24 марта в храме Космы и Дамиана в Шубине голландский гражданин, американец по происхождению Джим Форест рассказывал о святости и новомучениках. Джиму 70 лет. Он живет в Голландии, в Амстердаме.
Джим Форест — профессиональный журналист, писатель, автор нескольких книг. Он был знаком с американским поэтом, монахом-траппистом и богословом Томасом Мертоном, которого считает своим духовным учителем. Джим – автор лучшей, наверное, книги о Томасе Мертоне, которая называется «Живущий в премудрости». Всего Джим Форест написал 17 книг, в том числе, о матери Марии (Скобцовой) и Дороти Дей.
Кроме того, Джим – основатель Православного Братства Мира (Orthodox Peace Fellowship), которое издает ежеквартальный маленький журнальчик «In Communion», где печатаются интересные авторы и современные богословы.
Слово Джиму Форесту
На небе я точно выучу русский язык
Прежде всего, я прошу прощения за то, что я не говорю по-русски. Я бы очень хотел говорить по-русски. У меня есть друг, который выучил русский только за то, что им писал Достоевский.
В своем приходе каждое воскресенье я слышу русский язык, потому что большинство прихожан у нас – это русские люди, приехавшие в Амстердам по каким-либо причинам из разных мест.
На небе я точно выучу русский язык.
Святой как перевод Евангелия на язык жизни
Я хочу сегодня поговорить о святых. Начну с одной истории, которая связана с этим приходом.
Несколько лет назад я был здесь, и мне было выделено время, чтобы сказать свое слово, проповедовать. Отец Александр Борисов дал мне место у себя наверху, чтобы я мог приготовиться к проповеди. Но в этом же помещении два человека занимались реставрацией иконы. Это была даже не икона, а большой черный кусок дерева. Угадывалось какое-то изображение, но совсем было непонятно, кто же там изображен. Десятки тысяч свечек были зажжены перед этой иконой, и копоть закрыла лицо.
Я не мог оторвать взгляда от того, как реставраторы очищали эту икону. Постепенно мы обнаружили, что за этой копотью был спрятан святой Николай Угодник.
Я думаю, что, когда мы говорим о святых, нам нужно вот так раскрывать их. Каждый из нас в этом смысле – реставратор икон. Понятно, что есть не только иконы святых. Есть иконы с изображением сцен из Евангелия, есть иконы Спасителя. У нас в истории десятки тысяч святых, и у каждого святого есть икона.
Мы можем сказать, что в каждом случае икона – это как обложка книги. Мы призваны к тому, чтобы открыть книгу. Кто этот человек? Почему он здесь, на этой обложке?
Для того чтобы мы могли понять, я приведу одну маленькую фразу митрополита Антония, которую я очень-очень люблю: «Мы должны стараться жить так, чтобы, даже в том случае, если бы все Евангелия были потеряны, они могли бы быть заново написаны просто от того, что люди глядят на нас».
Мы, таким образом, можем сказать, что каждый святой независимо от того, канонизирован он или не канонизирован, оказывается переводом Евангелия. Мы можем сказать, что те святые, кого отобрала церковь для канонизации – это те, в ком она увидела наиболее адекватный, наиболее хороший перевод Евангелия в жизнь этого человека.
Люди, которые преодолели свой страх
Я хочу сегодня поговорить о двух святых 20-го века, которые, с моей точки зрения, не только являются замечательным переводом Нового Завета на язык жизни, но и особым таким каким-то очень интимным, очень важным для нас вызовом к тому, как мы живем сейчас. Это мать Мария Скобцова и святой Александр Шморель. Первое, что хочу о них сказать, это люди, которые преодолели страх.
Мать Мария Скобцова
Мать Мария испытала в своей жизни множество страхов, начиная со страха потери Бога. Ей было 15 лет, когда умер ее отец, и она, переживая это, практически потеряла веру. Я думаю, что этот страх потери Бога знаком всем нам. Бывает, мы живем годы и годы, не зная Бога, мы живем как сироты в этой вселенной.
