Два калача и одна баранка. Вступаем в Великий пост.
Помню, одно время пошла мода на трезвые застолья. Стали пропагандировать свадьбы с томатным соком, юбилеи с минералкой. Замельтешили в телевизоре безалкогольные праздники, на которых изо всех сил старались быть весёлыми, плясать, петь и улыбаться виновники торжества. И я получила редакционное задание: посетить безалкогольную свадьбу, сделать репортаж. Поехала в какой-то окраинный дом культуры. Действительно: свадьба. Действительно: на столах соки, компоты, лимонад.
— Приживается новая традиция? — спрашиваю молодых.
— Приживается. Водка и вино — не главное. Душа бы пела, а она и без водки поёт…
Началось веселье. Я с блокнотом, группа телевизионщиков с тяжелющей камерой, двое с диктофонами из редакции радио. Всё как надо: слова, тосты, крики «горько!», танцы. Блокнот исписан, пора и честь знать. Подошла проститься, а отец жениха таинственно так мне шепнул: «Подождите…» Жду. Разошлись гости, остались самые близкие. Отец жениха приглашает всех за стол:
— А теперь давайте по-нашему, — и поставил на стол бутылку хорошего армянского коньяка.
— Выпейте, — обратилась ко мне мама невесты, ведь вы сегодня так много работали.
Выпила. И… уже не вправе была писать этот репортаж. Адрес дали по ошибке — отговорилась тогда в редакции, свадьба была в духе старых традиций — алкогольная. Фарисейство — печальное знамение недавнего времени. Нас упорно приучали якобы верить в светлое будущее, негодовать на инакомыслие, якобы скорбеть и якобы веселиться. Мы приспособились к содружеству двух правд, одной для служебного, другой для частного использования.
Сейчас другое. Сейчас нам уже нет никакой нужды притворяться. Мы обнажаем свои пороки наспех, совсем не конфузясь по поводу их количества и непотребства. Зачем казаться лучше, чем мы есть, зачем фарисействовать?
Время бежит так неумолимо, и надо успеть. Успеть насытиться. На Руси говорили: «Сытый голодного не разумеет». Потому что у сытого идеалы свои, у голодного свои. Ничего не изменилось и в наши дни. Те же голодные тянут руки в метро, собирают по вокзалам бутылки, те же сытые торопятся по многочисленным своим делам, обеспечивающим им ещё большую сытость. Сейчас для чревоугодника соблазн великий. Ломятся полки от заморских разносолов: коробочки, баночки, пакетики, бутылочки — вашему столу от нашего стола… И то хочется, и это, и это, и то. Но зачем называть грехом безобидный, разнообразящий бытие каприз? Ведь как пел поэт: «… хоть поутру, да на свои».
Но давайте вспомним, как выглядит человек, поднимающий денно и нощно стопудовые гири. У него крутые бицепсы, почти уродливые, огромные руки. А у человека, обречённого лежать, совсем атрофированные, неразвитые ноги. То есть, развивая одно и совсем не развивая другое, не достичь физического совершенства. А ведь желудок — это ещё в человеке не всё. У него ещё есть сердце, способное или не способное сострадать и радоваться. У него есть душа — этот тонкий инструмент, по струнам которого бережно и осторожно водит рукой Создатель. Мелодия души, чистота её зависит от настройки. A кто настроит душу, кто натренирует её, если все силы отданы желудку?
На Руси испокон веков постились. Четыре поста— Рождественский, Успенский, Петровский и Великий утверждены в помощь и спасение христианину. Это как остановка, некий передых в жизненном пути. Остановись, одумайся, оглянись назад, отдохни от скоромной жизни.
Пост называют подпоркой, костылём в духовной жизни. Так-то трудновато, а если поддержат, ничего, как-нибудь выдюжим. И если впал в грех чревоугодия, если позволил себе слабинку возлюбить желудок паче всего остального, покайся и вступи в пост. Конечно, постящийся обуздывает не только желудок, он обуздывает свой язык, не позволяя сквернословить и осуждать. Он обуздывает свою гордыню, прощая близким их промахи и ошибки, обуздывает свою душу, чётко оправляя её в рамки дозволенного постом бытия.
Вот и получается, что пост — великое для нас благо, а мы с такой неохотой не только приступаем к нему, но и слушаем о пользе его нехотя, а то и с раздражением. Это неуёмный желудок диктует нам свои права: ты болеешь, тебе надо усиленное питание, куда тебе поститься. У тебя в самый разгар поста день рождения, гости придут, а ты им морковку тер тую. Ну уж нет… Да какая разница — пощусь я или нет – лишь бы зла не делать. Эти доводы у нас наготове. И мы убеждаем себя сами в их убедительности, хотя на каждый из них есть доводы другие. Нет такой болезни которую лечат переполненным желудком. Наоборот, во многих методиках лечения заложено именно голодание. И если вместо жирного бульона вы выпьете стакан свежего яблочного сока, польза будет куда более ощутимой. Часто приходят к священнику за советом:
— У меня день рождения, юбилей. Хотел гостей позвать, но пост.
