Итоги года: учителя. Чего они ждут в 2024 году

Математика. «Выбора у нас теперь нет»

Иван Меньшиков, учитель математики в «Хорошколе» и активист профсоюза «Учитель» (Москва):

— Одна из главных проблем — единый учебник. Он мешает многим учителям, и мне в том числе. Совершенно ушла свобода выбора, казалось бы, гарантированная нам законом «Об образовании». Учителя опытные и неравнодушные учебник используют все меньше и работают с материалами, которые копятся у них самих, покупают разные сборники заданий.

Если говорить конкретно про математику, во-первых, новые учебники представлены не единой линейкой, все разбито: 5-6-й классы — один автор, 7-9-й — другой, 10-11-й — третий. И все равно у людей разные предпочтения: кому-то нравится Мордкович с его подходом, кому-то Макарычев, кому-то Мордкович, но только в 10–11-м, кому-то Мерзляк.

Лично мне тоже в последнее время очень нравится Мерзляк, потому что по его учебнику можно работать сразу и в базовых, и в профильных группах и теория там вводится удачней — детям не приходится ее искать.

Иван Меньшиков. Фото из личного архива

В этом плане наш учебник Атанасяна по геометрии страдает, у него часть теории зашита в сами задачи. С педагогической точки зрения это большая беда: важные теоремы, важная часть теории, которую нужно выучить наизусть, спрятана в задачи. А если ребенок болеет и разбирается с материалом сам? Для учебников это не самый удачный подход, а для уроков — замечательный, когда утверждения не принимаются на веру и можно вместе с учителем доказать их в классе. И грустно, что никакого выбора у нас теперь нет.

ЕГЭ по математике сложнее не стал. Изменения незначительные — в первую часть добавили одно задание на векторы, и я его приветствую. Раньше учителя могли пожертвовать векторами ради других тем, и, на мой взгляд, это порочная практика, потому что вектор в большей степени встретится нашим школьникам в реальном мире, чем значительная часть курса математики.

История. «Все сильнее мы привязаны к учебнику»

Петр Мазаев, учитель истории, лектор, координатор IB DP в Европейской гимназии, глава гуманитарной кафедры билингвальной школы «Le Sallay Диалог»:

— История — самый взрывоопасный предмет в любые времена, потому что в истории все строится на глобальных обобщениях и теориях, а связаны они с разными точками зрения. Лучший способ для ученых поссориться — это начать писать учебник по истории. Договориться насчет одного видения очень тяжело. 

Старшие учителя говорят, что, когда начиналось преподавание истории отечества в новой России, после 1991 года, количество точек зрения и трактовок было гигантским. Теперь маятник качнулся в другую сторону, и это количество радикально сокращается, что видно в том числе по кодификаторам для ЕГЭ.

Этот курс начался достаточно давно, но теперь за этим стали строже следить. К тому же в государственных школах появился и стал обязательным к использованию конструктор рабочих программ. И вроде бы закон «Об образовании» все еще гарантирует свободу в выборе методики и педагогическое творчество, но все больше преподаватели вынуждены обращаться к совершенно конкретным наборам тем и проходить их в том порядке, который заявлен. 

Все сильнее мы привязаны к учебнику — и особенно к новому учебнику по XX веку, изданному под редакцией Владимира Мединского. Там как раз очень хорошо видно, что чем ближе мы подходим к концу XX – началу ХXI века, тем меньше точек зрения излагают авторы, тем однозначнее учебник — и, как замечают коллеги, задания в ЕГЭ все больше и больше опираются именно на него, а значит, миновать его никак не получится. 

Согласно ФГОСам, которые мы развивали с 2009 года, история должна была уходить от знаниевой компоненты к навыковой. То есть в ЕГЭ постепенно должно было возрастать количество заданий, проверяющих навыки критического мышления, анализа источников, работы с картой, с визуальным изображением, рассуждения и категоризации и так далее, а знаниевые задания — сокращаться. 

Петр Мазаев. Фото: dialogue.lesallay.academy

Однако в итоге новые компетентностные задания включают столько знаниевого контента, что этот объем в них часто перестает помещаться. К тому же теперь дети должны учиться излагать конкретную точку зрения, аргументируя ее с одной конкретной позиции, а не рассуждать самостоятельно, что несколько обесценивает всю идею развития критического мышления. 

