Прежде всего я хотел бы поблагодарить за предоставленную мне организаторами Рождественских чтений во главе со Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II возможность выступить на таком представительном собрании, по праву завоевавшем высокий авторитет в церковных и педагогических кругах. Я воспринимаю это как знак доверия не столько мне, сколько Издательскому совету Русской Православной Церкви, более того — как знак того, что наша святая Матерь-Церковь ожидает от Издательского совета определенной деятельности, возлагает на него определенную ответственность.
Наше понимание этой деятельности, этой ответственности отражено в заглавии представленного вашему вниманию доклада. Каков бы ни был наш современный мир, Церковь по слову Христову Идите, научите все народы… (Мф 28:19) неустанно выполняет в нем миссию распространения Благой Вести. В этом смысле любой осознанно верующий православный христианин — миссионер, пусть даже его миссия заключается в добром отношении к ближнему…
Наш Издательский совет в течение двух лет стремится построить свою работу так, чтобы способствовать распространению православного просвещения среди церковного народа и в российском обществе в целом. Что-то мы сделали, в чем-то могли бы отчитаться, что-то встречает препятствия. Поэтому я строю свой доклад не как отчет, а как размышление о том, чего нам следует добиваться.
Православные издательства обладают максимальной возможностью для осуществления духовной миссии, для служения слова. В этом отношении Издательский совет прилагает усилия для того, чтобы выходила в свет и православная периодика, и богослужебные книги, и молитвословы, и календари; а также книги по православной агиографии, апологетические издания, душеполезные книги для мирян и литература справочного характера для священнослужителей. И если в 2001 г. у нас опубликованы книги и журналы 51 названия общим объемом ок. 800 печ. л. и совокупным тиражом более 7,5 млн экз., то в 2002 г. — уже почти 70 наименований общим объемом свыше 1000 печ. л. и совокупным тиражом свыше миллиона (различие за счет увеличения выпуска крупных малотиражных книг). Казалось бы, неплохой прирост производства, и можно сосредоточиться на том, чтобы увеличивать его из года в год, снижать себестоимость и тем самым увеличивать прибыль. Это было бы безусловно правильно, будь мы обычным издательским комплексом. Но церковно-миссионерский характер нашей работы заставляет нас думать и о других направлениях, других аспектах издательской деятельности, кратким соображениям о которых я и посвящаю свой доклад: во-первых, это относится к духовно-содержательному аспекту нашей работы, во-вторых — к тактике обращения к читателю, что включает как анализ читательских кругов, к которым мы обращаемся, так и способы изложения того, что мы призваны сообщить нашим современникам, в-третьих — к принципам распространения православной литературы; сразу заметим, что ситуация в этой области оставляет желать лучшего.
1.
Когда мы говорим о православном духовном просвещении, мы обязаны обращать особое внимание на то, чтобы все, издаваемое от имени Церкви, соответствовало чистоте Православия. Речь не идет о тех разномыслиях, о которых писал святой апостол Павел (1 Кор 11:19), ибо цель их — дабы открылись искусные, то есть умеющие наиболее ясно и убедительно изъяснять истины Православия; речь об апокрифических (чтобы не сказать еретических) вариациях на темы Православия, игнорирующих или ложно толкующих Писание и святоотеческое Предание. Между тем потребность народа в христианской вере велика, что бы ни говорила об этом враждебно настроенная пресса, и люди с жадностью ловят все, что, как они полагают, говорит им Церковь. И не следует скрывать, что находится достаточное количество людей (мы не будем сейчас вдаваться в анализ их побуждений), которые считают себя вправе высказывать свои частные соображения так, что читатель может подумать, что ему преподают учение Церкви, а не самодеятельные домыслы.
