— Что удалось сделать за год, прошедший с момента вступления в силу постановления о переформатировании работы детских домов?
— Я всегда с трудом отвечаю на вопрос «что изменилось?», потому что прошел всего год. Вышло так, что правила работы были серьезно изменены, какого-то федерального финансирования под это выделено не было, а регионы с учетом сложной экономической ситуации свой социальный бюджет сильно не увеличивали. Поэтому процесс шел в формате острой экономии средств.
За это время мы вместе с попечительским советом провели мониторинг и посетили огромное количество детских домов по всей России. В самом начале нашего мониторинга мы сталкивались с детскими учреждениями, где про постановление просто не слышали. Но уже к 2016 году мы не нашли ни одной такой организации. Все были в курсе, все понимали, что им предстоит меняться.
То, что удалось совершить такой прорыв, законодательно закрепить правильную модель работы детского учреждения, это очень здорово, но недостаточно. Потому что до этого не была проведена аналитика всех этих учреждений: какие у них ресурсы, какие потребности у семей, сколько потребуется финансов на переход, откуда их брать. И не было переобучения кадров, полного и тотального. Но мы, когда приезжали на места, говорили, рассказывали, объясняли, и у нас есть надежда, что ситуация уже меняется. В том числе благодаря мониторингу. Мы обязательно вернемся. Везде, где мы были, мы побываем второй раз.
— Будете проводить какие-то тренинги в регионах?
— Мы сейчас уже проводим обучение. Пока только в Москве. Есть семинары, которые проводит Минобразования, но пока точечно, не во всех регионах и не для всех сотрудников. Я надеюсь, что мы поговорим об этом с Ольгой Юрьевной (Голодец, вице-премьер правительства, председатель попечительского совета. — Прим. ТАСС), найдем какое-то решение. Мы готовы проводить семинары, мы готовы делать все что угодно. Например, передовые в этом смысле учреждения должны были сейчас выйти на авансцену, но на деле некоторые из них оказались в регионах абсолютно задвинутыми и их опыт абсолютно никому не нужен. Единственный дом ребенка в Нижнем Новгороде, который был сделан в рамках постановления, закрыли к нашему приезду, а детей раскидали в другие.
Грустнейшая история произошла в Санкт-Петербурге, где чуть не слили с другим дом ребенка №13, который мы еще в 2012 году презентовали правительству как образец успешной модели реорганизации дома ребенка в России. На его базе были проведены исследования кафедрой психологии СПбГУ, показавшие реальный эффект от структурных изменений в доме ребенка для развития детей. Там минимизировался состав воспитателей, условия пребывания детей приближались к семейным, группы смешали и сделали разновозрастными. Слава богу, закрытие этого детского дома уже не обсуждается, но их опыт абсолютно не транслируется на другие учреждения. На уровне региональной власти люди не мотивированы брать за основу уже существующий успешный опыт. Они начинают изобретать какой-то свой велосипед, объединять учреждения, и не факт, что все это будет сделано в интересах детей.
— Почему так происходит?
— Наш мониторинг вскрыл проблему, о которой мы не задумывались. Многие региональные управленцы на уровне вице-премьеров или руководителей департаментов и комитетов, которые отвечают за работу детских домов, интернатов, вообще не понимают, что стоит концептуально за этой реформой. Они как-то выпали из нашего поля зрения, а ведь именно они на уровне регионов оказываются заказчиками и контролерами перемен.
— Существует расхожее мнение, что это постановление — часть оптимизационного процесса и сокращения. Правда ли, что детские дома теперь массово закрываются, а персонал остается на улице?
— Сокращение и оптимизация начались задолго до постановления. Мы как раз надеялись это остановить. Ведь закрывались именно маленькие, устроенные по семейному типу детские дома, которые легко реорганизовались бы под постановление. Но, увы, упомянутая проблема, что на уровне регионов многие вообще не понимали и сейчас еще не всегда понимают, в чем его суть, привела к тому, что маленькие организации продолжают до сих пор сокращать. Постановление утверждает новый порядок работы в таких учреждениях, новое целеполагание и новые правила работы внутри. Оно не говорит, что нужно закрывать какие-то детские дома. Нужно просто переформатировать их работу. Чтобы дети находились там меньшее время, чтобы работали с кровной семьей, чтобы сами условия стали не казарменными, а похожими на домашние. И группы стали меньше.
