Познаете истину, и истина сделает вас свободными. (Ин. 8,32)
«Потребность познания так неотъемлема от человека, как потребность в воде и пище. Она больше и глубже, чем потребность в одежде и жилище. Стремление к нему горит и в младенце, когда новы все проявления бытия. Все что видит младенец – предмет познания. Для взрослого познание есть непрерывное углубление в сущность явлений. Счастлив тот, кто среди многоцветия известного видит и радостно воспринимает новое, не скользит торопливыми взглядами по поверхности фактов», — писал на склоне лет профессор-протоиерей, доктор геолого-минералогических наук Глеб Александрович Каледа, вспоминая как его трехлетнего мальчика, отсадили в поезде от окна и тем самым лишили возможности познания мира.
Это удивительное стремление к познанию, от познания пейзажа за окном поезда, через познание законов природы и устроения человеческой души, до познания Бога, в сочетании с глубокой христианской верой были определяющими в личности этого незаурядного человека.
Он жил в трудном ХХ веке и был участником и свидетелем многих эпохальных событий этого непростого времени, осознавая себя рядовым участником этих событий. «Рядовым прошел войну, позже стал рядовым научным сотрудников, в конце жизни … рядовым священником», — писал он в своих воспоминаниях, которые назвал «Записки рядового». Понимая христианство, как «полноту жизни во Христе», он воспринимал жизнь во всем ее многообразии и красоте, строя ее на твердом основании веры Христовой, и относясь к любым своим обязанностям как служению Богу. Это позволило ему принести плоды, во многом превосходящие плоды его соработников.
Сокровище веры он получил от матери, Александры Романовны урожденной Сульменевой, и с детского возраста осознавал себя верующим, православным человеком. Однажды, когда будущий отец Глеб мальчиком вышел во двор погулять, к нему подлетели несколько мальчишек, играющих в войну, а так как это были двадцатые годы, то они естественно играли в «красные – белые». В азарте игры они спросили Глеба:
— Ты красный или белый?
Глеб вспомнил, как недавно он спросил у матери:
— Мама! А красные верили в Бога?
— Нет.
— А белые?
— Да.
И в его сознании назвать себя «красным», значило признать себя неверующим. Он ответил мальчишкам:
— Белый, — за что и был бит.
Свой первый научный эксперимент будущий ученый также провел в раннем детстве, когда пятилетним мальчишкой он вдруг обратил внимание на то, что есть тени, которые днем и вечером имеют разную длину. На вопрос к своему старшему товарищу, почему так происходит, он получил совершенно неудовлетворительный для него ответ:
— Вечер есть вечер, а день есть день.
Через некоторое время он заметил, что в освещенном электрической лампочкой помещении тень от палки, с которой он играл, меняет длину. Он стал проверять это в коридоре, на вечерней улице подходя и отходя от фонарей. Вывод из этого эксперимента был сформирован примерно так: чем ниже лампа, фонарь или солнце над предметом, который дает тень, и чем он дальше от них находится, тем длиннее его тень. Глеб поспешил сообщить о своем первом открытии матери.
Несмотря на то, что в этот раз Александра Романовна к огорчению сына не восприняла величие его открытия, она первая обратила внимание на его естественнонаучные интересы и стала заниматься с ним сбором гербариев, коллекционированием насекомых и т.д., хотя и признавалась, что ей «с Глебом трудно», т.к. по образованию и складу ума она сама была гуманитарием.
Интерес к геологии появился у Глеба, когда он учился в седьмом классе. Учитель географии, Александр Иванович, дал ему учебник «Исторической геологии» Н.М.Страхова, и он увлекся геологией, стал собирать коллекции минералов, ходить по Подмосковью, изучать различные геологические объекты.
Годы отрочества и юношества будущего пастыря пришлись на конец двадцатых – тридцатые годы – время первых пятилеток, коллективизации, раскулачивания и голода, годы массовых арестов и репрессий и жесточайшего в истории гонения на Церковь. Он и его близкие стали свидетелями и участниками этих событий.