Разработанная нашим Советом экспертная система ставит своей целью именно определение того, насколько то или иное издание можно считать церковным, то есть соответствующим учению Церкви, насколько можно его рекомендовать библиотекам духовных учебных заведений и приходов. Но далеко не все издающие считают необходимым получить такого рода рекомендацию. Приходилось видеть книги, изданные “По благословению митрофорного протоиерея НН” или даже “по решению приходского совета М-ского храма”, а то и без всяких указаний подобного рода. Как правило, такие издания излишне полемичны, причем их полемический удар приходится даже не столько на иноверцев, инославных и т. под., сколько на священноначалие Матери-Церкви; можно сказать, что они желают быть “православнее Православия”. Другое их свойство — острая политическая полемика, которая православной литературе вовсе не пристала, третье же (и самое распространенное) — беспомощность, если не безграмотность богословских построений, неизбежное соскальзывание в ложную апокалиптику (лжепророчества), приписывание признанным духовным авторитетам Православия не принадлежащих им идей и мнений и изобретение новых, никому неведомых “авторитетов”. Если что-либо подобное может встретиться в изданиях нашего Совета, нам остается только смиренно покаяться. Но мы считаем своим долгом отстаивание простой идеи: церковные издательства должны издавать церковную литературу. А что же такое церковная литература? Что дает право говорить о том или ином издании, что оно выполняет духовную миссию?
Отклонюсь в сторону. Одна очень образованная пожилая мирянка, хорошо знающая греческий язык и поэтому читавшая в оригиналах и Новый Завет, и Добротолюбие и другие святоотеческие творения, ознакомившись с некоторыми образцами новых переводов Евангелия, сказала: “все правильно переведено, да только не чувствуется, что этот текст некогда всколыхнул народы”. Тем самым она определила тот высший критерий, которым мы должны руководствоваться. Православная духовная литература должна говорить человеку о Христе Спасителе и об истине Христовой так, чтобы просветить ум, согреть сердце, очистить душу, подвигнуть человека на путь спасения. Между тем во множестве современных благочестивых сочинений великие истины христианства буквально тонут в мелочных соображениях об особенностях поведения в быту, — а ведь бытовое поведение христианина должно естественно вырастать из глубины его облагодатствованной души, просвещенной светом истины, взращенной в молитве и таинствах церковных. А так, если прикинуть, то в массе современной церковной литературы тема женской одежды распространена гораздо шире и трактуется гораздо более горячо, чем тема любви к Богу и ближнему, чем понимание заповедей Божиих. Самодельные перечисления грехов, некоторые из которых просто озадачивают (например, “ездила в такси”), занимают на церковных прилавках едва ли не больше места, чем вдумчивые, глубокие исследования таинства покаяния, написанные при этом вполне доступным языком.
И еще о некоторых темах, касающихся современной православной литературы, хотелось бы поговорить или хотя бы коснуться их, назвать.
У нас почти нет литературы для образованных, но невоцерковленных или маловоцерковленных людей; мы им привычно не доверяем. Какая-то своя маленькая правда в таком отношении к интеллигентам (или образованцам?) есть, и об этом я еще буду говорить. Но это не оправдание для того, что, к сожалению, почти беззвучно внедряется мнение, согласно которому образцовый прихожанин должен всю свою премудрость черпать от батюшки, и это мнение удерживается даже вопреки фактам. А факты говорят, что совершенно недостойные волнения, связанные с ИНН, исходят именно из среды людей малообразованных и что именно малообразованные люди склонны развивать культ никому неизвестных старцев и стариц и противопоставлять их “учения” соборному учению Церкви. И поскольку Церковь есть единый организм, одна болезнь ее “человеческой” составляющей влечет за собой другую, сходную: священники уже не считают своим пастырским долгом непрестанное повышение своего духовного образования. Вопиющий пример: издается книга о том, насколько вредна лесть. Написано убедительно, приводится множество примеров из Писания — все на церковнославянском языке. Между тем на этом языке слово лесть означает “ложь”. Комментарии излишни.
Я не уверен в том, что будь у нас литература с внятным изложением вопросов, вводящих людей в соблазн, у них вовсе исчезли бы аргументы типа “а мне тут один подвижник сказал…”, но дерзну предположить, что таких людей могло бы и поубавиться.
У нас почти нет миссионерской и апологетической литературы, ориентированной на современников с достаточно высоким образовательным цензом и профессиональным статусом; получается, что их мы отдаем светской публицистике, которая час от часу становится все более откровенно антихристианской, а если откровенно — антиправославной, поскольку католицизм, протестантизм и всяческая эзотерика пользуются чрезвычайным доброжелательством СМИ.