В старшую школу, как и в среднюю и начальную до этого, пришли новые государственные стандарты, из-за чего прибавилось бумажной работы. Теперь учителя обязаны более подробно прописывать свои метапредметные результаты, учителей истории это касается особенно сильно. Причем речь идет именно о бумагах. Количество преподавателей, которые реально выполняют то, что записано в программе, исчезающе мало.

Это происходит не со зла и не из протеста в большинстве случаев. Никто не считает, что метапредметным навыкам не надо учить. Кто бы стал отрицать, что ученик должен уметь планировать свое время, владеть устной и письменной коммуникацией? Конечно же, должен. Но вопрос в том, что и историко-культурный стандарт, и новый ФГОС с метапредметными и личностными результатами, и новый учебник, и ЕГЭ — все это несовместимо, потому что у историка всего два часа в неделю. Если у него профильные классы, то, возможно, четыре.

Развивать навыки — это не просто рассказывать детям, как писать конспекты и что такое историческое эссе или исторический анализ. Это регулярная практика и большая проверка. Но помимо этого надо же учить фактологию, объяснять процессы. Все вместе приводит к тому, что мы не помещаемся в наши рамки, и историки от этого в панике. Как выполнить все эти прекрасные требования в отведенное время?

Педагогический состав стареет, из него вымываются мужчины. Занятия все чаще ведут женщины возраста 45–60+, и делают они это, что называется, по старой памяти.

Активизировались и родители. Многие из них всегда были особенно внимательны к тому, как преподается история в их школе, но теперь появилось большое количество родительских жалоб о несоответствии программ и методов. Это еще один бич преподавателей истории. В результате они — вымотанные, выгоревшие от гигантской нагрузки при совсем не соответствующей этой нагрузке зарплате — предпочитают преподавать более безопасно, то есть по учебнику. Мы прочитали параграф, законспектировали, посмотрели презентацию к учебнику, прорешали какой-то рабочий лист. И учитель вправе сказать: «Это не я, это материалы, подготовленные авторитетными авторами».

Кстати, невероятные обороты набрал этот феномен — рабочие листы. Преподаватели истории и обществознания стали очень-очень активно ими обмениваться, и не просто обмениваться — впервые они готовы их покупать, что, учитывая их зарплату, очень неожиданно. 

В идеальном мире для нашего предмета было бы полезно, во-первых, сократить набор обязательных тем и пойти по международным образцам, где можно выбирать. Во-вторых, разнообразить точки зрения на исторические события и процессы и разрешить большее количество учебников, которые должны одобряться независимыми научно-исследовательскими институтами. Это открыло бы возможности для дискуссии о том, как следует преподавать историю.

Литература. «Программа непомерно тороплива»

Антон Скулачев, учитель литературы, председатель «Гильдии словесников» (Москва):

— Общее ощущение, что официальная жизнь идет где-то параллельно, тогда как подлинная жизнь учителей — в школе, в классе, и в этом процессе учителя объединяются в малые группы, чтобы друг друга поддержать.

Я вижу невероятное количество чатов, где коллеги обмениваются вопросами, советами, рабочими листами, делятся сканами учебников, учебных пособий, программ, рабочих тетрадей, в том числе труднодоступных. Это среда постоянной взаимной поддержки. 

Реальные проблемы все равно далеки от инициатив сверху, и на местах эти проблемы бывают катастрофичны. В школах до 60% детей-инофонов, для которых русский язык второй. Огромный процент детей с дисграфией и дислексией, с СДВГ. Эти дети не могут читать большие тексты — особенно далекие от них по тематике, про какие-нибудь крестьянские страдания. Много нечитающих детей. Добавим сюда конфликты с родителями и непомерно большую нагрузку. И коллеги понимают, что никто им справиться не поможет — всё придется решать самим. 

Антон Скулачев. Фото: vogazeta.ru

С этого года учителям предлагается работать по единой программе. По литературе было разнообразие очень хороших программ и очень качественных, сделанных серьезными научными и методическими коллективами учебников. Теперь они оказались в подпольном статусе, а учебный год, скажем, в 6-м классе начинается с древнерусской литературы. Представьте себе, что приходит шестиклассник на первые уроки — и у него текст, в котором ему не понятно ничего. 

