Джамиля Алиева – основатель и руководитель фонда помощи детям с онкологическими заболеваниями «Настенька» при НИИ детской онкологии и гематологии имени Н. Н. Блохина. Двадцать лет назад она лежала здесь со своим единственным сыном, но его не спасли. Тогда Джамиля оставила любимую прибыльную работу и основала фонд – прямо в здании онкоцентра на Каширке. Семьи с больными детьми заходят после врача сразу в ее кабинет, и отказать невозможно. К тому же Джамиля убеждена: помогать нужно всем, вне зависимости от цвета кожи, поэтому фонд «Настенька» один из немногих ищет средства и детям из стран СНГ.
А еще Джамиля – приемная мама. Ее сын Владик в свои 11 лет уже получает благодарственные письма от фонда за поддержку и открывает родителям мир математики.
Как ежедневно можно возвращаться в место личной трагедии, почему сегодня в благотворительности надо работать не только по душевным порывам, а по технологиям и где руководитель фонда может найти силы еще и на волонтерскую работу – Джамиля рассказывает в интервью «Правмиру».
Мы можем вам помочь только дровами
– Историю вашего фонда описывают так: вы позвонили из отделения детской онкологии в крупный банк и попросили деньги на лечение ребенка. Это правда?
— Да, так и было. Мы с пятилетним сыном лежали в Отделении трансплантации костного мозга. 1998 год, еще не было фондов, которые могли бы оказать помощь тем, кто в ней нуждается. Вместе с нами лежала трехлетняя девочка Настя Копысова из Вологодской области. Родители Настеньки попросили помощи у своего депутата, он им отказал. Потом они обратились в еще какие-то органы по месту жительства и им сказали: «Мы можем вам помочь только дровами!». Дровами, представляете?
В отделении были очень необеспеченные семьи, из глубинки. Но мы жили, как одна семья. Как в одном танке. В маленьком коридорчике с одинаковой бедой. А когда нет денег, то психологическое состояние становится еще хуже.
И я подумала: люди же должны помогать друг другу. Нашла какой-то справочник и позвонила в первый попавшийся банк. Сейчас, правда, не помню его названия. И меня соединили с одним из управляющих.
Человек был очень удивлен, он сказал: «Мы можем помочь только клиентам банка или в какой-то чрезвычайной ситуации». Тогда я почти накричала на него: «Вы считаете, что трехлетний ребенок с раком – это не чрезвычайная ситуация?».
Наверное, это было так искренне и так горячо, что вскоре мне перезвонили из банка и передали значительную сумму денег для семьи Насти Копосовой. Я поняла, что есть люди, которые готовы помогать, но им надо показать путь, как это сделать. Нужно рассказать о проблемах детей, родителей, больницы, и люди будут отзываться. Кто-то должен этим заниматься. Так получилось, что я посвятила жизнь этой работе.
И только потом, работая в фонде, поняла, что из ста обращений пять откликнувшихся – это уже хорошо. Нужно объяснять и не расстраиваться, если отказали в помощи. Но тогда я не знала этого правила. Мне было 36 лет, и до болезни сына я вообще не знала, что дети болеют раком. У Мурата была нейробластома – одно из самых агрессивных заболеваний, которое до сих пор очень сложно поддается лечению.
– Своему сыну вы помощь искали таким же способом?
— Мы не нуждались в деньгах: продали свою квартиру в Баку, родственники и друзья собрали нужную сумму. И поэтому мы с мужем могли не работать и все время быть вместе. Мы не расставались вообще. Но я видела, как тяжело другим матерям.
Так сложилась жизнь…Мы с мужем не думали оставаться в Москве навсегда, но все так перевернулось… Восемь месяцев врачи НИИ детской гематологии онкологии боролись за жизнь нашего сына. Когда были исчерпаны все возможности, нам предложили попробовать экспериментальное лечение в Голландии, в Амстердаме, у известного детского онколога профессора Воуте. Мы три раза ездили на курсы, но побороть болезнь все-таки не удалось.
Все мои мысли были о больных детях, детях, которым еще можно помочь. В 2002 году вместе с известным детским онкологом, профессором Менткевичем, мы учредили благотворительный фонд, который назвали «Настенька» в честь Насти Копосовой, чья жизнь прервалась в возрасте трех лет.
Команда фонда
– А чем вы занимались до фонда?