У нас чрезвычайно мало литературы для подростков — и не только для внецерковных, но и для церковных детей, которые поэтому (хотя и не только поэтому) во множестве уходят из Церкви, несмотря на то, что прилежно отзанимались в воскресных школах, и это наша боль, наша трагедия.
Естественным образом встает вопрос — как нам издавать православную литературу, чтобы она “захватывала” обделенные нами слои населения. Попытке ответа на этот вопрос я и посвящаю вторую часть своего доклада.
2.
Наверное, нет необходимости специально анализировать вопрос о том, считаем ли мы благополучным культурное состояние современного нам российского общества. Не отвлекаясь на живописные примеры, мы можем констатировать, что считаем его неблагополучным. И получается, что культура Церкви — той самой Церкви, которая породила великую российскую культуру прошлого, — вынуждена замкнуться в себе, отстояв для себя только лишь ограниченную территорию, то, что называют гетто. А если суммировать все недоброжелательные антицерковные публикации, которых более чем достаточно, то из них вырывается вполне уголовным языком сформулированное требование: “И не высовывайтесь!”.
Допустим, мы на это согласимся. Несколько лет назад весьма почтенный профессор, которого столь же почтенная газета избрала экспертом по религиозным вопросам, в этом смысле и высказался: пускай-де принимаются какие угодно законы относительно брака, деторождения и проч.; пусть страна живет себе как хочет, а мы будем жить так, как надо. Такая позиция представляется абсолютно неприемлемой не только потому, что противоречит духу и букве учения Христа, ибо отвергает саму идею Благовестия и принцип любви к ближнему, но и потому, что неизбежно ослабляет Церковь: ведь мы не можем уходить в пустыни и жить там за высокими стенами, а неизбежно общаемся с “внешними”. Результаты такого общения не заставили бы себя ожидать.
Представляется, что в наше время, которое несомненно являет картину ослабления веры в общественном сознании (но не в Церкви и не в народе, ибо “общественное сознание” и мнение народа — далеко не одно и то же) и, что характерно, одновременно картину падения культуры, Церковь обязана противостоять этому ослаблению и падению. Я специально выбираю слово противостоять, а не бороться, потому что борются две силы, в чем-то сопоставимые, а противостоять могут два явления, вовсе несоразмерные, в данном случае — изначальная и вечная Церковь и какие-то поверхностные явления мирской суеты и упадка.
И вот, в том, что касается тех способов, которыми церковная печать должна доносить слово истины до современных церковных, нецерковных и малоцерковных людей, я хотел бы — более того, я считаю себя вынужденным говорить о том, что она обязана в связи с этим взять на себя тяжелейший крест культурной миссии, то есть возрождения или даже становления русской гуманитарной культуры. Первая тому причина — чисто практическая: налицо стремительный упадок русской культуры, забвение ее основ, и если Церковь не возьмет на себя миссию культурного возрождения (как — это отдельный вопрос, которого я еще надеюсь коснуться), то через несколько социологических поколений мы будем вынуждены проповедовать дикарям, — и это при том, что социологическое поколение гораздо более кратко, нежели генетическое, и некоторые социологи исчисляют его в шесть лет; это означает, что каждые шесть лет мы имеем дело с иной культурной популяцией. В своих столь печальных констатациях я исхожу в основном из высказываний педагогов-словесников: наши школьники считают “устаревшей” литературу не только XIX, но и XX века, не понимают, как можно быть счастливым без денег (тем более — от денег отказываться), как можно любить без физической близости, уважать тех, кто не добился материального процветания, и быть привязанным к свой Родине нерасторжимыми узами любви и верности, коль скоро “где-то там” вроде бы и сытнее, и легче.
Вторая причина близка к первой: русская культура есть результат православного просвещения Руси — невзирая даже на то, что некоторые ее представители всеми силами пытаются от этого отказаться. В результате ряда исторических событий произошло разделение духовной и светской культуры, доходящее подчас до острого противопоставления. А поскольку врата Церкви открыты для всех, в том числе и для блудных ее детей, восклицающих по неведению “я человек интеллигентный и с религией никаких дел не имею”, нам следует раскрыть православные истоки русской культуры и ее православную традицию максимально ясным и неопровержимым образом, так, чтобы подобные восклицания стали невозможными.