Мать Мария переехала в Петербург из Южной России незадолго до революции. Именно там, в Петербурге, с ней стало потихоньку происходить чудо возвращения веры. Она встретилась с женщинами, которые были добры к ней, которые приняли участие в ее судьбе. Потом пришла революция.
Она познакомилась и вышла замуж за одного такого революционера, у которого уже был ребенок. Потом ей пришлось уехать обратно на юг России, на берег Черного моря, там произошло много разного, она чуть ли не была расстреляна революционными моряками. Не расстреляли ее только потому, что она сказала, что она подруга жены Ленина, Крупской, что она сейчас немедленно отобьет телеграмму Крупской, что ее тут собираются убивать. Моряки испугались и не стали ее убивать.
Я не буду рассказывать о деталях ее действительно очень трудной жизни, в результате которых она вынуждена была покинуть Россию. В конце концов, она оказалась в Париже. К этому моменту она еще раз вышла замуж, и у нее уже было трое детей. Если кому-то из вас доводится быть в повторном браке, у вас есть друг на небесах – мать Мария.
Молитва, на которую Господь всегда отвечает
Здесь, в Париже, в жизни Марии происходит переломный момент. Этим моментом стала смерть ее дочери Анастасии. В то время в Париже жизнь была не совсем такая, как сейчас. Никаких особых социалистических завоеваний, как сейчас, когда есть всякие пособия и возможность для разных людей выживать, не было. На Париж свалились десятки тысяч эмигрантов из России, как выживать – никто не знал. Дочь матери Марии, Анастасия, умерла не от чего-нибудь, а просто из-за бедности ее семьи.
Я могу сказать, что она стояла перед крестом, как Богородица стояла перед крестом, наблюдая смерть Своего Сына. Из этого предстояния перед крестом из-за смерти своей дочери, они вынесла очень глубокую вещь – любить всех. Это было в молитве. Она сказала: «Я хочу стать матерью для всех, кто находится в нужде, кто нуждается в заботе и попечении». И это такая молитва, на которую Господь всегда отвечает.
В 30-м году она становится штатным сотрудником Российского студенческого христианского движения. Она ездила из города в город, где жили русские эмигранты — в страшной бедности и очень тяжелом труде. Это были шахтеры, моряки, докеры… Она видела ту страшно тяжелую жизнь, которой они жили. Она все больше и больше понимала, насколько правда то, что написано в писании: «Мы сотворены по образу и подобию Божьему». Независимо от того, насколько обезображено тело жизнью, насколько искажено лицо страданиями, сколько грехов и пороков отразилось на этом лице, если заглянуть глубже, всегда обнаружится, что есть в человеке образ Божий.
Она пишет в одной из своих работ о том, что на самом деле мы должны относиться к телу наших ближних с большей заботой, чем мы заботимся к себе. Через несколько лет ее дети, оставшиеся двое детей, стали достаточно взрослыми, для того чтобы содержать себя. И митрополит Евлогий предложил ей стать монахиней. Но было понятно и для митрополита, и для нее самой, что они никогда не будет обычной монахиней.
Это все, о чем меня спросят
Итак, в 1932 году она надевает монашеское одеяние и принимает имя Мария. Ей осталось жить 13 лет, потому что она умрет в Великую пятницу 45-го года в концентрационном лагере Равенсбрюк.
Обратим внимание на одно только слово из всего ее огромного служения – гостеприимство. Если мы посмотрим на 25-ю главу Евангелия от Матфея, то увидим, что, собственно, единственное условие, которое Иисус ставит для возможности спасения человека – это гостеприимство, точнее “hospitality”, от слова hospital, то есть это забота о других. «Я был наг, и вы одели меня, я был голоден, и вы накормили меня. Я был в тюрьме, и вы посетили меня. То, что вы сделали одному из малых сих, вы сделали мне». Мария назвала дом для своей общины домом милосердия.
Двери этого дома всегда были открыты для нуждающихся. Когда началось вторжение Германии во Францию, то немедленно двери этого дома еще больше расширились — для людей, страдавших от войны. Милосердие не знает исключений. Тем более, не могли быть исключены из милосердия люди, принадлежавшие к народу, который дал нам Иисуса и Марию. Это, в конце концов, привело к смерти ее саму, священника Дмитрия Клепинина, ее сына Юру и их друга Илью Фондаминского. Семь лет назад эти четверо были канонизированы церковью на службе в соборе Александра Невского в Париже.
Я закончу рассказ о матери Марии небольшой цитатой из ее же книги: «Путь к Богу лежит через любовь к людям. На Страшном Суде меня не спросят, как я была успешна в моих аскетических упражнениях, сколько поклонов я совершила. Вместо этого меня спросят, накормила ли я голодного, одела ли я нагого, посетила ли я больного или заключенного. Это все, о чем меня спросят».
Александр Шморель
Этот молодой человек явил свою святость в Мюнхене, в городе, который был колыбелью нацизма. В 1942-м году он и еще пять его друзей по медицинскому университету организовали движение сопротивления, очень маленькое, которое сейчас известно под именем «Белая Роза». Они делали очень простую вещь: один православный, один католик, один лютеранин, еще три человека, к ним присоединившихся, они писали письма немцам и австрийцам.
Они нашли проповедь Мюнстерского епископа фон Галена, где он отвергал всякую возможность устранения «непродуктивных» людей. Эта проповедь стоила епископу свободы. Он был помещен под домашний арест до конца войны. Он был первым в гитлеровском списке на уничтожение после окончательной победы.
Александр Шморель и его друзья приобрели копировальную машину, сделали сотни копий проповеди епископа фон Галена, взяли из телефонных книг адреса большого количества людей в Германии и Австрии, напечатали их на конвертах. В эти конверты вложили тексты и разослали по всем адресам. Потом они еще больше осмелели и написали свой собственный текст, призывающий немцев к сопротивлению. Очень легко в интернете вы можете найти полные тексты этих писем на русском языке.
Святой антифашист
«Белая Роза»
Почему они назвали себя «Белой Розой»? Благодаря Достоевскому. В истории о Великом инквизиторе мы видим, как Иисус появляется на площади перед кафедральным собором в Севилье, камни которого еще горячи от костров, на которых сжигали еретиков, а через площадь движется похоронная процессия с гробом, в котором лежит молодая девушка или девочка, только умершая. Вы читали «Братьев Карамазовых», помните? Иисус обращается к мертвому телу и говорит: «Девочка, встань» – и она открывает глаза, она восстает из гроба, в руках у нее букет белых роз.
Откуда появилась эта смелость – противостать режиму Гитлера? Это невозможно почерпнуть из книг по этике. Это не даст философское образование. Это может произойти только, если Христос освободил вас от страха смерти. Это пасхализация собственной жизни. Вызволение нас из гроба, из гробницы, в которой все мы на самом деле живем.
Они успели написать и разослать шесть писем после первой проповеди епископа фон Галена. Потом их просто заметили: увидели, как они возились с этими письмами, раскладывали их в ящики. Немедленно донесли в гестапо, они были арестованы. И буквально через три дня трое из них, в том числе и Александр Шморель, уже были казнены отсечением головы. Вся деятельность «Белой Розы» продолжалась семь месяцев. Можно сказать, они плохо кончили, их всех убили.
Это вовсе не несчастье
Но так же и Иисус – Его тоже убили. Я прочитаю вам две фразы из последнего письма Александра Шмореля: «Это тяжелое «несчастье» было необходимо, чтобы поставить меня на правильный путь, поэтому это вовсе не несчастье. Что я знал до сих пор и вере, об истине… О настоящей и глубокой вере, об истине, о последней и единственной истине – о Боге – что я знал? Никогда не забывайте Бога!» Человек, который был свидетелем его казни, передает его последние слова: «Я убежден, что моя жизнь пришла к концу теперь. Кажется, что рано, но я выполнил миссию моей жизни. Я бы не знал, что мне делать дальше, если бы я остался на земле».