Переезд семьи Калед из Минска, где прошли ранние детские годы Глеба, в Москву, был связан с угрозой ареста Александра Васильевича, отца Глеба. Пять первых духовников отца Глеба приняли мученическую кончину. Среди них сщмчч. Владимир Амбарцумов, отец будущей жены Глеба Лидии, и Сергий Успенский, убиенные в Бутове и причисленные ныне к лику святых.
Много позже, оценивая события этих лет, отец Глеб писал: «тридцатые годы обычно представляют в мрачных и темных тонах. Но это была героическая эпоха в жизни Церкви». И за десятилетие до прославления Собора новомучеников и исповедников Российских он предсказывал: « Если мы причислим к лику святых всех наших новомучеников, то святых в Русской Православной Церкви будет больше, чем во всех поместных церквах вместе взятых».
В единственной комнате коммунальной квартиры в конце Новослободской улицы, где жили Каледы, нередко останавливались направляющиеся в ссылку или из ссылки друзья его родителей или какие-то гонимые монахини. Нередко ночевал здесь и не имеющий собственного крова отец Владимир Амбарцумов, по благословению которого Глеб, приобретший в своих геологических экскурсиях опыт поездок по Подмосковью, ездил по областным деревням в поисках скрывавшихся священнослужителей с целью организации им помощи. Так, впервые, его опыт, приобретенный благодаря его мирским интересам, послужил на благо Церкви.
Становление отца Глеба как личности пришлось на годы Великой Отечественной войны. Из-за смерти матери в 1933 г . он пропустил один год учебы в школе, и поэтому кончал школу в 1941 г ., а не годом раньше как его сверстники, встретившие войну в армии. Наверное, Господь, через кончину матери, сохранил его от участия в мясорубке первых месяцев войны, где погибло большинство его однолеток. Глеб был призван в армию в августе 41-го и после обучения в школе радистов был направлен в полк гвардейских минометов «Катюш». В декабре 1941 г . он на Волховском фронте. Летом 42-го – участвует в боях на дальних и ближних подступах к Сталинграду и в самом смердящем трупным запахом городе на Волге. Затем суровая морозная зима 1942-43-х гг. в Волжской степи. Лето 43-го – Курская битва, начало которой он, который был обязан принять и передать приказ своему дивизиону о первом залпе, по замыслу командующих, должный стать сигналом к началу нашей артподготовки на этом участке фронта, просто проспал, устав после нескольких суток бессменного дежурства. Но в первый же день битвы он, обеспечивая радиосвязь с наблюдательного пункта на передовой с дивизионом, попадает под бомбежку разрывных бомб и остается жив чудом, о чем свидетельствуют его неверующие товарищи. Радиатор машины, к которому он зачем-то прижался, выпрыгнув из кузова, где находилась его рация, был пробит в трех местах. Затем было освобождение Белоруссии, штурм Кенинсберга и участие в морском десанте к Пиллау. Его участие в войне было реальным. Он почти все время на передовой, участвует в разведке, берет пленных, индивидуально на него немецкие бомбардировщики сбрасывают бомбы. Последний раз в него прямой наводкой целится немецкий «тигр» вечером 8 мая 1945 г .
Медаль «За отвагу», ордена «Отечественной войны» и «Красного знамени», последний из которых являлся тогда второй после звезды Героя наградой, выдаваемой как правило офицерам, а не рядовым, полученный им за обеспечение радиосвязи, в условиях окружения, что позволило спасти несколько воинских частей, и другие награды – таков видимый результат этого периода жизни.
Но было и другое.
Реальная угроза расстрела за то, что заступился перед офицером за товарища. Он был поставлен на край ровика, и на него был наведен пистолет. Только его спокойствие, по словам товарищей, спасло его от смерти.
Было и исповедничество, когда, чтобы не вступать в партию или комсомол, он вынужден был сказать о своей вере в Бога.
— Зачем тебе эта совесть? – спросил его офицер.