— Я преподавала русский язык иностранцам – давала частные уроки топ-менеджерам и посольским работникам. Это была хорошая, высокооплачиваемая работа, которую я очень любила. И думала, что фонд будет общественной нагрузкой, но это оказалось невозможным. Мне пришлось потихоньку уменьшать количество уроков, отменять занятия… Но и все мысли вращались вокруг фонда. Поэтому преподавательскую работу пришлось оставить, о чем я жалею всегда.
– Жалеете?
– Эта была работа, которую я знала досконально. У меня был опыт, я пользовалась популярностью как преподаватель. А моя кафедра по работе с иностранными студентами в Военно-морском училище в Баку считалась одной из сильнейших в СССР. Мы работали по уникальной методике функционально-смысловых структур, и все мои студенты, которым русский язык давался с трудом, говорили, что с этой методикой все идет легко. Это было состояние полета. Я работала и с арабами, которые вообще не могли писать на латинице, но после наших уроков делали успехи. Кстати, от моих студентов я и получила первую помощь для фонда.
Но мой приход в фонд – это такая естественная и логичная история. Я не ушла, я осталась здесь. Здесь мне было даже легче, и иногда жизнь за стенами больницы кажется абсурдной. Понимаете, здесь люди живут другими ценностями, более истинными, что ли… Когда ты знаешь, что можешь потерять самое близкое, что составляет смысл твоей жизни, понимаешь, что какие-то бытовые проблемы и такие дурацкие штуки, как например, муж не выносит мусор, – кажущиеся. Это не повод ссориться и огорчаться.
Однажды моя подруга пришла ко мне на работу вся заплаканная: с мужем у нее конфликт, он что-то не так делает. Она прошла через отделение детской гематологии и онкологии и потом сказала: «Как хорошо, что я побывала здесь, и какая же ерунда все эти бытовые проблемы, зачем мы носимся с какими-то глупыми обидами!». До сих пор говорит, что этот визит перевернул ее жизнь.
Мы не делим детей на «своих» и «чужих»
– Что вы чувствуете, когда каждый день приходите на работу в место, с которым связана ваша личная трагедия?
– Мы сразу начали работать здесь, даже когда весь фонд состоял из меня и бухгалтера. На первом этаже у нас есть поликлиника, куда родители приводят своих детей на обследования. Они еще не знают свой диагноз, дети такие красивые, с кудряшками. И для меня самое тяжелое – пройти через коридор, где сидят новые люди. В 1998 году мы тоже оказались на этом месте в полной неизвестности.
Но в отделении, где ведется лечение, идет борьба за жизнь, мне не тяжело. Здесь живет надежда. И, наверное, я пережила здесь самые счастливые дни, время, когда была надежда. Поэтому, как это ни странно, не тяжело. И потом, осознавать, что мы делаем все возможное для выздоровления детей, которые сейчас лечатся, – это наполняет жизнь смыслом.
– Вы сказали, что в больнице у людей другие ценности. А вы их как-то пересмотрели за столько лет работы здесь?
– Я об этом не задумывалась… Но я всегда ценила каждый момент жизни и удивлялась, как люди проживают день, ничего не узнав и не сделав. У меня всегда была какая-то любовь к жизни. Я всегда наслаждаюсь природой, люблю любое время года – снег ли, дождь, ветер или солнце. Меня удивляет, когда люди говорят в начале осени: «Вот опять ужас!». И, наверное, работая здесь, я еще больше понимаю, насколько ценен каждый день жизни. И надо проживать его со смыслом.
Жизнь на самом деле очень коротка. Я только что была студенткой, а сейчас мне уже 57 лет. Такое чувство, что ты просто перелистнул несколько страниц книги.
И иногда мне кажется, что люди живут так, как будто они тренируются, что у них впереди есть еще какая-то жизнь, которую они проживут. Я думаю, что нужно жить и радоваться каждому дню, каждый день делать что-то полезное. Не жить серой жизнью.
Однажды прочитала чье-то высказывание: «Жизнь – это прекрасный подарок, но некоторые проживают ее, даже не потянув за ленточку, чтобы увидеть содержимое этой коробки». И я вижу, что люди живут и не видят чудес, углубляются в свою работу, в выдуманные проблемы. Мне жалко тех, кто так поступает.
С подопечными фонда
– Вы эту ленточку потянули?
– Я думаю что да. Чудо – это сама жизнь. Тут даже не надо выдумывать что-то необычное. Чудо где-то рядом всегда.
– А то, что люди помогают, – это чудо?
