Люди Севера
– Без чего не понять финна?
– Финны разные. Жители восточной и западной Финляндии отличаются друг от друга и по гостеприимству, и по степени молчаливости. Люди, живущие на севере страны, отличаются от тех и от других.
Есть и еще одна важная, четвертая, категория – шведы в Финляндии. Хотя их всего лишь пять процентов от населения, шведский – второй государственный язык. Это очень важно, потому что мы воспринимаем себя частью северных стран, у нас общая история, география и культура. Так было всегда.
В те времена, когда еще не было Европейского Сообщества, между северными странами было свободное движение рабочей силы – люди могли искать работу там, где выгодно. В 70-е годы, когда в Финляндии была большая безработица, почти сто тысяч человек уехали в Швецию на заработки.
Шведский язык нужен не только для того, чтобы читать двуязычные надписи в нашей стране. Это значительно повышает возможности человека хорошо устроиться.
Кроме этого у нас достаточно протяженная и арктическая страна, эти условия определили любовь к спорту, который является национальным хобби. Это не только хоккей и лыжные виды спорта, у нас и на велосипеде можно ездить весь год. Многие этим пользуются, потому что велосипед удобнее, чем общественный транспорт. Не надо на остановке ждать…
Фото: Сергей Петров
– Что объединяет финнов и русских?
– Северное измерение. Северные народы должны уметь заботиться о себе. Запасы на зиму подготовить. Необходимо уметь тепло одеваться. У нас общая любовь к загородному отдыху, дачам. Также сейчас большинство финнов, как и русские, проводят много времени в соцсетях.
– Как финны относятся к русским?
– Судя по новостям в СМИ, есть заинтересованность в приграничной торговле. Финны очень ждут туристов из России. Но есть те, кто считает, что на приграничной территории нельзя продавать землю русским. Это не связано с нелюбовью. Дело в том, что финнам нельзя покупать землю в России. Поэтому есть те, кто хотел бы зеркальности.
– Повлияли ли как-то на отношение к россиянам санкции?
– Санкт-Петербург – это главное место в России, где у Финляндии хороший бренд. Финны сюда мало приезжают только потому, что для них необходимы визы. Но финнам жить в Петербурге просто очень комфортно, просто шикарно.
– Почему?
– Потому что это недалеко и тут всегда довольно много финнов. Больше всего их было до 1880 года, до большой индустриализации и волны эмиграции в Америку. Тогда в Питере проживало 25 тысяч финнов. Сейчас всего около двух тысяч. Впрочем, точного количества мы не знаем, потому что местные финны не называют себя диаспорой. Многие приезжают на работу, а на выходные едут домой.
– Говорят, что экономические санкции против России сильно ударили и по финнам…
– Те финны, которые являются пайщиками в молочной компании «Валио», конечно, пострадали от санкций. Финнов, работающих в России, всё-таки не так уж много. Мы надеемся, что мы переживем этот спад, и взаимоотношения вернутся к норме. Хоть это может потребовать длительного времени и серьезных усилий.
– Вы могли наблюдать финскую и российскую прессу в пиковом периоде противостояния. Можете дать оценку?
– Это было неадекватно. На такие вещи можно влиять только с помощью примеров, то есть всё время участвовать в разных дискуссиях и диалогах. Многие считают, что культурное сотрудничество и поддержание контактов играет в такой период большую роль, чем в более благополучные времена.
– Может ли Финляндия помочь в разрешении напряженной ситуации?
– Традиционная финская роль в конфликтах: приглашать представителей разных сторон, чтобы выслушать разные точки зрения. Быть гостеприимными. У нас проходили различные встречи, организованные лютеранской и православной Церквами. Это дает хоть какую-то надежду. Но обычно об этом в наших СМИ не пишут.
«Иисус не был финном»
– Какое место в жизни финнов играют Церковь и религия?
– Церковь у нас отделена от светской жизни и не сует нос в дела светского общества. В лютеранстве нет обязанности еженедельно по воскресеньям ходить на службу. Если ходишь в храм, то там немного народу.
Тем не менее, большинство называют себя носителями лютеранской традиции. Около 78% жителей Финляндии являются членами лютеранской церкви. То, что играет роль, то, что влияет на жизнь – это, скорее, моральные ценности. Это, как описывает Вебер, протестантская этика. Это влияет на трудовой дух. Высокий уровень жизни, отсутствие коррупционности.
– Кроме лютеран есть же еще и православные финны.
– Действительно, несмотря на то, что нас, православных, в стране еще меньше, чем шведскоговорящих, это вторая национальная Церковь, после лютеранской. Православные – это не диаспора, не эмигранты. Это – коренные финны.
Например, в результате Второй мировой войны из тех финнов, которые были эвакуированы из отданной Советскому Союзу Карелии (более 400 000 человек), половина была православная. Так что карелы, кольские саамы – многие из них православные. Кольских саамов очень маленькая часть, но, тем не менее, это наши коренные православные. Сейчас многие из тех, кто родился в лютеранских семьях с православными корнями, сами принимают решение присоединиться к Православной Церкви.
– Как вы стали православной?
– Мой отец из Карелии. Несмотря на то, что мама была лютеранка, я была с детства приближена к православию. У нас по радио и по сей день передают по воскресеньям православную литургию. У нас человеку легко познакомиться с православием, потому что оно имеет такую же позицию, что и лютеранство. Язык богослужений в основном финский. Впрочем, многое зависит от того, где вы зайдете в православный храм.
Хельсинки – очень многонациональный город, в нем службы идут на множестве разных языков. Я очень люблю пасхальную службу, когда на десятках языков провозглашают «Христос воскрес». Это очень приятно и помогает осознать, что Иисус не был финном.