И одновременно с этим – учеба в учебных заведениях. За годы войны гвардии рядовой Глеб Каледа заочно окончил курсы немецкого языка, а затем поступил и учился на первом курсе Цветмета. Офицеры вначале протестовали против его занятий и того, что он носил в своем вещевом мешке учебники, не предусмотренные воинским уставом, а затем смирились и даже помогали заниматься.
Спустя годы, оценивая время войны, отец Глеб говорил:
— Это было время удивительной духовной свободы. От тебя практически ничего не зависело. Ты не только не знал, где завтра окажешься, но и будешь ли завтра жив. Ты целиком находился в руках Божиих и благодаря этому свободен.
А в августе сорок четвертого он писал:
— Сказано не «ни волос с головы человека», а «вашей». Нам надо отдать себя Его воле – и только. Что нам Опасность? Разве наш дом здесь? Разве не мы поем: «не убоимся ужасов в ночи, стрелы летящей днем». Неужели и здесь мы далеки от слов песни. «Падут тысячи и тьма одесную тебе». О, как это все справедливо! На войне личным опытом все это постигнуто.
У меня есть глубокое ощущение, что для меня лично не нужны ровики, ибо то, что будет со мною, совершенно не зависит от них. Оно очень глубоко и прочно. В них не ощущаю потребности. Ровики, конечно, рою, ибо приказывает начальство и неудобно уклоняться от работы, когда работают товарищи. Разве нет у нас Сильнейшей защиты? Не думаю, конечно, что я бравирую. Я помню: «не искушай Господа». И бессмысленное бравирование как раз и будет искушением Его. … Я обладаю ощущением своей защищенности. …Ведь слово «более опасно», точно сохранность свою мы будем измерять тем, сколько осколков падает в разных местах на квадрат площади, а не Его Волею, свою защищенность – сделанным нашими руками ровиком, а не своей верностью, не своим желанием Его воли над нами. Последнее, самое главное, что своими добрыми делами мы не сохранимся, ибо грехов во много раз больше их. Да, увы, их бесконечно больше…
После демобилизации осенью 1945 г . Глеб поступает во МГРИ (Московский геолого-разведочный интитут), который заканчивает с красным дипломом в 1951 г . и поступает в аспирантуру.
В 1945 г . он знакомится с наместником Троице-Сергиевой Лавры, архимандритом Гурием (Егоровым), который передает его для духовного руководства своему ученику, иеромонаху Иоанну, в миру Константину Николаевичу Вендланду, кандидату геолого-минералогических наук. Отец Гурий сказал:
— Вы оба геологи, вот и разбирайтесь между собой.
Через год отец Гурий был хиротонисан во епископа Ташкентского, и, когда у Глеба встает вопрос, куда ехать на практику, он был решен однозначно – в Среднюю Азию, чтобы иметь возможность общаться с еп. Гурием и о. Иоанном, который также переехал в Ташкент. Это определило регион профессиональных интересов и работ на многие годы, хотя с детства Глеб зачитывался описаниями путешествий полярных исследователей и мечтал работать на Севере.
По окончании института Глеб, которому уже было около 30-ти лет, задумывается: правильно ли он избрал свой путь, следует ли жениться, а может быть следовало бы целиком посвятить свою жизнь Богу и принять монашество. Он пишет о своих сомнениях отцу Иоанну.
В своем ответе архимандрит Иоанн отвергает возможность для Глеба принятия монашества, но допускает возможность в некотором далеком будущем пойти на церковное служение, и благословляет его на брак с Лидией Амбарцумовой, дочери его первого духовника сщмч. Владимира, с которой он был давно знаком и с которой у него сложились отношения брата и сестры. Завершая свое письмо о. Иоанн пишет:
— Не бойся охватившего тебя увлечения наукой! Это благородное увлечение. И неверующие, занимаясь наукой, часто испытывают восторг перед красотою раскрывающихся перед ними горизонтов и радость от полученных результатов. Ты же можешь эти чувства (восторга и радости) возводить к Богу, Создателю. На этом пути верующий не забудет Бога. Ты боишься – не есть ли твое увлечение наукой – греховная страсть. Это увлечение может быть греховной страстью только, если ты поддашься самомнению, склонишься к чужим похвалам, сам себя будешь ставить высоко в своем мнении, одним словом, возгордишься. С учеными, особенно не очень большими, так случается часто. Но где же это не может случиться? Самомнение подстерегает нас на каждом шагу, даже если мы нечего не делаем. Поэтому нельзя тебе сказать «я не буду заниматься наукой, потому что боюсь возгордиться» — это будет неправильно. Дай Бог тебе иметь крупный успех в науке, как следует потрудиться в ней, дай Бог тебе постоянно получать радость и утешение от этого труда.