– Я не думаю, что чувство сострадания, особенно к ребенку, – это чудо. Это то, что человеку свойственно, его сущность. Чудо, когда ребенка признают неизлечимым, но все-таки врачи пытаются придумать еще какие-то пути его спасения, и вдруг что-то срабатывает, и ребенок остается жив. Это чудо человеческого стремления спасти детскую жизнь.
У одной нашей девочки из-за тяжелой болезни были множественные переломы позвоночника. И мама хотела уже забрать ее из больницы, думая, что дочь больше никогда не сможет двигаться. Но профессор Менткевич не позволил и продолжил лечение. И вдруг опухоль стала уменьшаться, и через несколько месяцев девочка своими ногами ушла из больницы. Это действительно было чудом.
Еще помню мальчика из Грузии. Он лежал в отделении трансплантации, и ему тоже не давали никаких шансов. И сейчас он уже такой большой красивый парень.
Мы радуемся, тем, кто победил. Мы живем и работаем ради этих встреч.
– Фонд «Настенька» помогает ведь и детям из других стран?
– В первую очередь, российским детям, конечно. Но у нас в отделении всегда есть несколько детей из стран СНГ. У них лечение платное и очень дорогое. Мы не делим детей на «своих» и «чужих». Недавно даже оплачивали лечение сирийской девочке, которую вывезли из зоны боевых действий.
– Вы изначально так решили – не делить?
С девочкой из Сирии
– У меня семья очень интернациональна и по составу, по духу. Я сама родом из Азербайджана. По папе – осетинка, по маме – русская. Мой муж – лезгин, а приемный сын – русский. Когда мы с моим родным сыном лечились в Голландии подружились с детьми из разных стран. И было бы странно, если я ограничивала бы детей гражданством.
В нашей семье никогда не было национализма, это очень осуждалось и считалось чем-то неприемлемым. В нашем фонде есть программа «Каждый ребенок – гражданин мира», думаю, эти слова полностью определяют мою позицию.
Когда мы оплачивали лечение сирийской девочке, раздались голоса недовольства тем, что мы помогаем детям из других стран. Я считаю такой взгляд неправильным. Но у каждого свое понимание жизни.
– Как эту мысль донести людям?
– Есть люди, которые считают, что больному ребенку с иным цветом глаз и кожи, чем у них самих, помогать не надо. Думаю, в обратном их убедить невозможно, да и не стоит. К счастью, я встречала не так уж много таких людей.
Я просто дала себе слово, что буду жить или хорошо, или никак
– А ведь когда-то вы хотели работать в детском доме?
– Мои родители познакомились после Великой Отечественной войны в колонии для несовершеннолетних. Папа – ветеран, он прошел всю Европу, потом был директором колонии, а мама воспитательницей. И колонистами были не столько малолетние преступники, сколько дети войны, потерявшие родителей. Они и воровали от голода. Мои родители помнили всех своих воспитанников и очень тепло о них отзывались. Мама рассказывала, что однажды в колонии у нее украли часы. В итоге ребята сами между собой разобрались и к вечеру подкинули ей пропажу. Они очень любили маму, всегда трогательно поздравляли ее с днем рождения.
– Папа рассказывал вам про войну?
– Про боевые действия нет, только забавные случаи. Однажды в какой-то стране они увидели верблюда на улице, потому что там разбомбили зоопарк.
Недавно открыли доступ в архив, и мой племянник нашел документ с описанием боя: мой папа в 19 лет убил 17 немцев, его ранили и хотели забрать в плен. А он стрелял так, что уничтожил какую-то важную боевую точку. Папа никогда об этом не рассказывал. Но у него было много медалей, он всегда говорил, что медаль «За отвагу» – особая. Может быть, имел в виду тот бой?
Так вот, с детства я думала, что буду связана с детским домом, но жизнь сложилась так, что я открыла фонд помощи детям с онкологическими заболеваниями. К сожалению, не остается сил на волонтерскую работу. Хотя иногда я думаю об этом.
– Еще и волонтерскую?!
– Недавно я написала в один фонд, который способствует образованию детей гастарбайтеров, которых родители привозят без знания языка, отдают в школы, и им там очень тяжело. Я подумала, что со знанием своей методики преподавания русского языка могу помочь им адаптироваться. Я была бы очень рада использовать свои знания и принести пользу этим обездоленным детям.
– Где вы берете силы?
– Да я не знаю. У нас в семье вообще было принято помогать всем, а не ждать, когда тебя попросят. Такими всегда были мои родители, мой брат и мои сестры. Это было естественно. Моя мама хорошо шила, и сколько я себя помню, она по ночам постоянно кому-то шила.