Мы, конечно, предполагали, что сама логика процесса может привести в итоге к закрытию некоторых из них. Самых больших как раз. Потому что даже архитектура детских домов порой такая, что, действительно, его легче закрыть, чем пытаться там что-то реализовать. Это здания странных форм с огромными помещениями и коридорами. Их невозможно никаким образом переоборудовать по квартирному типу. Это стоит таких средств и таких усилий, что проще вообще даже не пытаться. Но это не значит, что в учреждении нужно оставить все как есть. Это значит, что оттуда нужно уводить детей, а там делать что-то другое, то, для чего вполне подходит этот тип помещения, какие-нибудь столярные цеха или общежития для студентов, строительные техникумы. Все что угодно, но не детские дома, потому что они не подходят под возможность реализации нашего постановления, какие бы деньги в них ни вкладывали. К сожалению, в регионах часто действуют ровно наоборот. Но это как раз не благодаря постановлению, а вопреки ему.
— А статистика есть, сколько было закрыто детских домов?
— За последние пять лет было закрыто более 300 детских домов. Количество детей, поступающих в них, снизилось почти вдвое. При этом, повторю, часто в регионах закрывают не огромные монстры, а маленькие, уютные детские дома, собирая всех детей в один большой, удаленный от места их проживания. А в постановлении прописано, что ребенка надо устраивать в ближайший к его дому детский дом, чтобы сохранить связь с близкими людьми, чтобы не терять возможность ходить в свою школу, кружки. И эта идея сделать один большой в глуши, куда свозить детей со всей области, полностью противоречит духу и идее постановления.
— Почему они делают все наоборот?
— Подозреваю, что, во-первых, они не понимают концептуально, что лежит в основе реформы, а второе — это экономия бюджетных средств. Детские дома однозначно нужно закрывать по одной простой причине: у нас уменьшилось количество выявляемых детей. Это нормальное явление — нам объективно уже не нужно такого количества детских домов. Но закрывать необходимо именно огромные детские дома, потому что они максимально неправильны. С точки зрения интересов, благополучия и сохранности ребенка нужно оставлять маленькие дома ребенка. Более того, все детские дома должны быть рассредоточены по территории, чтобы соответствовать пункту постановления о том, что ребенка нужно размещать в детский дом, который расположен близко к дому.
— Может ли случиться, что в детских домах вообще не будет детей?
— Нет. Такая ситуация утопическая, что вообще не будет детских домов или в них не будет детей, я считаю, невозможна хотя бы потому, что у нас большая территория и по крайней мере останутся вот эти категории граждан: родители, которые не в состоянии воспитывать детей, дети, у которых умерли родители, нет родственников. Все равно нужны будут места, куда временно можно разместить ребенка, попавшего в сложную жизненную ситуацию. В идеале хотелось бы, чтобы это были приемные семьи, готовые временно принять детей, или детские дома квартирного типа, где, опять же, проживает не больше 12 детей.
— Недавно Ольга Голодец заявила, что дети из детских домов будут учиться вместе с обычными детьми в обычных школах. Насколько реалистичен этот проект и не создаст ли это конфликтных ситуаций в смешанных классах? Я на личном опыте знаю нехороший прецедент, когда объединение в старшем классе привело к столкновениям между учениками и снижению уровня образования.
— Это уже происходит, и не первый год. И хотя, конечно, бывают сложные и проблемные ситуации, в целом, как вы видите, все происходит довольно мирно. Иначе СМИ уже пестрели бы страшными историями. Это сложно и требует грамотного сопровождения перехода. Но это необходимо. Дети, потерявшие семью, не прокаженные. Нет никакого повода держать их отдельно от всех остальных детей за забором. В постановлении черным по белому написано, что все дети должны ходить в детский сад, учиться и получать дополнительное образование в местных учебных заведениях, за исключением ситуаций, когда это невозможно. Что это за ситуация, когда это невозможно, не сказано, к сожалению, поэтому некоторые пытаются как-то выкрутиться. Другие руководители детских домов поступают мудро, когда каждого ребенка устраивают, исходя из его потребностей и способностей, в разные школы и учреждения, находят возможность возить их туда. Гораздо хуже, когда они их всем скопом собирают в одну школу, переводят всех в один класс. Понятно, что если они своим же классом оказываются в школе, то никакой инклюзии в этом нет. Ни с кем они не будут пересекаться. Или если соотношение семейных и одиноких детей в классе будет пополам, понятно, что это будет вариант «стенка на стенку».