Глеб выполняет благословение духовного наставника: жениться и занимается наукой, и оба этих делания приносят достойные плоды.
Он прожил с супругой 42 года. Господь даровал им шесть детей и семнадцать внуков. Двое из детей получили геологическое, четверо – медицинское образование. Двое защитили кандидатские диссертации. Двое сыновей приняли пресвитерский сан, старшая дочь — вдова священника, младшая приняла монашество и является настоятельницей монастыря. Свой опыт и осмысление путей построения христианской семьи он изложил в книге «Домашняя церковь», претерпевшей три издания на русском, а также французском и сербском языках.
Глеб Александрович достиг значительных успехов и на научном поприще. Досрочная защита кандидатской диссертации и педагогическая и научная деятельность во МГРИ. Затем работа во Всесоюзном научно-исследовательском нефтяном институте (ВНИГНИ), где он занимал должность начальника отдела, а затем заведующего сектором литологических исследований. Руководство всесоюзными научными проблемами, когда под его началом работали коллективы из разных институтов страны. Многолетнее участие в работе редколлегии одного из ведущих геологических академических журналов.
Создание нового научного направления и плеяды учеников, получившие признание в защите докторской диссертации и присвоении ему профессорского звания. Написание более 170 научных трудов, ссылки на которые имеются даже в Большой Советской энциклопедии. Он отдал науке более 40 лет своей жизни и даже после выхода на пенсию в течение какого-то времени работал в качестве профессора-консультанта. При этом по словам одного из своих коллег, академика РАЕН, профессора В.Н.Холодова:
— Он не был равнодушным и узким фактографом природы… <а> был неутомимым искателем истины, человеком по-настоящему увлеченным наукой.
Наряду с этим Глеб Каледа жил глубокой духовной, религиозной жизнью. После войны он становится прихожанином московского храма Илии Обыденного. На протяжении многих лет его самым близким другом является брат его супруги протоирей Евгений Амбарцумов, настоятель Свято-Троицкого, а затем Свято-Владимирского соборов Ленинграда. Он продолжает общение со своими духовными руководителями владыками-митрополитами Гурием (Егоровым) и Иоанном (Вендландом), а также епископом Стефаном (Никитиным) и архиепископом Мелитоном (Соловьевым).
В 1972 году митрополитом Иоанном Вендландом он был тайно рукоположен во священники, и в течение 18 лет, до своего выхода на открытое служение в 1990 г ., практически каждое воскресение и великие праздники совершал у себя в кабинете, превращающимся в храм, Божественную Литургию.
Сейчас, по прошествии более четверти века, трудно представить ту обстановку, которая была в СССР в начале 70-х годов. Правление Брежнева при «сером кардинале» Суслове и председателе КГБ Андропове. Обычно это время называют «периодов застоя», наступившим после Хрущевской оттепели, которая обернулась для Церкви ужесточением атеистической борьбы и массовым закрытием храмов. В 70-х, было еще совершенно не ясно, как сложится обстановка в стране.
Возможность новых гонений на Церковь была реальностью, как реальностью были разгром Пражской весны в Чехословакии и диссидентского движения в СССР, использование в борьбе с инакомыслящими спецпсихбольниц и многое другое. Даже духовник отца Глеба и его епископ, митрополит Иоанн, который сам в конце 30-х тайно принял монашество и священство, в 80-х годах сказал, что сейчас бы он наверное не решился совершить тайное рукоположение.