Брат был таким добрым и великодушным человеком, что его постоянно обманывали мошенники: подходили, говорили, что потеряли билет или деньги, и брат всегда приводил таких людей к нам домой.
Мошенники обещали прислать долг потом, конечно, обманывали, но даже после нескольких таких случаев брат все равно верил людям. Назидательные речи о помощи нам не говорили, я просто видела, что так жили все, и помогать друг другу, созидать – это нормальное для человека явление.
– Есть мнение, что человек со своей бедой хочет спрятаться и не видеть бед других людей, потому что становится еще больнее…
– Дейл Карнеги сказал: «Когда тебе очень плохо, найди человека, которому еще хуже, чем тебе, и помоги ему». Может быть, что-то такое сработало. К счастью, мамам, которым я помогаю, не хуже, чем мне: у них есть надежда. Но фонд дал новый смысл моей жизни. Я видела, когда после трагедии люди уходят в себя, кто-то начинает пить. Я просто дала себе слово, что буду жить или хорошо, или никак. Каждый день нужно делать что-то для мира. Очень искренне это говорю.
Нельзя опускать руки. Конечно, ты можешь уйти в себя, тяжело переживать свою боль, но этого никто не должен видеть, потому что вокруг живут люди, которые тебя любят, им будет тяжело. Думаю, поступить иначе – это очень эгоистичный путь.
– Вы это сразу поняли?
– Ну, я не сидела и не планировала. Я живу так, как чувствую, как мне кажется органичным. Я вообще не люблю заниматься планированием. Не могу сказать, что я откровенно создана для этой должности – руководителя фонда. Сегодняшнее время требует новых навыков, знания многих наук и даже какой-то жесткости. Сейчас у нас в фонде момент перестройки. Мы будем увеличиваться, развиваться. Для разработки стратегии я приглашаю специалистов из бизнеса. Когда я открывали фонд 15 лет назад, все было совершенно иначе. Тогда главное было – прийти к человеку, от которого зависит решение, и рассказать ему о наших проблемах, детях, необходимости оборудования. И если сидя с ним напротив друг друга, тебе удалось донести эту мысль, тогда ты выполнил свою миссию. Если нет – встал, попрощался вежливо и пошел к другому человеку, а про того забыл, чтобы не терять надежды.
Сейчас время технологий и пиара, сегодня надо работать не по порывам душевным, а по технологиям. Нужно идти в ногу со временем. И я поняла, что не смогу изучить все, но могу привлекать людей, которые владеют современными технологиями.
Конечно, сложно было решиться на перестройку. Я осознаю, что придется разрушить многое, что было построено за 15 лет. Но я хорошо понимаю, что то, на чем был построен фонд: энтузиазм, желание помочь детям, это еще не все. Сейчас нужны всесторонние знания построения и развития бизнеса. Надеюсь, что мне удастся собрать команду людей, охваченных одной идеей (это важно) и у нас все получится. Нам нельзя не добиваться успехов, у нас – дети. Мы должны по максимуму сделать все.
– Что вы считаете главным результатом 15-летней работы фонда?
– Мы много помогаем детям, они выздоравливают, разъезжаются, поэтому самый видимый в больнице результат – медицинское оборудование. Очень большую часть оборудования, которое есть в НИИ детской онкологии, купили мы. Это три аппарата искусственного дыхания, мобильный рентгеновский аппарат, аппарат для гемодиализа – очень большой список. Стараемся оснастить всем необходимым.
Как сказал один из наших врачей, если убрать из отделения все оборудование, которое закупил фонд «Настенька», то отделение откатится на уровень оснащения 1970 годов.
Мы тогда как-то посмеялись над этими словами, а когда задумались, поняли, что ведь так и есть. Когда мы с сыном лежали в 1990-е, здесь было очень мало современного оборудования, был очень плохой ремонт, дырявый линолеум, солдатские кровати 25-летней давности. Мы заменили их на новые финские.
Когда я открывала фонд, то первым желанием было просто помогать родителям. Например, когда ребенка лечат гормональным препаратами, он постоянно хочет есть. И если представить, что тяжело больной ребенок просит что-то особенное, а у матери нет денег – что может быть ужаснее?
Профессор Менткевич настаивал, что основная часть средств должна расходоваться на повышение качества лечения детей. И, конечно, он был прав. Шаг за шагом, в спорах больших и длительных, его точка зрения победила. И она была истинной. Если мы покупаем аппарат искусственного дыхания, мы спасем десятки или сотни детей. Помощь больнице – покупка лекарств, улучшение бытовых условий – наша приоритетная программа, цель фонда, записанная в Уставе.
