Оксана Головко
Но все-таки оставляют отцы детей с непростыми диагнозами, предоставляя матерям самим справляться с болезнями ребенка или пытаться встраивать его особенности в окружающую действительность. Среди моих знакомых таких отцов нет, но мне везет.
Детей с ограниченными возможностями здоровья часто встречаешь на улицах почти любого приморского города, что понятно – отпуска, поездки в санаторий, реабилитация и так далее. Со стороны кажется, что вот оно, нормальное общество, когда все вместе, когда никто не оглядывается на человека в коляске или с особенностями в походке. Но уж слишком пронзительно и бескрайне ультрамариновое небо, слишком щедрое солнце…
В реальности, в другой, неотпускной жизни с низким тяжелым небом, в которую потом все возвращаются, не часто встретишь человека в инвалидной коляске, и, понятно, совсем не потому, что таких людей нет. Об отцах же задумываешься, когда видишь уставшую женщину, в инвалидной коляске везущую сына-подростка, у которого, по всей видимости, и какие-то ментальные нарушения. В каждом жесте, в каждой фразе прочитывается – одна, и все ради ребенка, а на выдохнуть, передохнуть просто нет сил, откуда их взять – без поддержки?
В отпуске я часто вспоминала знакомого, который не понял, почему ему в заслугу ставится нормальное поведение и любовь к ребенку.
Вот девочка лет восьми-девяти, белое платье с голубыми полосами, она с трудом передвигается, но ходит сама. С папой выбирают сувениры, но больше это напоминает урок зоологии.
– В этой ракушке жил моллюск, принадлежащий к классу… он водится… – папа рассказывает заинтересованно слушающей дочке, иногда шутит, и дочка весело хохочет. Она задает и задает вопросы, причем у нее проблемы с речью и со стороны ее очень сложно понять. Но папа-то не со стороны, и отвечает мгновенно, очень подробно и внимательно.
По набережной гуляет семья – папа, мама, старший сын и маленькая дочка. Сын – в инвалидной коляске, по всей видимости, детский церебральный паралич. Подросток, зеленые волосы, независимый взгляд, колкость в ответах. Девочка лет четырех радостно запрыгивает к брату на колени, спрыгивает и снова запрыгивает. Брат – снисходительно и любовно за этим всем наблюдает. В конце концов, девочка усаживается надолго.
– Леночка, Степе тяжело, – вмешивается мама.
– Нормально, – буркает Степа и молниеносно переглядывается с отцом, вроде того, что вот она, женская переживательность и нервность. В этом скрещении взглядов – взаимопонимание и гордость друг за друга.
Папа с уже взрослой дочерью, лет 18, девушка двигается с трудом, опирается на папину руку, и они обсуждают поступок каких-то знакомых, потом выбирают, что лучше купить – арбуз или дыню. Останавливаются на арбузе, вместе решив, что мама больше любит арбузы и надо ее порадовать.
Еще одна семья, на пляже. Родители и трое сыновей дружно бултыхаются в море, брызгаясь и скидывая друг друга с надувного матраса, потом выбираются и, по требованию детей, перекусывают чипсами. Только в этот момент замечаю, что у младшего, лет трех, синдром Дауна. Он достает из пакета чипсины и бережно скармливает их – две папе, одну себе. Оба смеются, а потом папа и малыш начинают обниматься.
Таких зарисовок можно было бы написать еще много, в них нет ничего особенного – обыденность и обычность. Обыденность и обычность, наполненные любовью.
Может быть, бескрайнее ультрамариновое, без каких-либо оттенков и переходов небо, солнце, под которым на улицах растут даже кактусы – это все и есть настоящая жизнь, она никуда не исчезнет, даже когда все разъедутся по своим регионам, со скучными осенними дождями, с ветреными вымораживающими зимами? Просто потому, что тепло и радость южного лета семьи, которые я встречала, носят в себе и с собой, где бы они ни жили. Как любая любящая семья.