– Вы участвуете в приходской жизни вашей общины?
– Сейчас это тяжело. Но мы с мужем регулярно бываем на Новом Валааме. Я была там волонтером еще в школьные времена. Сначала чистила картошку, потом поняли, что я знаю языки, и меня отправили продавать сувениры в монастырской лавке. Потом я убирала комнаты в монастырской гостинице. Не знаю, берут ли они столько волонтеров сейчас. В то время было много волонтеров, и я много лет там работала, вплоть до рождения детей.
– Сложно ли быть православным в Финляндии?
– Требований к верующим мало. Никто не ждет, чтобы ты строго и неукоснительно соблюдал пост. Хотя это легко и зависит только от тебя. Когда дети были маленькими, еще дошкольного возраста, они соглашались на мои порядки. В Великий пост мы не смотрели телевизор, даже скатерть была накинута на него. Потом, когда они выросли, уже сами стали решать. Впрочем, думаю, они до сих пор не смотрят телевизор в пост. Всё зависит от человека.
– Как семья воспринимает то, что вы живете за границей?
– Взрослые мужчины, которые когда-то были моими детьми, не волнуются. А муж регулярно приезжает ко мне. Либо я к нему.
– Тяжело жить на две страны?
– Не тяжело. Это расширяет кругозор. Жизнь везде отличается.
– Откуда у вас интерес к русской культуре?
– Мой отец хорошо знал русский язык, а мой дед до революции работал в Петербурге.
– Вы много пишете о православии.
– Всё верно. Свою лиценциатскую работу я писала по Марине Цветаевой, но потом решила, что для докторской надо что-то другое придумать. В это время я познакомилась с игуменом Дамаскиным, который написал много Житий. Я подумала, что это может быть интересно и для меня, и для других. В итоге я написала книгу о святых женщинах в православии.
Часть моих книг написана на английском. На русском – блоги и статьи в сборниках на разные темы.
Знаете, у меня есть мечта написать жизнеописание последнего игумена Печенгского монастыря – Паисия, мученика. Он был финским подданным и был настоятелем Печенгского монастыря с 1920 по 1944 годы. О его жизни мало кто знает и мало кто ею интересуется.
Написать эту книгу — не моя идея. Это идея нашего друга епископа Североморского и Умбского Митрофана, с которым я на эту тему беседовала.
– Планирует ли институт Финляндии продвигать святыни финского православия в России?
– Я думаю, что это очень важно. Надо, чтобы люди узнавали друг друга лучше и осознали, что есть нечто универсально-христианское и есть что-то местное. Думаю, что мы обязательно что-то организуем. Есть, разумеется, туристические компании, которые возят по святыням Финляндии. Но мы не коммерческая организация.
«Лавр» и самое важное
– Что обязательно к прочтению из финской литературы?
– Знаете, как и в России, финны предпочитают классическую литературу. Хочу, например, порекомендовать «Семеро братьев» Алексиса Киви. Перевод этой книги на русский вышел в 1961 году, и мы недавно переиздали его. Есть и еще несколько авторов, которые являются каноном финской литературы. Это Вяине Линна и две его книги «Под полярной звездой» и «Неизвестный солдат», еще прозаик Вейо Мери. Из шведскоязычных – поэт Рунеберг, он похож на Крылова, очень важен для понятия финскости. В советское время в России много переводили финскую литературу, поэтому и переводчики были лучше, чем сейчас. Сейчас условия переводной литературы более коммерческие.
– Вы что-то делаете, чтобы исправить ситуацию?
– Да, мы подготовили мастер-класс для новых переводчиков. Недавно мы выпустили новый сборник – антология финской литературы «В путь!»
– Неужели все финны читают классику?
– Думаю, что, как и в России, есть много альтернатив. Есть, например, экранизации. Не один раз был снят «Неизвестный солдат» Линна. Так что классическая литература всё равно влияет на сознание финнов.
– В начале октября в Финляндии выходит ваш перевод книги Евгения Водолазкина «Лавр». Почему вы выбрали именно эту книгу?
– Я не выбирала. Меня попросили перевести, потому что не нашли никого другого, кто знал бы церковнославянский язык. Перевести было не так сложно. Читатель будет немножко удивлен, почему это постмодернистский язык. Я не стилизовала старославянский язык. У нас везде используется финский. Брала цитаты из Библии и из молитв. Некоторые понятия я не переводила, давала их транскрипцию и поясняла значение слов. Когда выйдет книга, только тогда можно будет и узнать о реакции читателя.
– Вы пробовали писать художественную литературу?
– Нет, я пишу очерки, занимаюсь наукой, выступаю на конференциях. Еще веду дневник, как и моя мама.
Когда я переводила «Лавра», моя мама заболела, и вскоре ее не стало. Знаете, мне показалось, что «Лавр» мне помогал справиться с этим горем. От мамы остались ее дневники, 26 тетрадей. Мой отец после смерти жены сильно тосковал и был совершенно беспомощен. В какой-то момент он начал читать мамины дневники. Теперь он говорит, что многого он о маме не знал, так много было закрыто для него. Сейчас он потихонечку заново знакомится со своей женой. Мама не покинула его.
В «Лавре» очень похожая ситуация. Христофор записывает всё на бересту, чтобы внук потом прочитал эти записи. Это символ того, как мы передаем самое важное другим либо написав от руки, либо устно. И то, что поначалу кажется бессмыслицей, в другой момент обретает смысл.
Беседовал Михаил Фатеев
Фото Сергея Петрова
Читайте также: