Елена Кучеренко
Ранним утром после ночной рождественской службы меня разбудил телефонный звонок.
– С праздником! – прокричал в трубке радостный женский голос.
– А? Да… И вас! А вы кто? – пробормотала я.
– Ты что, спишь? Это же Томка. Томка из Солнцево.
— Наверное, уже не сплю. Привет!
– Я к тебе сейчас приеду. Я такое расскажу! Маринка на службе была! И это еще не все…
Но уже одно то, что Маринка была на службе, меня окончательно разбудило…
В ежовых рукавицах
Тамару я знаю давно. Мы познакомились лет десять назад в одной паломнической поездке. И с тех пор крепко дружим. С ней вместе тогда была девочка лет семи. Потом я узнала, что это Марина, ее дочь. И Тома растит ее одна. А папы в принципе никогда и не было.
Точнее, теоретически он был. Женщина мне о нем рассказала. Красивый, обаятельный парень, который когда-то подошел в кафе знакомиться к тоже еще молодой, но уже видавшей виды Томке. И совсем тогда не верующей.
Она с радостью откликнулась на проявление симпатии в свой адрес, как откликалась почти всегда – если мужчина был относительно приличным на вид. Уж очень ей хотелось замуж. Но не складывалось.
Характер у Томки был легкий, открытый, добродушный, немного простоватый, но это был скорее плюс, чем минус. Она не была писаной красавицей, но достаточно симпатичной. Обычной, в общем, девушкой была Томка. Хотела семью, деток… Но мужчины почему-то, легко знакомясь, так же легко исчезали из ее жизни. А она страдала, надеялась и доверчиво шла в объятья к очередному «кандидату в спутники жизни».
Так же легко появился и исчез тот – из кафе. Игорь, кажется, его звали. Только вскоре после короткого романа выяснила Томка, что беременна. И родилась Маринка.
До этого, правда, были разные не очень приятные перипетии в виде скандалов с родителями, требовавшими аборт, Томкин переезд к престарелой бабушке, которая умерла за два месяца до рождения правнучки, и т.д. Но история эта о другом…
В храм Тамара пришла как раз во время беременности. Это был второй раз. Первый – когда ее крестила та самая бабушка.
Пришла, потому что было тяжело, больно и страшно. Не знала, как жить дальше и на что жить. Что делать с малышом, который вот-вот родится. Где искать помощь и поддержку.
Батюшка оказался хорошим, сочувствующим. Пожалел ее. Обещал помочь с деньгами и работой. И правда помог. И даже няню нашел из местных прихожанок. Со временем и жизнь наладилась.
Так Томка «пригрелась» в том храме. Воцерковилась. Резко, бескомпромиссно. Я бы даже сказала – сурово. Все светское напрочь отбросила как душевредное, и думала лишь о «высоком».
Маринку, дочку, воспитывала строго. Не хотела, чтобы та повторила ее путь. В вере воспитывала – ранние подъемы на службу и длинные выстаивания в церкви, Причастие, молитвенные правила, паломничества, юбки в пол, платки, домашнее вечернее чтение Евангелия и пугающие разговоры о грехе и адских муках. Никаких гулянок с подружками и друзьями, никаких легкомысленных, с точки зрения Тамары, фильмов и книг. Только все душеспасительное. В общем, держала ее в ежовых рукавицах.
Пока дочь была маленькой, она мать слушалась. И ей даже нравилась такая жизнь. С одноклассниками почти не общалась, а, сделав уроки, бежала в храм. Там дружила она с церковными бабушками, помогала им чистить подсвечники. А их умиляло, что ребенок такой смышленый и верующий. Все «молитовки» знает наизусть и живет как «маленькая монашка» – дом да церковь.
Фото: blaginform.ru
Досвидос! У меня от вас депра!
Но начался у Маринки переходный возраст – со всеми вытекающими. В двенадцать начала она отказываться ходить на воскресные службы.
– Мама, у меня выходной, я хочу выспаться, – говорила она растерянной Томке.
В тринадцать потребовала денег на джинсы и кафе, куда собралась с ребятами из класса. А когда Томка, как всегда, заговорила о мире, который «лежит во зле», и адских муках, психанула, кричала, что ее «все это достало», и пригрозила уйти из дома.
К шестнадцати годам Маринка уже во всю гуляла, курила и могла от души напиться. Связалась, вдобавок, с какими-то готами или что-то типа того, и мать уже с ностальгией вспоминала джинсы, из-за которых у них было столько «боев». Теперь дочка, с выкрашенными в черный цвет волосами и такими же тенями и губами, вся в пирсинге и шипах, выглядела как месячный труп, зачем-то вылезший из могилы. Понятно, ни о какой церкви речи давно уже не шло.