Другая сложная история — коррекционный интернат. Это место, где ребенок и живет, и учится одновременно. Большая часть из них не только дети-сироты, но и дети из семей, которые получают коррекционное образование. И возникает вопрос: а что нам с этим делать? Первый вариант, который выбрали некоторые московские учреждения, закрыть школу-интернат, детей там оставить проживать, а учиться перевести в другую школу. При этом зачастую в школе-интернате был очень сильный, хороший педагогический коллектив, методики, материалы, кабинеты. Образование там годами выращивалось и по качеству было выше, чем в соседней коррекционной школе. В итоге дети потеряли в качестве образования. Поэтому тут тоже надо очень индивидуально подходить, смотреть на учреждение с образовательной точки зрения, делать его открытым, интеграционным, двигаться в сторону инклюзии, смешивать разных детей вместе. А вот жить там детям не надо. Стоит сохранять хорошие школы-интернаты как школы, максимум с пятидневкой. А детей выводить жить в другие места.
— На совещании в августе премьер-министр поручил выяснить, что происходит в регионах с выделением квартир сиротам. По его словам, в этой сфере много нарушений и злоупотреблений и дети зачастую лишаются полученных квартир. Вы мониторили эту ситуацию?
— Абсолютно вопиющая ситуация, это происходит повсеместно, даже в Москве. Все истории, о которых нам известно, идут по одному сценарию: ребенок приходит в квартиру, которую ему выделили, и его прямо у дверей с цветами встречают люди, которые с ним начинают договариваться о правах на квартиру. Законом запретили, теперь ребенок не имеет права тут же квартиру продать, но мошенники придумали новую схему: пять лет сдают это жилье, причем ребенок не получает этих денег или получает копейки, а потом все равно квартиру продают. Тот факт, что мошенники оказываются в день получения квартиры рядом с ребенком, говорит о том, что они получают эту информацию от того, кто ей обладает.
— Осведомленные лица.
— Да, мы полагаем, что могут быть задействованы либо органы опеки, либо жилищные конторы. Но однозначно без участия чиновников эта информация доступна бы не была. Это явно преступная мошенническая группировка. Не отдельная история, не случайно ребенок человека на улице встретил, который вдруг понял, что перед ним сирота, и вдруг догадался, как его можно обмануть. Это абсолютно четкая схема мошенников, обладающих необходимой информацией. Они приходят по адресам, они знают, какие квартиры сироты получат. А ребенок абсолютно не социализирован, живет в искусственной интернатовской среде, где все взрослые свои, он привык доверять взрослым. Поэтому, когда добрый дядечка на пороге его квартиры с ним разговаривает, он абсолютно искренне ему доверяет. В то время как в обычной семье ребенка учат не говорить с чужими, не здороваться с незнакомыми людьми.
Я считаю, что здесь вопрос к прокуратуре и Следственному комитету, чтобы они взяли в свои руки расследование этой квартирной мафии, потому что там однозначно не единичная история, а серьезная мошенническая схема. Не знаю, насколько они связаны между собой в разных регионах, но в рамках одного региона это совершенно точно организованные группы.
— Мне рассказывали дети-сироты, что и местные власти часто откладывают решение этих вопросов, огромные очереди образуются.
— Это другая история. Первая история — это про мошеннические схемы отъема жилья, вторая про то, что квартиру еще получить надо. Тут у нас есть объективная ситуация, связанная с тем, что в регионах жилья мало, есть места, в которых оно вообще не строится, не везде же, как в Москве и Подмосковье, делают бесконечное количество новостроек. И, конечно, у нас в очень сложных условиях губернаторы, потому что им негде брать этот квартирный фонд, либо на него нет средств, потому что это довольно дорого стоит. Я выскажу вообще непопулярное мнение, мне кажется, нужно думать, что делать с этим выделением квартир. Может, вообще не давать их в собственность, а делать как в Европе, когда человеку дают ежемесячно сумму на аренду жилья или безвозмездное арендное жилье, которое у него не в собственности, пока он не встанет на ноги. Могут быть другие альтернативные механизмы поддержки, потому что обеспечить всех выпускников жильем объективно очень сложно.
Есть очень грустные примеры, когда регионы радостно сообщают, что строят целые дома для детей-сирот. Это ужас. Это гетто. Детей, которые были несоциализированы, слить опять в одно здание — значит лишать их какого-либо шанса строить человеческую жизнь. И, конечно, все эти истории заканчиваются очень плачевно. Через некоторое время окружающие жильцы начинают жаловаться и требовать, чтобы выселили этих детей куда-нибудь подальше, потому что там начинается криминал, начинается совместное их проживание, они возвращаются в ситуацию своего детского дома.
Беседовала Татьяна Виноградова