Батюшка обычно советует: «Перенесите застолье. Всё будет так же: и речи, и тосты, и подарки. Но не будет греха. Есть ли разница гостям вашим, какого числа их пригласят? е
А насчёт добрых дел взамен поста… Грубая пословица, да справедливая: «Сытое брюхо к молитве глухо». Чревоугодие, если не накинуть на него вовремя узду, может обернуться страстью. А всякая страсть подчиняет себе разум и сердце. Она будет хозяйничать, диктовать свою волю и требовать, требовать. Добрая мысль — предтеча доброго дела. Не будет мыслей, страсть позанимает все вакантные места, а значит, и дел не будет. Страсть своего рода болезнь, и болезнь опасная. Это как наркотик, привычка к нему пагубна. Подвижники благочестия понимали это хорошо. Они-то знали, как пагубен смертный грех чревоугодия. И отвечали на него воздержанием, подвигом ом усиленного, иногда протяжённостью в жизнь, поста. Воздержание открывало путь к глубокой, покаянной молитве.
A вот они — мы:
— Решила поста придерживаться. День ничего, а на другой прямо тянет к холодильнику. Покрутилась, покрутилась, да и съела бутерброд с колбаской… Или вот они, тоже — мы:
— Я поститься буду, твёрдо решила. Только прошу, благословите, батюшка, салаты не с подсолнечным маслом, а с майонезом, я очень майонез люблю…
Вот такие мы постники. А по сути чревоугодники, не имеющие сил отказаться от лакомого кусочка, в ужас приходящие от собственного «подвига»: два дня без любимого сервелата.
Безобидный каприз? Нет, активное потакание чревоугоднической страсти, которую святые отцы давно и прочно определили как смертный грех. Пухлые истории болезней в поликлиниках и больницах вопиют к обузданию этого греха. Гастриты, язвы большие и маленькие, завороты кишок и прочие немощи многие объясняют как раз невоздержанием, перееданием, едой без разбора всего подряд и побольше. Болезни укорачивают нашу жизнь, ведут к смерти, вот тебе и смертный грех…
Мы совершенно не владеем культурой трапезы, не знаем её традиции. Нет-нет, мы умеем пользоваться ножом и вилкой, мы знаем, что к шампанскому хороши ананасы, а под холодную водочку отлично идут грибы. Но мы не знаем, что сплошь и рядом грешим тайноядением, например. Не удивляйтесь, не спешит оговориться: «Кроме меня». Грех тайноядения вовсе не вкушение конфет, оглядываясь, или хрумканье яблоком под подушкой. Тайноядение — еда без молитвы тайно от Бога, без благословения. Только благословлённая Богом трапеза приносит нам пользу. Молитва «Отче наш» — коротенькая. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Полминуты. Находим мы эти полминуты, прежде чем сесть за стол с дымящейся картошкой? Нет. Нам так некогда, скорее бы заглотить, и по делам, а чаще к телевизору или к телефону. И едим неблагословлённую, а значит, неполезную пищу. Себе во вред, себе в осуждение. Паломники, приезжающие в Троице-Сергиеву Лавру, удивляются, до чего вкусна монастырская еда. Казалось бы, каша на воде, суп без мяса, а вкусно!
— С молитвой готовим, — объясняют монахи, — с молитвой оно и вкусно.
Да, с молитвой. И на святой водичке из святого источника. А огонь в плите зажигают из лампады над ракой Преподобного Сергия. Рано утром послушник с фонариком идёт к раке, зажигает фонарик, несёт на кухню. А меня всегда удивляют монастырские просфоры. Даже ещё не освящённые, только из духовки, они удивительно вкусны, красивы, ровненькие, подрумяненные… В чём секрет? Всё в том же. С молитвой месят тесто послушники, с молитвой выкладывают его на листы. А теперь припомните искорёженный, горбатый нарезной батон белого с ближайшего хлебозавода. С какими словами замешивают его хлебомесы, хмурые, заспанные, озлобленные мужики? А если уж кто под руку попадётся…
Да, в том-то и дело. A коли кто не верит ни во что, так пусть поверит в очевидное: добрые слова добрым делам всегда сопутствуют. С худым же словом или с усталым молчанием и дело хуже спорится. Каша низкая культура трапезы и в непочитании среды и пятницы, двух постных дней в неделю, если нет большого поста.
