Архимандрит Савва (Мажуко)
В системе богословского знания есть наука с умилительно-конфетным названием «амартология». Звучит, будто это учение о разведении фиалок или способах приготовления джема. Можно попробовать это слово «на язык»: «кафедра амартологии», «исследования в области амартологии», «научный прорыв в амартологии», а есть еще, наверное, «амартологический», «амартологично».
Чем занимается профессиональный амартолог? Амартология – это богословская наука о грехе, поэтому ученый-амартолог – это греховед, специалист в области греховедения.
– Веселая, должно быть, наука!
– Скорее трагичная, потому что это учение не о проступках человека, а о первородном грехе и его последствиях.
Ленивый молитвенник
Было время, когда вечерние молитвы я читал по английскому молитвослову. Дело не в любви к Британии, а в лени, в обычной лени: в этой книжечке молитв было значительно меньше, чем в нашем обычном Правильнике.
В вечернем правиле у меня есть любимая молитва – вторая молитва святого Антиоха «Вседержителю, Слово Отчее». В этом древнем тексте есть такие слова:
Иисусе, Добрый Пастырю Твоих овец!
Не предаждь мене крамоле змиине
И желанию сатанину не остави мене,
Яко семя тли во мне есть.
Последняя строчка меня особенно волнует – «яко семя тли во мне есть» – то есть внутри меня живет зерно растления. «Тлеть» значит «гнить», «разлагаться».
Каким бы ни был человек хорошим, в нем все равно обитает нечто опасное и разрушительное, живет как возможность, зерно, закваска. Проснется или нет – как повезет, как сложатся обстоятельства жизни, но оно все время там, внутри, его нельзя окончательно истребить, и каждый носит его в себе с рождения до последнего вздоха.
В английском варианте эта фраза звучит так:
For the seeds of corruption are in me.
«Во мне – зерна коррупции». Английское corruption имеет не только значение продажности или, буквально, коррупции, но обозначает порчу, гниение, разложение, например, разложение трупа – corruption of the body.
Святой Антиох назвал «семенем тли» то, что в богословии известно как последствия первородного греха. Это загадочная тема, как и сама история грехопадения, описанная в книге Бытия. В богословской традиции существует множество толкований того, что же произошло с Адамом в Эдемском саду. Для нас ясно одно: это трагедия, последствия которой переходят по наследству ко всем детям Первого человека. Как взывает автор таинственной Третьей книги Ездры:
О, что сделал ты, Адам?
Когда ты согрешил, то совершилось падение не тебя только одного,
Но и нас, которые от тебя происходим (3 Ездр. 7:48).
Что это за падение? Не думаю, что кто-то до конца исчерпывающе может ответить на этот вопрос. Есть попытки описать первородный грех языком юриспруденции, как правовое преступление человека перед Творцом, есть версии, выписанные языком этики и даже психологии.
Святой Антиох был иноком монастыря преподобного Саввы Освященного, в своей молитве он открыл, как восточные монахи мыслили этот феномен. Для них грех был органическим повреждением природы человека, хроническим наследственным заболеванием, с которым рождается человек. Угроза этой болезни такова, что потребовалось Воплощение Создателя, чтобы спасти человеческий род от истребительного насилия этой заразы.
Естественно было бы предположить, что амартология – это раздел этики. Ведь именно этика – это философская рефлексия по поводу нравственности и морали. Этик мыслит мир, поскольку в нем есть Добро и Зло. Однако тут всё сложнее. У богословов всё «не как у людей».
Теология первородного греха – это не раздел этики, это ответвление богословской антропологии, учения о человеке. Для обычного гражданина антропология – это о черепах, костях, надбровных дугах, то есть вещах осязаемых, «трогательных». Богослов-антрополог занимается не нравами людей, а самой природой человека, и в этом учении для христианского мыслителя есть две отправные точки:
1) человек есть образ Божий;
2) человек есть поврежденное творение Божие.
Из второго пункта и растет амартология.
Как я могла?
Наш монастырь находится рядом с железной дорогой. Не самое удачное место для обители. Но есть и свои плюсы. Мимо церкви приходится идти не только пассажирам, но и самоубийцам. Представьте, в наше время есть еще люди, которые бросаются под поезд.
Как-то весенним деньком, когда наш сад белел от яблоневого цвета, я услышал возле церкви женский плач, такой надрывный и отчаянный, что просто вынимало сердце. Рыдала интеллигентная дама, которую я робко стал расспрашивать и утешать. Она тоже пришла ложиться под поезд, но струсила и пошла набраться храбрости в церковь. Она работает в школе, уважаемый учитель, потомственный педагог, ее ставят в пример, но теперь вся жизнь пошла прахом – попалась на взятке за какое-то сочинение.
– И зачем брала? И деньги-то глупые? Стыдно людям в глаза смотреть! Что скажет мама? Что будет с сыном? Я не хочу в тюрьму! И главное – как я могла?
И, действительно, – когда она успела стать коррупционером?
Как становятся коррупционерами?
У меня перед глазами множество портретов хороших людей, которые совершали жуткие поступки, неожиданные для самих себя. Человек полон сюрпризов.
По наблюдениям Мити Карамазова, в каждом из нас невероятным образом уживается идеал содомский и идеал Мадонны. Но мудрость состоит в том, чтобы отдавать себе отчет: каким бы приличным человеком ты ни был, «семя тли» живет внутри тебя и до самой смерти не оставит в покое.
Проявляет себя «семя тли» внутренним конфликтом между двумя идеалами, которые описал Достоевский. Вот Медея мучается по Язону:
Желаю я одного, но другое твердит мне мой разум.
Благое вижу, хвалю, но к дурному влекусь (Овидий, «Метаморфозы», 7, 20).