Помню, я даже вздрогнула однажды, когда, заехав навестить мою подругу Тамару, узрела ее дочь в таком виде. В ней не только не было ничего от той нежной девочки в беленьком платочке, трепетно целующей иконы, с которой я познакомилась в той давней паломнической поездке. В ней в принципе мало чего было от девочки или девушки.
Меня Маринка поприветствовала коротким и не очень радостным «хэл!» Но за стол с нами села. Правда, когда мы с Томкой решили помолиться перед едой, она заявила: «Досвидос! У меня от вас депра!» (депрессия, видимо) и удалилась в свою комнату.
А Томка весь вечер плакала и то винила «мир, лежащий во зле», который испортил ее единственную дочь, то себя, которая где-то недосмотрела, а где-то пересмотрела. И все спрашивала меня, как все это исправить. А что я могла ей сказать?
Фото: pics.ru
Только пикни, прирежу!
И вот рождественским утром раздался у меня в доме тот Томкин телефонный звонок.
– Маринка на службе была!
Я накрывала на стол, ждала обещавшую приехать Томку и пыталась представить Марину на рождественской службе – в этом ее «трупном» образе, с которым она не расставалась уже года два. А еще я представляла лица церковных бабушек, которым посчастливилось встречать рождение младенца Христа в такой компании.
Где-то через час в дверь позвонили. Я открыла. На пороге стояли сияющая Томка с кучей подарков и Марина. В юбке! Без пирсинга и шипов! Правда, волосы так и остались черными, как смоль.
– Эээ. Ты, Марин, стиль поменяла, что ли? – глупо пробормотала я.
И тут же испугалась, что девушка обидится и опять скажет:
– Досвидос! У меня от вас депра!
Но Томка уже радостно заталкивала нас в мою квартиру.
– Идите-идите, сейчас все расскажем. А твои что, спят еще?
– Спят.
– Аааа. Извини! Тсссс!
А дальше, за столом я и услышала историю, которой хотела поделиться, но немного увлеклась предысторией.
Еще за неделю до Рождества Маринка была «трупом» – с пугающим черным макияжем, курящим, пьющим, гулящим, не ночующим дома и т.д. И ни о каком Боге и церкви давно не думающим.
Поздно ночью в Новый год возвращалась она домой с очередной тусовки – крепко «подшофе».
– И вдруг остановилась какая-то машина, – рассказывала Марина, – меня схватили и затащили внутрь. А там парни молодые. Тоже пьяные или «обдолбанные». Начали ржать: «О, пугало! Да нет, вроде девушка! А мы сейчас проверим!» Я пыталась брыкаться, один достал нож и говорит: «Только пикни, прирежу». И повезли куда-то. И решают – кто меня первый, кто – второй… Давно мне так страшно не было. От ужаса даже молитвы вспомнила все. Сижу – трясусь. А про себя – «Взбранной Воеводе…» и «Живый в помощи». Как мама когда-то учила, если что-то плохое происходит. И только псалом закончила, как они вдруг машину остановили: «Выходи», – говорят. Я от неожиданности даже спросила: «Зачем?» А тот, с ножом, как крикнет: «Вали, пока не передумали!» Вытолкал меня. И они газанули.
– А я ночью проснулась, – продолжила Тома, – слышу плач из дочкиной комнаты. Захожу, а она с моей иконой Богородицы (на кухне взяла) на полу сидит и рыдает. Увидела меня: «Мамочка!..» Давно уже так не называла…
Фото: uaua.info
Как в детстве
Марина матери все рассказала. Поплакали они вместе, успокоились. И вместе спать легли на мамкиной кровати – как когда-то давно, когда дочка еще маленькая была и боялась темноты.
– А на следующий день она все свое барахло черное взяла и на помойку вынесла, – улыбалась Тамара. – Неделю дома сидела, а потом со мной на службу попросилась.
– Я стояла тогда в храме, и так мне было хорошо, как в детстве, – вспоминала Марина.
– Вот-вот, – поддакивала Тома, – мы теперь с тобой и на все службы, и в паломничества… Глаз не спущу…
– Ну маааам, – нахмурилась Маринка. – Мы же уже говорили. Дай мне самой…
– Да-да, конечно, – спохватилась Тамара. – А знаешь, Лен, меня Маринка после поста в театр ведет. Лет пятнадцать не была…
А я смотрела на них и мне казалось, что теперь у них все обязательно будет хорошо. А еще я понимала, что случилось чудо. Настоящее – Рождественское.