В скорбные дни никто не ублажает себя разносолами и весельем. А среда и пятница дни скорбные. В среду Господь был предан Иудой Искариотским за тридцать сребреников, в пятницу Он был распят. Такой великой ценой заплачено за наше спасение. А мы даже такой малостью отплатить не можем: отложить до завтра кусок пирога или ножку копчёной курицы. Наверное, ещё и этим страшен грех чревоугодия. Он как бы не принимается всерьёз, почитается за пустяковый. А между тем, только постом и молитвой, по словам самого Спасителя, изгоняется от нас чёрная сатанинская сила. Постом и молитвой…
Постящийся человек защищён от этой силы, а непостящийся подставляется по собственному желанию. Хотя и здесь — культура. У меня знакомый— известный постник. Известный всем. Потому что как только придёт в гости, пристально вглядывается в стоящие на столе тарелки. Значит, так: «Это я не буду, это мне, пожалуйста, без сметаны. Салат с чем? С мясом? Ну вы даёте, сегодня же среда… » Вокруг него бегают и суетятся, а он, как король на именинах. Пост подвиг тайный. Как негоже кичиться своими добродетелями, так и негоже кичиться тем, что не подвержен греху чревоугодия. Лучше промолчать и даже съесть скоромный кусочек, если тебе его с любовью поднесут. А ещё лучше — сидеть в пост дома, подальше от чу жих скоромных кастрюль, подальше от греха…
Есть у поста и ещё одно несомненное достоинство, не духовного происхождения, а так сказать, функционального, касающегося, прежде всего, нашей плоти. Воздержание в еде всегда, испокон веков, было просто-напросто полезно. Пост не надуман, он логичен для нас, он позволяет организму очиститься, сбросить лишние «накопления», передохнуть. Многие подтвердят на собственном опыте — от постной пищи больше пользы. Наверное, не вчера сделано это открытие, а, пожалуй, ещё до Рождества Христова. Опыт предков авторитетен. Конечно, воздержание от скоромной пищи ещё не пост, но невоздержание уже грех.
Обжор на Руси никогда не любили. Смеялись над ними, в частушках «славили». Помню, давно прочитала такую притчу. Один крестьянин очень захотел есть, купил калач и съел. Но всё ещё хотел есть. Тогда он купил другой калач и съел. Но всё ещё хотел есть. Тогда он купил третий калач и съел. Но всё ещё хотел есть. Тогда он купил себе баранку, съел и сразу стал сыт. «Экой я дурак, — подумал крестьянин.— И зачем только я напрасно съел столько калачей, надо мне было сразу съесть баранку».
Конечно, эта притча скорее о крестьянской скупости, чем о чревоугодии. Но не уподобляемся ли мы порой этому крестьянину, переводя зазря дорогие да пышные калачи, потребляя их наспех, без молитвы, без удовольствия. Может быть, маленькая баранка, съеденная на благословлённой трапезе, окажется более полезной и для желудка, и для души? Страсть разболтанна и неуправляема. Она знает ходы, как одолеть человека в рекордно короткие сроки. И человек, знает ли он ходы, как одолеть страсть?
И если страсть к винопитию, что само по себе тоже чревоугодие, заметна скорее, она видна, она беспокоит, требует принятия мер, то страсть объедения, страсть гурманства более хитра. Она скрывается до срока, пока не объявит человеку: «Ты мой, я тебя обуяла». И человек, жалко признавший своё поражение, станет рабом этой страсти. Что может быть хуже и унизительней, чем быть в рабах у собственного желудка? Много есть способов не допускать до смертного греха. Вовремя опомниться, вовремя обезвредить свою душу. Овладеть той самой древней культурой трапезы, которой в совершенстве владели наши предки.
«Пост с молитвой сердце отогреет», — поётся в одной песне. Хорошей песне. Её написал монах, отец Роман. Написал не с чужих слов, а из собственного опыта воздержания. Прислушаемся к тем, кто учит не по книгам, а по своей жизни. И ещё одним праздником изукрасим нашу небогатую на праздники жизнь. Пройдя пост с достоинством и всей строгостью, сядем за праздничный стол, на котором такие желанные и такие давно не вкушаемые яства, и отведаем их с великой пользой для себя и с благодарностью тем, кто их приготовил. И, конечно, с молитвой к Тому, кто её благословил. Увидите, почувствуете — это будет особая трапеза, не сравнимая с каждодневной. Трапеза, на которой самая маленькая бараночка будет кстати и вовсе не проиграет рядом с пышнотелыми калачами, кои всегда пекли на Руси к большим праздникам.