Глеб Александрович слыл в кругу своих друзей, в том числе и верующих, потенциально находящихся в оппозиции к власти, человеком крайне осторожным, если не сказать более. Но, если первое время после принятия священства он совершал богослужение в присутствии лишь супруги и детей, то постепенно, по мере необходимости он открывался о своем священстве тем, кому это было необходимо, и число молящихся в его храме возрастало. Он исповедовал, крестил и даже венчал, и все это происходило в квартире обычной московской девятиэтажки.
Но главное, что было совершено за эти 18 лет тайного священства, это было молитвенное, литургическое служение, еженедельное возношение бескровной жертвы «о всех и за вся». И это служение совершалось им не в силу необходимости выполнения каких-либо служебных обязанностей, пусть даже священнических (от него этого никто не требовал), а в силу глубокой веры и личной необходимости общения и соединения с Богом, Богом-Творцом «неба и земли, видимым же всем и невидимым».
В 1990 г ., после отмены усилиями Патриарха Алексия института уполномоченных по делам религиозных объединений, отец Глеб вышел на открытое служение, которое продолжалось всего четыре года.
В течение этих лет он последовательно был клириком храмов Св. пророка Божия Илии Обыденного, затем Преп. Сергия в Крапивниках и Преп. Сергия бывш. Высоко-Петровского монастыря. Он занимал должность зав.сектором просвещения и катехизации Отдела религиозного образования и катехизации Московского Патриархата и начал диалог о юридических основах взаимоотношений между Церковью и Министерством просвещения, о легализации и государственной регистрации православных учебных заведений, о разработке учебных программ по основам православной культуры для светских учебных заведений и расширении сети воскресных школ.
Он был одним из инициаторов и организаторов первых Рождественских чтений, получивших теперь международный статус. Ему выпала честь стать первым ректором Богословских курсов, преобразованных затем в Свято-Тихоновский Православный Богословский институт. По его благословению был создан Центр Сщмч. Иринея, еп. Лионского, занимающегося вопросами сектоведения.
Особой, но очень важной стороной делания отца Глеба в последние годы его жизни, в том числе и для него самого, было тюремное служение, работа с заключенными. Может показаться, что, если его церковно-просветительская деятельность основывалась на его предшествующем педагогическом и воспитательном опыте, то видимых оснований его тюремной деятельности как будто бы не было. Но, очевидно, что основанием этому послужил опыт всей его жизни, в том числе и тот, что он приобрел стоя под дулом пистолета на краю ровика в Сталинградской степи в 1942 г . Видимо то, что он пережил тогда, дало ему возможность найти те слова, которые были нужны осужденным на смерть заключенным 7-го коридора Бутырской тюрьмы.
Он не был первым, кто из священнослужителей Русской Православной Церкви в конце ХХ века пришел в тюрьму со словами Евангелия, но он был одним из первых, кто стал заниматься этой работой систематически.
— Наши тюрьмы, наши лагеря, наши заключенные остаются с нами, как наши кровоточащие и гноящиеся раны. И нам их лечить, — писал он в своих Записках тюремного священника, призывая собратьев священнослужителей к работе на этом необъятном поле, переполненном человеческим горем и грехом.
В начале 1994 г . отца Глеба постигла тяжелая болезнь. Он воспринял ее как волю Божию и мужественно переносил страдания, связанными с болезнью и несколькими операциями. Он готовился к смерти, хотя и надеялся, что Господь даст ему еще возможность послужить Церкви воинствующей.
1 ноября 1994 г . после очередной операции он предстал пред Господом. По свидетельству врачей-реаниматологов, пытавшихся вернуть его к этой временной жизни, его последними словами были:
— Все хорошо, все хорошо…
Он прожил сложную, но яркую жизнь, и был участником и свидетелем многих эпохальных событий трудного и жестокого ХХ века.
В 80-х годах он ежегодно ходил на встречи ветеранов войны. Однажды, он пришел с одной из таких встреч каким-то грустным и задумчивым. На вопрос:
— Что случилось? – он ответил:
— Для большинства из них, ветеранов войны, война была единственным ярким событием в жизни – у них больше ничего не было. Но у меня, слава Богу, война это только один из этапов жизни, конечно яркий и насыщенный событиями, но помимо этого у меня была любимая работа, семья, служение Церкви и многое другое.