Можно закончить рассказ об этих святых одной фразой, общей суммой, которая мне кажется главным их посланием к нам сейчас: «Не будьте узниками страха». Другими словами, это и есть милосердие.
Мы здесь видим две формы милосердия. Одна из них – это забота о теле, о физической жизни людей бедных, несчастных, тех, кто стучится в твою дверь. Это у матери Марии. У Александра Шмореля мы видим другую форму милосердия — оно в призыве к другим людям освободиться, выйти на свободу даже ценой риска и противостать злому правителю. Милосердие может состоять в том, как ты отвечаешь на то, как стучатся в твою дверь, а может состоять в том, чтобы постучаться в чью-то дверь.
Мы, может, не способны копировать жизнь матери Марии в ее деталях. Мы, может, не способны копировать подвиг Александра Шмореля в его деталях. Но, если мы услышим этот призыв оставить страх, то тогда мы сможем в своей жизни реализовать жизнь Христа в его милосердии.
Живые розы на камнях
Одна фраза в дополнение. Сравнительно недавно Александр Шморель был канонизирован православной церковью и, таким образом, это признанный церковью святой. Другой член этой группы «Белая Роза» тоже признан святым католической церковью. А протестантов, поскольку такого явления, как канонизация, нет, то, соответственно, и нет. Но об этой группе «Белая Роза» знает каждый человек в возрасте старше 12 лет по всей Германии. В центре Мюнхена стоит памятник, который представляет собой искусственную белую розу. Вокруг только камни – камни, камни и роза. Потому что оказалось, что практически все письма, которые они разослали, в очень скором времени были переданы получателями в гестапо. Словно вокруг них была пустыня.
Так вот, важно то, что этот памятник с тех пор зажил своей особой жизнью. Каждый день на этом памятнике, на этих камнях появляются сотни и тысячи живых роз.
После рассказа Джима Фореста о Марии Скобцовой и Александр Шмореле слушатели задавали гостю вопросы. Некоторые из них мы публикуем.
Джим Форест о себе
Прежде чем стать православным, я был католиком, но я никогда не называю себя бывшим католиком. Я считаю себя католиком, который нашел свой путь в православной церкви. Я понимаю себя как того, кто живет на мосту, соединяющем западную и восточную церковь, но находящимся внутри православной евхаристической традиции.
Когда меня спрашивают: «Что это вы из католиков подались в православные?» — если нет большого количества времени, чтобы рассказать, то я отвечаю очень коротко: «Томас Мертон и Дороти Дей». Оба эти человека, это католики, очень хорошо известные в Америке.
Томас Мертон – это монах-траппист, Дороти Дей – это основатель католического движения рабочих.
Дороти Дей очень похожа чем-то на Мать Марию. Для нее тоже главным было служение милосердия, она провела свою жизнь в постоянной бедности, но в открытости служения другим. А Томас Мертон был ее духовный учитель. Я бы мог очень много времени уделить рассказу о Дороти Дей, но меня спросили про Томаса Мертона. Про Томаса Мертона я бы сказал, что параллелью ему в Русской Православной Церкви является отец Александр Мень.
Икона и Причастие
Известно, что восточную традицию Томас Мертон открыл через икону, да, и вы тоже пишете книги об иконе, о молитве через икону. Что для вас икона?
Когда Мертону было 17 лет, когда он закончил то, что в Америке называется High School, у нас называется средняя школа, и готовился поступить в университет, он направился в паломничество в Рим.
Он листал путеводитель по Риму, то есть там были места, отмеченные четырьмя звездочками, тремя звездочками, двумя звездочками, одной звездочкой. И вот среди однозвездочных он нашел какую-то старую-старую церковь V века. И одна из самых старых церквей в Риме, которая стоит совсем недалеко от Форума, – это церковь Космы и Дамиана. На ее фронтоне написаны иконы этих святых. И вот именно здесь Мертон пережил некий мистический опыт, опыт Божьего присутствия. Для него, можно сказать, иконы стали таинством. И на протяжении всей его последующей жизни иконы стали центром его духовной жизни. Он иногда мне присылал такие почтовые открытки иконы. Я должен сказать, что я их не видел в упор, мои глаза были закрыты.