Я не против древнерусской литературы и люблю изучать ее с детьми. Но психология детского восприятия такова, что важно начинать с мотивации, двигаясь от того, что близко, к тому, что далеко, от простого — к сложному, а не наоборот. Важно связывать материал с личным опытом, с современностью, с творчеством и не изучать тексты так быстро. Даже в «Бородине», очевидно, больше половины слов написано не на современном русском языке, и нужно в три-четыре раза больше времени, чтобы разобрать с детьми этот текст. 

Очень многие коллеги отмечают, что программа непомерно тороплива, не дает возможность не то что вдумчиво — просто осмысленно — прочитать с детьми текст. Но главное, что предлагаемый единый учебник лишен осмысленности в расположении материала, ученик не понимает, чему он учится, какие навыки он развивает.

Теперь в программе формально присутствуют «Молодая гвардия» и «Как закалялась сталь». 

В этом году особенно много высоких разговоров о воспитании в школе, и меня они пугают. Не потому, что я против воспитания. Просто я вижу в этом большое искушение. Я недоумеваю, когда спрашиваю у коллег о том, зачем они преподают литературу, и слышу в ответ про воспитание нравственности. Я в себе нравственность еще не воспитал и очень удивляюсь, что люди считают себя вправе ее воспитывать у других. 

Нравственность рождается только из опыта живой любви и свободы, когда ты даешь ребенку вырасти в меру его человечности. Не твоей человечности, не твоих представлений о том, что должно и не должно, а его. Воспитание — это процесс освобождения и любви. 

У меня очень много надежд. Они связаны с молодыми учителями, которые приходят в школу за живым и настоящим, и я им очень благодарен. Эти надежды связаны с современной литературой — например, «поколением тридцатилетних», Ислам Ханипаев, Вера Богданова, Ася Володина, Артем Роганов. Им не дают премию «Большая книга», они не пишут масштабных романов. Но они пишут очень трепетные человеческие истории. И, конечно, главное — с детьми и подростками.

И мне кажется, что правда нашей трагической эпохи — она как раз во внимании к маленькому. Нам не спасти человечество. Но мы, учителя, можем заниматься маленьким, нежным, трепетным, и у нас есть для этого возможности. Прочитать маленький роман Ханипаева про второклассника, который ищет папу. Сходить на камерный поэтический вечер. Поставить спектакль в школьном театре. Устроить книжный клуб и обсудить с детьми то, что для них важно. Это самое главное. 

Русский язык

Михаил Солонников, учитель русского языка и литературы в Елизаветинской школе (Ленинградская область):

— Отмечу результаты ЕГЭ по русскому языку. Средний балл по стране — 68,65, и это весьма неплохо. Среди типичных ошибок мы видим все те же орфографические и грамматические нормы, ошибки, связанные с правильным ударением. Но что более важно — огромное количество ошибок в анализе текста. То есть умение работать с текстом, умение его прочитывать и понимать у детей явно страдает.

Есть ряд важных изменений в самом ЕГЭ. Стали жестче некоторые критерии проверки сочинения, появилось так называемое правило «золотого абзаца»: то есть теперь более трех раз повторенное слово в одном абзаце будет считаться нарушением речевых норм. В ЕГЭ по литературе тоже есть изменения, связанные с языком: если раньше учитывались только орфографические и речевые ошибки, то теперь отдельно снижают баллы за нарушение грамматических норм. 

Михаил Солонников. Фото: из личного архива

С единой программой русскому языку повезло больше других предметов. Особых изменений, в общем-то, нет. Поменялись местами некоторые темы: какие-то параграфы из шестого класса теперь изучаются в пятом. Только проблема в том, что новые федеральные программы есть, а новых учебников нет. На русском языке мы пока вынуждены использовать свои дополнительные материалы, разработки и прыгать по старым учебникам, потому что последовательность тем немного иная. 