Мы стараемся способствовать повышению квалификации врачей, например, помогаем отправлять на стажировки в ведущие клиники мира.
Поскольку мы единственный фонд, находящийся прямо в здании больницы, родители с детьми приходят прямо к нам в офис. И мы уже не можем отказать, делаем все возможное.
Еще не видя Владика, решила, что его возьму
– Как устроен ваш день? Встаете и…?
– Даже не спрашивайте (смеется). Каждый день очень насыщенный. Встаю в 5:45. Мы с сыном едем в школу, в восемь утра я на работе. И здесь уже до вечера. К сожалению, мало сплю и вот сейчас сижу и засыпаю (смеется). Свободного времени мало, и когда время отдыха есть, оно всегда принадлежит моему 11-летнему сыну.
– Когда вы поняли, что хотите стать приемным родителем?
– Первая мысль о детях, которые остались без родителей, появилась у меня однажды ночью. Я кормила своего новорожденного сына и видела, как ему хорошо с матерью, какая в этом гармония жизни, и вдруг поняла, что сколько же детей сейчас лишены естественного и жизненно необходимого тепла. И потом я не могла отделаться от этой мысли и постоянно думала о детях, которые плачут ночью, но к ним никто не подходит, не берет на руки.
К тому же многие люди, у которых нет детей, часто задумываются об усыновлении. Но к этому решению не так легко прийти.
– А вы как пришли?
– Не я пришла, а мой сын ко мне пришел. Я просто случайно узнала, что остался ребенок без родителей и сразу, еще не видя Владика, решила, что его возьму. Муж поддержал сразу, у него тоже не было никаких сомнений.
– Помните день, когда вы забрали Владика домой?
– Мы приехали в социальное отделение больницы, нам привели Владика и спросили: «Вы привезли одежду?». А мы так готовились к встрече, не спали всю ночь, раскладывали игрушки, даже думали, что часть надо убрать, ведь нехорошо обрушивать все на него так сразу, но решили: нет, пусть он обрадуется. В саду (у нас загородный дом) поставили леечку и ведерко. Все было очень продуманно.
Но почему-то совсем не подумали, что нужно привезти одежду. И когда я спросила, а что же на Владике, услышала: «Это же казенная! Мы вам ее не дадим!». Я была готова снять рубашку и его голого завернуть, лишь бы быстрее уйти оттуда. Это было так трогательно и больно. Владик видел меня всего один раз в жизни. Я его спросила: «Пойдешь с нами?» И он взял меня за руки и сказал: «Пойду!». И вот так мы пошли по жизни. И я думаю, а вдруг вместо меня оказался бы какой-нибудь злой человек? Мне очень страшно за детей.
С мужем и сыном
– И что было дальше?
– На следующий день мы сидели за обеденным столом, и когда Владик встал, оглянулся по сторонам, взял кусочек хлеба и положил его к себе в карман. Ему было три года. Вы можете себе представить, чтобы ребенок в три года взял кусок хлеба, чтобы съесть его, когда будет голоден? Это была страшная картина.
Конечно, дальше с адаптацией оказалось все не очень легко, но преодолимо.
Родителям любого ребенка надо работать над собой, думать, анализировать происходящее. Но с приемным ребенком это нужно делать еще больше, надо строить отношения. Конечно, самое главное – это любовь.
Но надо и знать многое об особенностях приемных детей.
Я очень много читаю книги по детской психологии. Людмила Петрановская – мой любимейший автор, которому я очень благодарна. Мне кажется, это мой друг, который дает мне потрясающие советы. Книги меня научили, что в отношениях с детьми всегда нужно смотреть в корень, видеть, почему они так себя ведут. Все не просто так. И очень важно учитывать особенности ребенка и уважать его. Тяжело, когда ты весь выжат на работе, как лимон, а нужно отдать энергию и любовь ребенку – это одно их грустных явлений моей реальности. И если заболеваю, то стараюсь быть дома. Это как маленький отпуск.
– У вас же в тот момент развивался фонд. Был страх, что не сможете совмещать такие нагрузки?
– Не было. Люди работают на разных работах и имеют по несколько детей. Женщина может справиться со всем (улыбается). Конечно, мне бы хотелось быть помоложе, потому что вместе с возрастом силы не прибавляются, и раньше было легче совмещать много дел.