Разумеется, культура — явление широкое и сложное, а наше дело заниматься книгоиздательством. Поэтому в дальнейшем я и ограничусь культурными компонентами издательского дела.
И сразу приходится признать, что основная слабость наших изданий — это их язык. Мы должны не овладеть современным языком русской культуры, потому что невозможно овладеть тем, что находится в руинах, — мы должны разработать основы того языка, на котором Русская Православная Церковь обращается к своему народу.
Язык светской литературы содержит в себе обломки того официального языка советской эпохи, который Чуковский в свое время назвал канцеляритом, а поклонники Оруэлла прозвали новоязом. Язык этот лексически беден, любит выстраивать длинные словесные конструкции, которые вовсе не воспринимаются на слух и чрезвычайно трудны в чтении. К сожалению, приходится говорить о том, что этой болезни языка не избежали и церковные издания, особенно официальные.
На скудную основу “бывшего” советского языка накладываются слэнги; в основном их два: уголовно-лагерный жаргон, который нынче употребляют буквально все, от рафинированных интеллигентов до малых детей, и искаженные английские заимствования. Отмена моральных норм речи уснащает это месиво ненормативной лексикой, что делает его и вовсе неприменимым для христиан. То, что считается разговорным вариантом этого языка, усеяно бессмысленными повторяющимися словечками ну, типа, короче, ваще и тому подобное, среди которых ненормативная лексика занимает статистически выдающееся положение.
Разумеется, гуманитарные научные статьи пишутся другим языком, перегруженным иноязычными заимствованиями (конечно, термин есть термин, и без него не обойтись, но зачем же вместо задача писать энигма и беспрестанно рассуждать о ментальности), стилистически усложненным и подчас любящим употребить (чаще вовсе не к месту) церковное словцо, например, ипостась вместо аспект. Словесные построения в таких статьях страдают нарочитостью, и неоднократно было замечено, что слово еретический в них употребляется в смысле “новаторский, смелый, прогрессивный”. Что ж, вольному воля.
Так на что же нам опереться, где найти базу для построения текстов на подлинно современном языке — внятном, четком, доходящем до сердца и ума?
Было бы большой ошибкой считать, что “все вот это” и есть современный русский язык. Это можно назвать современным неблагополучным состоянием русского языка, его болезнью. Но и всякий язык в своем развитии проходит стадии такого вот упадка, вызванного разнообразными причинами. Наше дело — сквозь все это безобразие видеть прекрасные черты нашего великого языка на новом этапе его становления. Неслучайно зарубежные лингвисты то, что мы называем литературным языком такой-то эпохи, то есть современным языком, называют языком стандартным. Вот этот стандарт современного русского литературного языка нам следует научиться вычленять и им пользоваться.
Еще одно отступление: сейчас очень модно ругать наше духовное образование. Я же могу упрекнуть его разве что в том, в чем издавна упрекают и образование светское. Думается, что дело не в программах как таковых, а в отношении учащихся к процессу обучения. И в духовных, и в светских учебных заведениях если учащийся хочет получить знания, он их получит — упорным трудом, дополнительными изысканиями под руководством преподавателя, прилежанием и сосредоточенностью. А если он хочет получить диплом, он его получит — поверхностной зубрежкой, ловким маневрированием, наконец, хитростью. Дипломы тех и других равнозначны. Но, думаю, понятно, кто из них призван соучаствовать в разработке новых культурных языковых стандартов.