Сколько преобразований за последние десятилетия переживала школа, самое главное остается неизменным — это учителя и, конечно же, дети. Они учат нас признавать свои ошибки, у них мы можем научиться необычному взгляду на мир. Детское восприятие наивно, и часто оно оказывается настолько гениальным, что самые простые вещи, увиденные под другим углом, могут вызвать восхищение. 

Английский язык. «В России больше нельзя сдать кембриджские экзамены»

Юлия Раскина, учитель английского языка и заведующая кафедрой иностранных языков в школе № 67, директор языковой школы «Language School 67» (Москва):

— Раньше мы с нашими учениками ездили учить и практиковать язык в Англию, а теперь перестали, и у многих детей пропала мотивация. Для чего они учат английский? 

В поездках можно было окунуться в среду: вот как люди говорят по-английски, вот как они живут, вот мы идем в театр и смотрим спектакли, вот мы гуляем по Лондону, по Кембриджу — и здесь тоже все по-английски. Плюс, когда ты в среде много часов подряд учишь язык, это очень продуктивно. 

Юлия Раскина. Фото: Жанна Фашаян

Наши дети сокрушаются: «А мы когда-нибудь поедем в Кембридж?» Потому что часто к слову приходится… то фотографии из прошлых поездок, то что-то мы читаем и смотрим с ними: «Да, это в Кембридже. А это в Лондоне, в картинной галерее…» В этом году я придумала виртуальные поездки, взяв за основу маршруты наших поездок в Англии, Шотландии, Уэльсе и Ирландии. Но абстрактные разговоры и виртуальные путешествия не работают так же остро, как живое восприятие. 

Сейчас наши выпускники с большим рвением поступают за границу, а родители ищут для этого всякие возможности и невозможности. Тех, кто сдает A-Level (британский экзамен), единицы, хотя его-то как раз можно сдать в Москве. Но тех, кто сдает кембриджские экзамены и международный экзамен IELTS, а потом уезжает в другие страны учиться на английском, довольно много. 

В России кембриджские экзамены и IELTS, к сожалению, больше сдать нельзя. Дети едут их сдавать, например, в Армению, Казахстан, Грузию. Мы у себя на курсах делаем аналогичный формат, языковой центр Language Link проводит такой экзамен не только для нас, но и для многих московских школ, в которых раньше годами принимался Кембридж. Так что мы продолжаем готовиться и заниматься по кембриджским программам, но уже нет такой эйфории — и лично у меня, и у других учителей, и у детей. 

Этим летом мои ученики сдали экзамены на всех ступенях, начиная от самых маленьких и заканчивая студентами Advanced. Двое из них летали в Ереван — один получил сертификат A, второй B на уровне Advanced. И вот на этом мне как преподавателю можно было бы спать спокойно. Но я же очень долго сама была кембриджским экзаменатором, и это важная часть моей жизни. Я скучаю по нашим тренингам, на которых мы с коллегами любили встречаться, обмениваться и учебниками, и опытом. Что ж, надеюсь, пока еще сколько-то продержимся на былом энтузиазме. 

В школе нам есть чем гордиться. Результаты федеральных экзаменов очень высокие: ОГЭ на 4-5 сдали 94,5%, средний балл ЕГЭ — 82,4, в гуманитарном классе — 88, два выпускника получили 100 баллов по английскому языку. Так что уровнем своих детей мы очень довольны.

Что меня огорчает, так это немыслимая гонка за ЕГЭ, в которую превращается вся учеба в 11-м классе. Я большой сторонник экзамена как такового, особенно потому что он сделан по образу и подобию кембриджских экзаменов. Мне нравятся объективные результаты, там много хороших материалов. Не нравится мне, что все подчинено только этому. 

Фото: Жанна Фашаян

А ведь ЕГЭ — экзамен по языку. Надо не бесконечно отрабатывать навыки, а продолжать учить язык. Нас часто терзают всякими контрольными и проверочными работами, на которых еще не очень подготовленные дети должны показывать какие-то результаты. Это касается и английского, и других предметов. Я не вижу смысла до такой степени все непрерывно проверять; надо накапливать язык и практиковать формат параллельно, потом написать один пробный экзамен, разобрать ошибки, отработать их и идти подготовленным на экзамен.