Как это знакомо, не так ли? Стремлюсь к доброму, хвалю его, люблю всем сердцем чистоту, непорочность, святость, а тянусь к грязи, пороку, как зачарованный. Мне кажется, у апостола Павла эта «разодранность» выписана еще драматичнее:
Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу.
Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю.
Если же делаю то, чего не хочу: уже не я делаю, но живущий во мне грех (Рим. 7:18-20).
И далее с отчаянным воплем:
Бедный я человек!
Кто избавит меня от сего тела смерти? (Рим. 7:24).
Почему апостол, рассуждая о грехе, поминает смерть? Потому что это «семя тли» есть воля к самоубийству, к небытию. Грех – это болезнь к смерти, как говорил другой апостол. В грехе человек самоубивается, и дело не просто в поступке, в самую сущность человека внедрена какая-то таинственная сила, что сладострастно влечет его к смерти. И трудность в том, что эта болезнь не операбельна. Можно бы вырезать, но – что?
Фото: John S. Dykstra / johndykstra.us
Грех – это болезнь свободы. Мы ведь не можем обвести мелом свободу и сказать: вот это она и есть, красавица, я ее по синим глазкам узнал. Свобода – это не «что», а «как», это способ существования, и однажды свобода в человеке «заболела», и «зараза» стала передаваться по наследству.
Ночной сеятель
Читаем Евангелие от Матфея. Некий человек посеял доброе семя, а ночью пришел враг, рассыпал между пшеницей плевелы и удрал. Когда взошла зелень и уже показался плод, пробились и сорняки. Люди стали удивляться и довольно резко спрашивать хозяина:
– Разве ты не пшеницу сеял? Откуда тут плевелы?
– Это сделал враг человека.
– Если хочешь, мы всё повыдергиваем.
– Нет. Станете дергать сорняки – повредите пшеницу. Когда придет время жатвы, пусть соберут жнецы плевелы, свяжут в снопы и сожгут, а пшеницу уберут в житницу (Мф. 13:24-30).
Эта притча предупреждает наши недоумения:
– откуда во мне «семя тли», если Бог сотворил всё так хорошо?
– почему от этой болезни страдаю я, получивший это в наследство?
– неужели нельзя эту заразу как-то нейтрализовать, выдернуть из меня?
«Семя тли» – загадочная болезнь, о которой мы не всё знаем. Именно по этой причине все, что нам говорится, сообщается языком образов. Первородная порча не предопределяет мои поступки, это некий раскол внутри меня, склонность, диссонанс, но с этим можно жить, если научишься постоянно противостоять болезни.
Зрение греха своего
Откройте первые главы Бытия и почитайте историю падения Адама. Целые полки книг написаны, чтобы уяснить, что же тогда произошло, но исчерпать этот вопрос мы не сможем, поэтому даже прозорливые люди, размышляя о «семени тли», говорили языком образов. А святым людям открывалось многое.
Одно из духовных упражнений, за которое брались опытные подвижники, называлось «зрение греха своего». Это подвиг далеко не для всех, и понять его суть могут не многие, потому что это упражнение выполнялось под надзором опытного руководителя, который сам был научен своим учителем и прошел все подготовительные ступени. Видимо, преемственность прервалась, и теперь мы можем только догадываться, что же созерцали старцы.
Мне кажется, что эти святые люди по мере очищения от власти страстей постепенно проникали в своем созерцании в самые глубины человеческой природы, где все наши «корни» сплетаются в единый организм Всечеловека. Мы даже не подозреваем масштабов этой порчи. Нам эта трагедия открывается лишь частично, потому что мы беспечно парим в своей ежедневной эмпирии и не знаем, что есть еще неоткрытые «этажи» человеческой природы, которые настолько больше меня эмпирического, как подводная часть айсберга больше открытой верхушки. Старцы видели всё. Поэтому плакали в своих пустыньках, проливали свои священные слезы над истерзанным болезнью человечеством.
«Семя тли» для нас тайна. Нам дано лишь знать необходимое, но самое важное.
Фото: Tommy Ingberg / ingberg.com
Предупрежден – значит, вооружен!
Первое: не надейся на свою праведность. Каждый, даже самый приличный человек носит в себе «семена тли», поэтому я постоянно перечитываю «богословский трактат», написанный Борисом Заходером, как напоминание обо мне самом:
Слоненок сказал,
Увидав человека:
– Да это же просто какой-то калека!
У бедной
Бескрылой,
Бесхоботной мошки
Оторваны обе
Передние ножки!
А мама
Сынишку
Похлопала хоботом
И проговорила
Внушительным шепотом:
– Обманчива, милый,
Наружность убогая.
Способно на многое
Это двуногое!
Второе: греху нужно противостоять постоянно. Быть хорошим очень тяжело. Это ежедневный труд. Все наши духовные упражнения направлены на то, чтобы быть готовым к неожиданным сюрпризам скрытой и опасной болезни.
Одна моя приятельница каждый год отправляла сына в санаторий.
– Особых изменений я не чувствовала, и как-то сын на оздоровление не поехал. Вот тогда я и почувствовала, как ему нужно было это лечение: всю зиму провалялся.
Духовные упражнения, которыми мы себя «поддерживаем в форме» ради противодействия нашей «наследственной хвори», очень просты, но они требуют постоянства и навыка. Это реальная борьба «даже до крови», жесткая и опасная.
Третье: мудрость милосердия, «милость к падшим». Наши великие старцы, погружаясь в «зрение греха своего», выносили из этого подвига глубокое милосердие к людям и грешащим, и кающимся.
И это, может быть, самый важный урок из всех рассуждений о зернах коррупции: мера мудрости есть мера снисходительности.