А на что же нам опираться в этом поиске? — К сожалению, вряд ли могут послужить языковым образцом переводы святых Отцов, выполненные в XIX веке. И причина тому — не только языковая пропасть в полтора-два века, но и изменение принципов перевода, в первую очередь — необходимое изменение буквального следования греческому порядку слов. К слову сказать, русские церковные переводчики никогда не отказывались от совершенствования трудов своих предшественников; самый простой пример тому — редакционные примечания к тексту Великого покаянного канона преподобного Андрея Критского, на которые неизбежно обращал внимания всякий, кто брал в руки эту книгу. Бесспорно, великое дело сделали те издатели, которые в удивительно короткие сроки снабдили нас репринтными изданиями святоотеческой литературы. Но теперь, как представляется, следует приступить к следующему этапу освоения святоотеческой письменности — к переводу Отцов нашими современниками. Такая работа уже ведется, и мне известно, что ей придает важное значение Святейший Патриарх. Думается, что переводчики святых Отцов как люди с высокими профессиональными знаниями, хорошо и широко осведомленные об истории русской церковной литературы, могут предоставить нам тексты, не только точно соответствующие духу и букве оригиналов, но и находящие путь к уму и сердцу современников и способные служить базой для развития современного языка церковной письменности.
В том, что такая работа возможна, что такой труд принесет свои плоды, убеждает нас положительный опыт первых томов Православной Энциклопедии.
Другой источник этого развития — это проповеди и книги наших церковных писателей 2-й половины ХХ века. Я не буду их называть, их много и не хотелось бы устраивать нелепую и недостойную раздачу мест и медалей. Я только призываю их тщательно изучать, а не просто выписывать понравившиеся словечки и фразы; нужно стараться понять, чем же привлекают нас эти книги, как бы идти путем авторской мысли.
Но есть вещи, от которых следовало бы предостеречь. Во-первых, это смешение русского и церковнославянского языка. Конечно, приводя церковнославянскую (а то и греческую) цитату в аудитории академиков, можно оставить ее без перевода. Но даже в семинарских учебниках (в первую очередь — в дидактических целях), не говоря уже о книгах для мирян, эту цитату следует выделить, точно перевести и по возможности истолковать. Иногда то же самое приходится делать и тем авторам, которые цитируют Священное Писание в Синодальном переводе, — и потому, что некоторые места, взятые отдельно, вне общего контекста, уже нуждаются в языковом комментарии, и потому, что Священное Писание должно быть преподнесено (и понято) предельно ясно.
Во-вторых, часто происходит забавное (но не для специалистов) недоразумение со словом этимология. Его точный научный смысл — доказанное происхождение одного слова от другого. Всякое созвучие слов, обладающее каким-то смыслом, называется народная этимология и к науке как таковой отношения не имеет. Тем не менее Ветхий Завет (да и Новый отчасти) изобилует сопоставлениями слов разного происхождения, коль скоро это сопоставление представляет для Богодухновенного автора (и соответственно для читателя) какой-то полезный смысл. И это — хороший пример, когда можно и нужно безболезненно и корректно расставить по своим местам научные факты и духовный смысл. Церковный автор может говорить о звуковых совпадениях слов, если считает, что в этих совпадениях содержится какой-то смысл, — но не нужно называть эти совпадения этимологией. Самый простой пример: в слове смородина нам слышится что-то родное и близкое, относящее нас к счастливому пребыванию в родных местах. Это можно назвать поэтическим совпадением, но никак не этимологией, потому что смородина происходит от слова смрад, в древнерусском означавшего аромат.
Эти рассуждения привели нас к болезненной теме церковной литературы для образованных людей.
Пока что приходится выделять достаточно обширный пласт книг и статей, цель которых — отвратить образованных людей от веры. Речь идет о той литературе, которая с якобы церковных позиций опровергает достижения науки. В рамках данного доклада подробно рассуждать об этом возможности нет; хотелось бы лишь напомнить о том, что так называемые “фундаментальные” опровержения науки суть достижение протестантского богословия, что той “естественно-материалистической” науки, о которой писал, например, преподобный Феофан Затворник, уже давно и в помине нет, а современная наука все больше склоняется к принципиальной научной непознаваемости истоков мироздания и начал человека. Даже процессы взаимодействия в живой материи электрических и химических процессов современная наука объяснять отказывается. Чтобы покончить с этой темой, напомню слова протоиерея Глеба Каледы, священника и ученого, который говорил, что строгая наука и православное богословие друг другу не противоречат, потому что у каждого — своя область; нападают друг на друга шарлатанство и неправославие. И вот, многие образованные люди, считающие, что их антирелигиозная позиция (антиправославная, на самом деле, потому что уже приходилось встречать сочетание атеистический филокатолик) выстрадана ими в глубоких размышлениях, сами не отдают себе отчет в том, что все свои доводы они почерпнули в учебнике научного атеизма, — науки, которой не было, нет и быть не может, потому что никакая наука не может изучать то, существование чего она отрицает.