Чтобы не вдаваться в панику, я со своими детьми продолжаю смотреть фильмы, читать книги, обсуждать их, писать творческие работы — чтобы рука была готова писать не только по шаблону. Хочу, чтобы дети умели выражать свои мысли, чтобы у них была привычка говорить на разные темы. Но и, безусловно, мы продолжаем делать разные упражнения, которые в результате нас к ЕГЭ и выведут. 

Я по-прежнему ставлю цель, чтобы дети учили язык и получали от него удовольствие.

В новом году мы бы с удовольствием поехали в Англию, если бы внешние обстоятельства изменились. Я очень хотела бы вновь принимать кембриджские экзамены сама. Большая мечта, чтобы дети сдавали в России настоящие экзамены и учили язык не только ради языка, а ради того, чтобы общаться и познавать мир.

География. «Мои лекции всегда шире учебника»

Дмитрий Славин, учитель географии в физико-математическом лицее №5 (г. Долгопрудный, Московская область):

— Учебники по географии у нас фактически те же самые. Земля осталась шарообразной, и мало что изменилось, кроме карт: появились новые территории, но специального углубленного изучения этих территорий нет.

Сами учебники идут спиралями по одним и тем же темам, просто каждый раз глубже и глубже. И если дети у меня в 5-м классе что-то услышали и забыли, в 6-м они еще раз то же самое услышали и еще раз забыли, то в 7-м выясняется: ого, а они уже это знают. 

Мои лекции всегда шире учебника. Тем же семиклассникам я, например, буду рассказывать про группы стран: ЕС, НАТО, БРИКС, АСЕАН, ОПЕК. В учебнике про это мало, я им больше расскажу. Или возьмем цифры. В прошлом году население Земли увеличилось до 8 миллиардов, но ни в одном учебнике про это не написано. Самая населенная страна мира? Нет, не Китай. Буквально недавно ей стала Индия, но в учебнике про это тоже ничего не сказано.

Расстраивает меня другое. Мне не нравится расфокусировка детей. Я преподаю в 5–7-х классах. Чем в классе меньше народа, тем внимательнее тебя слушают. Но в больших классах дети за последними партами уже не с тобой, особенно младшие. 

Проблема с телефонами. То, что сейчас принят закон, который запрещает их использовать на уроках, в целом правильно, потому что — банально — дети переписываются или в них играют. Наступает контрольная. Я же не буду сочинять 20 вариантов, я сочиню два-три. Классов много, они перефотографируют, пошлют дальше. На контрольных я всегда готов пойти навстречу: они не поняли один вопрос — я им скажу, в каком направлении думать. Но вместо этого я вынужден работать тюремщиком: бегать по рядам и отнимать эти телефоны. И сами дети заняты тем, как бы им быстро и незаметно списать, а не тем, как порассуждать и откинуть неверный вариант.

Я работаю с энтузиазмом и вижу, что все учителя, которые задержались в профессии, тоже больше энтузиасты. Те деньги, которые нам платят, несовместимы с тем, что мы вкладываем, а кроме нагрузки всегда падают какие-нибудь курсы повышения квалификации. Меня на них тоже отправляли, в названии была какая-то сложная аббревиатура: ФГОС — а дальше много букв. Я не смог это запомнить, но должен был прослушать 30 часов за две недели. Когда? А еще надо было решить тесты, сделать практикумы. 

Дмитрий Славин. Фото: Жанна Фашаян

Я увидел, сколько времени это занимает, и ужаснулся, притом что я сделал все сильно-сильно спустя рукава. Мне как географу и учителю было бы полезнее с классом пойти на лекцию к Федору Конюхову, отвести детей в музей кочевой культуры или в поход, чем в одиночку сидеть и слушать что-то онлайн. 

К концу учебного года я, как и многие коллеги, подхожу с большой усталостью, но не только. В нашей школе замечательные дети, они одаривают своим вниманием, интересом, добиваются успехов на интеллектуальных играх, которые я у них веду, — смотришь и радуешься. 