Строя свою жизнь на твердом камне Веры Христовой и понимая христианство как «полноту жизни во Христе», он воспринимал жизнь во всем ее многообразии и красоте, и к любым своим обязанностям, к любому виду своей деятельности он относился как служению Богу, что приносило свой плод сторицею.
Но для многих, кто с ним встречался в жизни он оставался непонятным.
— Зачем тебе совесть? – спрашивал его офицер Красной Армии, узнав о его вере в Бога.
Он остался непонятен и для многих своих невоцерковленных коллег по научной деятельности. Лучше всего это непонимание личности отца Глеба выразил его старший друг и учитель проф. Д.П.Резвой. В ответ на письмо о.Глеба, в котором он сообщил Дмитрию Петровичу о выходе на открытое священническое служение, последний писал:
— Ничто за последние десятилетия моей жизни не поразило меня так сильно, как последнее Ваше письмо. Простите, мой дорогой Глеб, я Вас очень люблю за человечность, за хорошую голову, за исследовательский талант, за умение наблюдать и мыслить, но видеть в Вас агитпропа Московского Патриархата – это выше моих сил…
Он был и остается непонятен и многим православным за его эволюционистскую позицию в вопросах сотворения мира. Крайним выражением этой позиции является заявления некоторых новоявленных защитников чистоты Православия, воспринявших протестантское креацианитское учение, о том, что отец Глеб Каледа является «еритиком-эволиционистом» с требованием его общецерковного осуждения.
Отец Глеб был гармонично развитой личностью и его научные взгляды не входили в противоречие с его религиозным мировоззрением. Вслед за такими мыслителями как свт. Василий Великий, М.В.Ломоносов, А.Эйнштейн и другими он рассматривал природу как творение Божие и писал:
— Библия и природа – две книги, написанные Богом, и поэтому они не могут противоречить одна другой. Мнимые же противоречия между ними объясняются тем, что человек неправильно читает одну из этих книг или обе вместе. (Библия и наука…, Клин, с.54).
— Изучая одновременно обе книги, написанные Творцом – Природу и боговдохновенное Священное Писание, мы глубже постигаем каждую из них в отдельности. Это расширяет и облагораживает. Помогает видеть идею творца в каждом Его творении ( Волхвы, с. 11).
Посвятив большую часть своей жизни научной деятельности, он считал, что «к науке надо подходить как к чтению Евангелия, с душою, чуждою зависти и лукавства, гордости и честолюбия» (Волхвы, с. 10), И он очень любил слова М.В.Ломоносова, что «не токмо небеса, но и недра земли поведают славу Божию» (Волхвы, с. 6).
Менее чем за год до своей смерти, отвечая на письмо Д.П.Резвого, отец Глеб писал:
— Я всегда был верующим. Я много сил отдал изучению геологии, вопросам эволюции. Я внимательно читал Библию и как специалист-естествоиспытатель, и как христианин. Я был и остаюсь ученым. От своих научных взглядов эволюционных не отрекаюсь. Вероятно, промыслительно, что я вышел на открытое служение в Церкви, имея опыт научной работы, организационной работы и авторитет специалиста – научного сотрудника. Мое священническое служение в Церкви является делом всей жизни. Это лучший и важнейший период в моей жизни. Это не перелом, а итог, и сейчас я вижу – закономерный.
Свое мировоззренческое кредо он изложил в небольшой работе, которую обычно называл «Волхвы», так как в его основу было положено Евангельское повествование о поклонении волхвов Родившемуся Бого-Младенцу Иисусу.
Следуя восточной, православной традиции о. Глеб воспринимал волхвов, как древних мудрецов-ученых, через книжное учение и познание природы пришедших ко Христу. Он писал, что этот путь ко Господу в последующие времена совершили и многие другие ученые мужи, и свой жизненный путь он также считал дорогой волхвов.