Большая ошибка некоторых наших миссионеров и апологетов состоит в том, что они призывают людей образованных отказаться от своего знания, потому что от так называемых марксистских наук эти люди давно отказались сами (если когда-либо их и принимали), а от бесспорных научных истин отказываться и не следует: обогащенный знанием разум открыт к восприятию благодати. Поэтому было бы желательно, чтобы существовала церковная литература апологетического характера, принадлежащая перу людей, светски образованных, и обращенная к их коллегам по науке.
Здесь приходится хотя бы бегло коснуться проблемы газетно-журнальной полемики, но лишь для того, чтобы констатировать, что она ведется не вполне удовлетворительным образом. Как представляется, дело здесь в исходной позиции, о которой я говорил выше: с нами нервно борются — и мы столь же нервно отвечаем борьбой. Думается, что если какая-то газетно-журнальная нападка и достойна того, чтобы на нее ответить, то отвечать нужно более основательно, с позиции противостояния, вскрывая фундаментальные ошибки оппонента. Иногда такой ответ может быть предельно лаконичным; так, дама, рассуждавшая в телепередаче о Церкви как экономической структуре, получила ответ: “Маркс бессмертен”. И почему-то очень расстроилась.
Итак, для образованных людей следует писать, отбросив мысль об их неполноценности (есть у нас такой грех), с уважением к истинному знанию и предлагая им самим увериться в том, что некоторые их тезисы суть знание лжеименное.
Наши книги для подростков обращают на себя внимание уже обложками, заимствованными, как правило, из лубочно-пейзанской литературы позапрошлого века. Вряд ли какой-либо современный школьник найдет на них хоть что-то, отдаленно похожее на его жизнь. И просто так вот взять и вернуть наших детей к теплому уюту печки, свечки и лампадки невозможно; они знают другой мир, и мир этот ужасен. Они знают про террористов и заложников, про наемных убийц и всеобщую продажность, про мафию вообще и наркомафию в особенности, потому что она с ними “работает” напрямую как с главным своим объектом. Они знают, что в принципе любой человек, встреченный ими на улице, может представлять для них опасность. Они слишком рано узнали мир взрослой жизни — и узнали с плохой стороны.
Писать для них нужно доверительно, не запугивая их, а приободряя. Есть такой протестантский стишок: “Покайтесь, дети, или вы погибнете”. Про погибель они как раз все знают, и под их бравадой, доходящей подчас до жестокости и разврата, живет страх. Выявить этот страх, очистить его от иррационального, животного, претворить в чистый страх Божий — вот одна из главных задач литературы для подростков. А освободив детскую душу от темноты, можно ее увлечь: ведь быть добрым — это здорово, это интересно! Чистота — это рыцарский подвиг! Строгая и головокружительная логика нравственного богословия куда интереснее компьютерных лабиринтов! Короче говоря, авторы книг для подростков должны иметь дело не с благостно сконструированными отроками и отроковицами, а с детьми, замученными ужасами современного “свободного” общества, чтобы вернуть им настоящее детство с его радостями и огорчениями, с конфликтами и разочарованиями, ибо все это присуще настоящему детству. И уж коль скоро они обременены преждевременным знанием, то и о нем с ними следует говорить, но строго и целомудренно, давая им тем самым навык целомудренности в словах, не вторгаясь ни в область “естественного” просвещения, ни в область собственно духовничества: разговор о том, о чем “не следует говорить”, может происходить только с духовником перед лицом Божиим.
А книжки для самых маленьких — это как игра на скрипке: они могут быть либо прекрасны, либо ужасны. И здесь невозможны никакие рекомендации автору: дал тебе Бог талант обращения с малышами — благо тебе, не дал — смирись. Но вот от издателей требуется и мужество, и зоркость.