Это заняло у меня очень много времени, гораздо больше, чем у Томаса Мертона, чтобы научиться воспринимать иконы в таком таинственном, сакраментальном смысле. Но интересно, что, может быть, самой популярной, самой переведенной, самой напечатанной из всех моих книг, является книга об иконе. Она не переведена на русский, может быть, потому что нет уж очень большой нужды в такой книге на русском языке. Но в других странах она оказывается очень полезной.
Что для вас самое близкое, самое дорогое в православной духовности?
Мне ни разу не задавали этот вопрос, но я ни на секунду не замедлю на него сразу же ответить – принятие причастия. Ну, а дальше, понятно, что все, что это окружает. Несколько воскресений назад я был в Париже в Соборе Нотр-Дам во время мессы, и это был какой-то поразительный опыт внутренней боли, боли в сердце от того, что я не мог причаститься вместе со всеми. И, конечно же, для нас, православных, совершенно очевидно, что нет никаких двух Христов, нет никаких двух тел Христовых, это одно и то же тело Христово, это понятно. Но для меня православный способ, как бы сказать, моего внутреннего приготовления, приближения к причастию оказался более, так сказать, более глубоким, более глубоко меня затрагивающим.
Иметь смелость открыть дверь
Скажите, пожалуйста, какие дела милосердия осуществляет ваша община, которую вы посещаете?
На протяжении многих лет мы кормим тех, кто нуждается, такая бесплатная столовая. Но, в общем, через какое-то время, это уже делали несколько лет, потом выяснилось, что на самом деле, положение нашей церкви не очень удачное для этого, и мы перенесли это служение в центральную часть Амстердама, где это гораздо более нужно.
Собственно, у меня был вопрос, именно связанный с тем, что сегодня христианство, как вы сами сказали, приближается к состоянию времен первохристиан, оно становится меньшинством. Насколько действительно тогда оно может на что-то влиять? Как вы считаете, может ли сегодня быть христианство влиятельным в этом мире? В Европе, в частности.
Я думаю, что да, мы опять в положении ранней Церкви. И нам нужно смотреть на то, как ранняя Церковь преображала общество. Она не участвовала в юридической стороне жизни. Она не пыталась формулировать законы. Она давала свидетельства. Я думаю, что это лучшее, что мы можем сделать. Нам не нужно становиться новым движением фарисеев в этом мире. Нас не должны видеть как людей, которые говорят: «Вы должны делать так и не должны делать так».
Мы можем показать: «Вот как мы живем». И мы вновь возвращаемся к той теме, о которой я говорил в лекции: как много страха, на самом деле, наполняет нашу жизнь.
И нам нужно, чтобы в нас видели людей, преодолевающих этот страх и являющих милосердие. Речь не идет о какой-то конкретной форме милосердия. Но если кто-то стучит в дверь, мы должны ответить.
В Амстердаме есть «Музей сопротивления». И входить в этот музей – это как входить в прошлое. Вы вновь оказываетесь на этих узких темных улочках, вы ощущаете себя находящимся в условиях германской оккупации. Какое-то ощущение клаустрофобии, какая-то тьма в воздухе. И вы подходите к двери, там только одна дверь, там такая же дверь, как вы можете найти в любой из амстердамских квартир. И там несколько колокольчиков и имен. Если вы любопытны, а большинство людей таковы, можно этот колокольчик потрогать и убедиться, что колокольчик звонит.
И вы слышите тогда часть разговора, который совершается там, за этой закрытой дверью. И вы обнаруживаете, что речь идет о том, что вы – еврей, который просит помощи у людей, которые находятся за этой дверью. И каждый из этих разных людей дает какой-то свой ответ, почему он не может вас впустить. Я не помню все вариации ответов, я очень хорошо помню это свое чувство: дверь не открывается. И мы можем быть людьми, у которых есть смелость, именно смелость – открыть дверь.
