И поэтому, говоря о доносах, мы всегда должны помнить, что этот грех в первую очередь бьет по самому доносчику. Не зря же говорят: доносчику — первый кнут.
Неложный донос — тоже грех?
Мы знаем, что ложный донос карается в любом гражданском законодательстве, карается он и в законодательстве церковном — в канонах. Но ведь если речь идет о доносе неложном, то мы тоже все равно как-то в нашей душе чувствуем, что это греховно.
Вспомним, что говорил Спаситель о том, как мы должны обличать человека, совершившего тот или иной грех.
Мы должны сказать ему об этом грехе, если нет — позвать двоих или троих, обличить его с ними и потом сказать всей церкви.
Нигде не говорится о том, что надо действовать тайно. Нигде не говорится о том, что надо бежать к каким-то властям. Говорится об обличении перед народом — но сначала человек должен поговорить с самим нарушителем, с этим грешником, может быть, даже с преступником и постараться убедить его, чтобы он сам отказался от своих действий — то есть если он их совершил, то покаялся, если он собирается это сделать — чтобы от них отказался.
Знаете, когда мы хотим вообще понять, что хорошо, что плохо, мы должны посмотреть, что каноны требуют от священника. Это очень удобное мерило. Дело все в том, что со священника спрос гораздо выше, чем с мирянина. Грехи одни и те же, а вот спрос выше. Например, мирянин может второй раз жениться, священник — нет. Второй брак, в общем, не очень хорош, но для мирянина он допускается, для священника — нет.
Что касается доносов, то священник не имеет права раскрыть тайну исповеди, даже если грешник признается ему в совершенном преступлении. Раскрытие тайны исповеди — это тяжелейший канонический грех, за который священник извергается из сана. Священник должен приложить все усилия, чтобы убедить грешника либо покаяться, если он уже совершил преступление, либо отказаться от преступления. Вот именно это должно служить примером для каждого.
У нас ведь был в истории период, когда от священников официально требовали раскрывать тайну исповеди: это был указ Петра I, и, в общем-то, он действовал до конца Российской империи (указ «Об объявлении священникам открытых им на исповеди преднамеренных злодейств» 1722 года. — Прим.ред.). Возможно, именно это послужило одной из причин гибели империи — люди перестали доверять Церкви и отошли от нее, потому что не знали, можно ли исповедоваться, можно ли каяться, не сдаст ли их священник властям. Советская власть все-таки оказалась немножко умнее, чем царская, она официально этого не требовала. То есть многие священники шли на сотрудничество с органами, но официально таких указов не было.
Когда мы говорим о доносах, мы все равно должны вспомнить вот этот период советской власти.
Помните, у Довлатова: «Кто написал четыре миллиона доносов?»
Ведь доносы действительно писались. Сейчас об этом стараются подзабыть, тем более у нас сейчас пошла новая эпидемия доносительства.
Но мы вспомним о том, что большинство наших новомучеников были осуждены по доносам каких-то ближних — соседей, родственников, знакомых — за то, что они действительно делали, за исповедание веры в Бога. И поэтому мы не можем здесь сказать, что люди, которые писали на них доносы, лгали. У нас есть заповедь: «Не лжесвидетельствуй». Но мы часто видим, что люди не лгали, они просто сообщали, что тот или иной человек верит в Бога. Они не нарушили заповедь, но они совершили гораздо более страшный грех — грех иудин. Они выдали людей, которые исповедовали Господа нашего Иисуса Христа.
Как быть, если человек действительно совершил преступление?
Само по себе слово «донос» в Библии встречается один раз, у Иеремии, когда он говорит, что люди донесут на него. И в общем, донос никогда не воспринимался как что-то хорошее. На меня тоже писали доносы, причем один раз это было довольно смешно: на меня моему архиерею написали донос феминистки за то, что я не придерживаюсь их мировоззрения. А один раз, уже в ковидные времена, на меня написали донос в светские органы, в медицинские. Слава Богу, и в том, и в другом случае это прошло без каких-то результатов. И апостол Павел, и многие другие всегда доносительство осуждали. Вопрос не в этом.
А можно ли вообще доносить о каких-то преступлениях? Да, наверное, можно, если мы действительно не можем никак убедить человека отказаться, но это должно быть именно совершенное преступление. То есть не то что кто-то что-то о ком-то сказал, а действительно преступление — убил, украл, еще что-то, — и этот человек не хочет, не может его исправить. Тогда да, если мы точно знаем, что его совершил такой-то, мы можем сказать об этом.
Но это не должно быть желанием возгордиться, потщеславиться, свести личные счеты, свести вообще какие-то счеты, убрать таким образом своего идейного противника. Нет, это должно быть именно желание исправить совершенное зло. Только в этом случае сообщение о каком-то преступлении не будет греховно.
Потому что грех — это и то, что мы совершаем в нашей душе. Понимаете, можно делать добрые дела и при этом грешить.
Если мы делаем добрые дела из тщеславия, допустим, то мы все равно грешники, хотя вроде бы и делаем какие-то ну вполне полезные вещи.
И наоборот, есть масса вещей, которые безразличны, казалось бы, обществу, но при этом они греховны, потому что существуют в нашем сердце как грехи. Простейший пример — блуд. Блуд никому не делает зла в обществе, но мы все равно знаем, что это грех, потому что он разъедает наше сердце. Вот так же и донос. Донос, по сути своей, это такой духовный блуд. Он тоже разъедает сердце, потому что мы как бы прелюбодействуем с властью, отказываемся от видения в человеке образа и подобия Божьего и видим в нем винтик в механизме власти: винтик сломался — его надо заменить.
Поэтому, конечно, никакие доносы (в том числе идейные — за то, что человек мыслит не так) недопустимы в принципе.
И тем более омерзителен донос, когда человек как бы себя особо и не скрывает, но его никто не трогает, а мы пишем на него: обратите внимание, что такой-то делает то-то. Чаще всего это бывает связано с какими-то идеологическими выступлениями. То есть человек высказывает свои мысли, на него не обращают внимания по тем или иным причинам — может быть, руки не дошли, может быть, просто считают малозначимым, может быть, что-то еще. Но доносчик старается, пишет и, естественно, в конечном итоге надоедает властям. После этого власть обращает внимание на этого человека и каким-то образом его деятельность пресекает.
Вот это, конечно, очень греховно, потому что фактически это то, что сделал Иуда. Спаситель говорил открыто, ни от кого не скрывался, Иуда Его просто выдал. Поэтому доносительство — это грех, грех серьезный, очень страшный, и мы должны, если у нас появляется желание донести на кого-нибудь, его в себе изживать
Видео: Сергей Щедрин
Благодарим Храм Воскресения Словущего на Арбате за помощь в проведении съемки