Начальная школа. «Программа стала сложнее»

Кирилл Арефьев, учитель начальных классов в школе № 158 (Москва):

— В целом год прошел спокойно. Мы начали работать по новым ФГОСам. Немного изменились учебники, материал чуть-чуть усложнился, какие-то темы из третьего класса, например, добавили во второй. Если раньше во втором классе мы проходили таблицу умножения только на 2-3, то теперь мы должны ее пройти полностью. И в русский язык добавили новые темы — например, состав слова полностью, а раньше мы его проходили на год позже. В чтение включили некоторые новые произведения, а некоторые убрали.

Думаю, рано делать выводы о том, хорошо это или плохо. Мне непривычно. Я 11 лет работал по одной и той же программе, так что пока перестраиваюсь. 

Год педагога и наставника как-то пролетел мимо нас. Говорили, что для учителей будет льготная ипотека, что документально будет закреплен «неприкосновенный» статус учителя (как он бывает нужен в общении с родителями!), что будет повышаться престиж профессии. Но, кроме конкурсов, форумов и семинаров, лично я никаких изменений не заметил, проблемы у учителей начальной школы остались те же: администрация, зарплаты, родители, работа со сложными детьми. 

Кирилл Арефьев. Фото: из личного архива

В этом году, мне кажется, все были заняты учителями-блогерами при Минпросвещения. На мой взгляд, не хватает внимания к другим, обычным учителям. Среди них тоже очень много достойных специалистов, которые могли бы делиться опытом. 

По-прежнему много разговоров о воспитании. Конечно, учитель должен воспитывать, но большая часть все-таки лежит на родителях, а мы, учителя, им только помогаем достраивать этот фундамент. Во всем должна быть система. А у нас что-то произойдет — и нужно срочно вот этот разговор провести, вот это срочно сделать, здесь усилить, и не знаешь, за что хвататься. Я абсолютно не против воспитания, но все нужно делать постепенно.

К школе я отношусь позитивно. Есть моменты, которые меня огорчают, но я стараюсь минусы превращать в плюсы, а если вижу, что проблема не решается, меняю свое отношение к ней. Как сказал Будда, если ты не можешь решить проблему, значит, не делай из этого проблемы. 

«Оклады учителей часто ниже МРОТ»

Иван Меньшиков, учитель математики в «Хорошколе» и активист профсоюза «Учитель»:

— Отказ от бессмысленных документов произошел только на словах. Отчетов меньше не стало, особенно у классных руководителей: им нужно отчитываться о гражданско-правовом сознании детей, патриотизме и так далее.

Многие коллеги в этом году жалуются на конструктор рабочих программ. Все программы теперь должны составляться через него, и это тоже немного абсурдно, потому что у нас один учебник — казалось бы, можно было сделать одну рабочую программу. В результате все равно получаются оторванные от жизни документы с кучей проблем.

Любая коррекция, любая болезнь учителя, любое отклонение сразу же делает во многом этот труд бессмысленным.

В этом году мы ждали, что появится прозрачная система оплаты труда или будут сделаны первые шаги в ее сторону. Но пока все по-прежнему. Какие-то школы финансируются из муниципальных бюджетов, какие-то — из региональных, где-то подушевое финансирование, в малокомплектных школах — по ставкам, и нет понятных правил. 

Наш профсоюз недавно провел большое исследование и проанализировал оклады учителей по регионам. Это очень низкие цифры, в подавляющем большинстве случаев они ниже МРОТ, иногда 7–9 тысяч рублей. Конечно, за счет надбавок и высокой нагрузки педагоги получают выше МРОТ, но оклад — это гарантированная часть оплаты труда за ставку, он не должен быть ниже МРОТ. 

Существующая система привела к сверхэксплуатации учителей. Огромный разрыв в зарплатах в столицах и регионах, хотя учителя в регионах работают не менее компетентные, они получили такое же образование, как и учителя в Москве и Петербурге. 

У школ в крупных городах, если система оплаты не позволяет пригласить какого-то классного учителя, находятся гранты, этот учитель может открыть дополнительные курсы. А в регионах зачастую совсем беда с кадрами и не найти учителя даже на основные предметы. Нередки случаи, когда один учитель ведет сразу по 5-6 предметов.

Несмотря на все печальные новости, меня по-прежнему радуют дети. Они классные, и одно удовольствие с ними работать. Я большой оптимист и верю, что там, где мы не преуспели и не нашли выход, они найдут.