Наконец, повернемся лицом к значительному контингенту наших читателей, к людям немолодым и не слишком образованным. Я уже говорил о том, что это им адресована главным образом сомнительная околоцерковная литература, и они принимают ее в основном из-за того, что пишется она с большим апломбом. В самом деле, в некоторых статьях, разоблачающих ИНН как первый шаг мировой закулисы, программа дальнейших козней мирового правительства расписывается удивительно досконально и скрупулезно. То же самое можно сказать относительно апокалиптических лжепророчеств, приводящих поразительные детали в строго определенном порядке.
Противостоять этому лукавству могут только Слово Божие и творения Отцов. Нам настоятельно необходимы книги, в которых приводятся ясные свидетельства Писания (например, о конце света и о других вещах, ложное толкование которых приводит в соблазн многих и многих) со столь же ясными изъяснениями, в том числе и святоотеческими, и написаны они должны быть ясным языком, без лубочных украшений и псевдостаринных, псевдонародных оборотов; в этой связи не грех вспомнить язвительный памфлет Л. Толстого в “Войне и мире” на “ростопчинские афишки” — прокламации московского губернатора, имеющие целью вызвать в народе чувство патриотизма, а вызывающие только недоумение.
3.
Итак, представим себе, что по намеченной здесь вкратце программе написано и издано какое-то количество книг, в которых Церковь, придерживаясь высших достижений отечественной книжной культуры, творчески воспринятых и претворенных, отвечает на самые насущные вопросы духовной жизни православной России начала XXI века. Дальше начинается то, с чем регулярно сталкивается наш Издательский совет и, несомненно, любое православное издательство: проблемы реализации. И если отдельные издательства решают для себя эти проблемы, обращаясь к стихийно сложившейся системе частных оптовиков, которые, как и всякие деловые люди, обычно в первую очередь руководствуются коммерческими соображениями и уже совсем в последнюю — духовно-просветительскими, то в целом по России картина распространения духовной литературы вовсе не радует. Чтобы книга дошла до читателя, она должна понравиться торговцу-оптовику (у него свой вкус), старосте (у него свои пристрастия) и женщине, торгующей свечами, иконками и заодно уж литературой. А у нее не только свой вкус, но и неограниченные права, так что если книга ей не по нраву, она ее и совсем на прилавок не выложит. Зато с удовольствием возьмет у неведомо откуда взявшегося бойкого торговца что-нибудь пестренькое и “интересненькое”, желательно — чем-то похожее на триллеры, которыми завалены киоски у метро, не говоря уже о завлекательно исполненных иконах неведомых Церкви “святых”. И на этом звене кончится вся наша культурная реформа.
Поэтому мы предлагаем создать Всецерковный православный книжный коллектор. Хороший опыт работы такого коллектора имела в свое время “Академкнига”, издательство “Наука”. Сейчас тоже уже существует книжный коллектор для научных библиотек (с каталогом подписки на 15000 адресов); кстати, мы вполне могли бы с ними сотрудничать, либо предлагая им наши издания, либо просто изучая их опыт.
Первое условие для создания коллектора — это учреждение Информационного центра при Издательском совете, куда стекается полная информация обо всей православной литературе, издающейся в России, в СНГ и в других странах, где православные диоцезы занимаются издательской деятельностью. На базе этой информации формируется электронный каталог, через который частные или корпоративные пользователи могут заказывать книжную продукцию в Интернете или по электронной почте. Поскольку Издательский совет обладает экспертным правом, он может не включать предлагаемое издание в каталог на тех же основаниях, на которых не рекомендует в печать некоторые рукописи. Допустим, раз в квартал Совет предлагает всем епархиям воспользоваться каталогом для формирования епархиальных библиотек и библиотек духовных училищ, приходов, воскресных школ и монастырей. При этом Совет может особо рекомендовать некоторые издания.
В результате создания и функционирования Православного Общецерковного издательского каталога издания, достойные распространения, найдут своего читателя; православные библиотеки будут формироваться по единому принципу и целесообразно, а не случайным образом; наконец, любознательный пользователь Интернета сможет получить ясное представление о том, что же такое на самом деле православная литература.
Обязательное условие создания такого каталога — к нему, кроме квалифицированных сотрудников Издательского совета (включая экспертов) должны быть привлечены специалисты по базам данных и по книжному маркетингу.