В выходные дни мы стараемся ходить вместе в походы. Через лес и поля идем, изучаем, так сказать, родной край. Поняла, что надо уходить подальше от хозяйственных проблем с рюкзаком и чем-нибудь вкусным внутри.
Я очень домашняя женщина по натуре. Люблю заниматься домом, готовить. Даже отпуск стараюсь организовать так, чтобы с удовольствием и спокойствием готовить для своей семьи.
Сейчас перечитываю классику, Чехова, в первую очередь. Это как глоток воздуха. К сожалению, на эти занятия остается очень мало времени.
– А еще какие семейные увлечения у вас есть, помимо походов?
– С первого же дня я очень много читаю Владику. К сожалению, он как-то не привязался к чтению, но очень любит, когда ему читаю я. А еще много лет пела ему колыбельные после книжки. И до сих пор Владик иногда зовет меня перед сном и говорит: «Мама, спой песенку». Он такой высокий парень, 41 размер ноги, и вдруг просит колыбельную, если не может уснуть. Наверное, это так смешно выглядит (улыбается).
– И правда! С появлением сына видите изменения в себе?
– Я стала о-о-очень много чем заниматься. Никогда в жизни не знала ничего о математике. Но у моего сына, я считаю, выдающиеся способности к математике. Владик еще не умел читать, но уже складывал огромные цифры. И сейчас я занимаюсь вместе с ним в математической интернет-школе. И вдруг сама втянулась и с таким интересом стала решать задачи, о которых раньше даже и не мыслила! Самое главное, это оказалось интересно! Раньше я вообще не понимала, зачем нужна математика, а сейчас я занимаюсь логическими задачами, скоростным счетом. Нас ожидает 5 класс, когда начнутся предметы, и я буду изучать их вместе с Владиком. Хочу, чтобы кто-то дальше раскрыл его способности, поддерживал интерес.
Можно сказать, у меня началась новая жизнь в плане открытий. И я поняла, что много частей головного мозга мы не используем в жизни. У меня открылся какой-то новый кусок головного мозга, который проспал всю жизнь. Даже обидно (улыбается).
– А Владик знает про фонд и вашу работу?
– Он не раз передавал на лечение детей из своей копилки. Или, например, если родственники дарят какую-то сумму, Владик всегда часть отдает мне. И за это я даю ему грамоту от имени фонда (улыбается). Мы всегда пишем благодарственные письма спонсорам. Владик ведь тоже помогает.
– Важно приучать детей к добрым делам?
– Вы знаете, я не приучала. Просто Владик постоянно слушает мои телефонные разговоры с коллегами или разговоры с мужем. Однажды он услышал, что я говорила о девочке из детского дома, а потом сделал ей аппликацию и передал книжку. Это был его первый опыт благотворительности. А сейчас уже четко от каждого подарка какой-то процент он передает в фонд.
Просто идет какой-то жизненный процесс. Как я уже говорила, и мои родители всем помогали. И для Владика это тоже уже нормально.
– В начале беседы вы сказали, что не уверены, что руководитель фонда – совсем ваша должность. А что вы думаете о предназначении человека?
– Тут надо понять, что такое предназначение вообще. Как говорится, человек все-таки сам хозяин своей судьбы и в разных ситуациях он поступает по-разному. Я не хочу думать, что мое предназначение было пройти через такое. Сейчас вижу, что многие люди из бизнеса хотят уйти в профессиональную благотворительность со словами: «Я зарабатываю деньги, но какую пользу я приношу миру?» У меня уже не раз были такие знакомства.
Не надо огорчаться, что кто-то профессионально занимается благотворительностью, находит деньги на операции, спасает детей, а вы как будто далеки от этого процесса. Нет!
Я думаю, если человек зарабатывает деньги и дает хорошее образование, воспитание и возможности видеть мир своим детям, то это тоже очень достойная цель. Если ваши дети и внуки будут воспитаны так, что будут помогать нуждающимся, то ваша роль в благотворительности – огромна.
Благотворительный Фонд «Настенька» cоздан в феврале 2002 года по частной инициативе для оказания помощи пациентам НИИ детской онкологии и гематологии им. Н.Н.Блохина Минздрава РФ, где регулярно на лечении находятся около 150 пациентов (от 0 до 18 лет) из разных регионов России и СНГ. Цель фонда «Настенька» — повышение качества диагностики и лечения детей с онкологическими заболеваниями, а также всесторонняя помощь семьям больных детей.
Фото: Сергей Щедрин
Фото: Facebook Джамили Алиевой и фонда «Настенька»