Елизавета Глинка: Гришка-артист

Лет 40, если верить справке. Без ступни — отморозил. Карие глаза, длинные вьющиеся волосы. Говорит быстро, как будто спешит.

— Душа у меня есть, Петровна, бродячая она у меня.

— Болит где?

Смотрит, как будто я спросила его, как пройти в библиотеку.

— Че болит-то?

— Душа и болит.

— Как ты спал?

— Ааа. Петь хотелось. Гитара где моя?

— У друзей твоих.

— Ладно. Смотреть будешь?

— Нет. Вчера посмотрела.

— Правильный расклад.

Он говорит руками. Не знаю с чем сравнить, это не язык глухонемого, это не так, как говорят итальянцы. Это танец рук. Выставляет два пальца на смуглой ладони — указательный и средний, сложены вместе — дирижирует своей речью. По горлу провел — отведя худой локоть резко вверх — так болело вчера.

— А сейчас?

Поднимает обе ладони на меня — как щит — не болит, значит. И головой качает.

— Гришка, какой же ты… Ты кто по профессии?

— Артист.

— Я так и подумала.

Важно кивает. Не обидела. Они это ценят.

— Пьешь?

Руки сжал в два кулака, голову втянул в плечи, глаза прищурил.

— Бывает. Я ж артист. И я живой.

— Сбежишь?

Виновато смотрит прямо в глаза, встряхивает волнистой гривой волос.

— Шампуня нет.

— Да ладно тебе, ты мылся вчера пять раз.

— Детский не возьму, а тот, что дали, твой, наверное, духами пахнет, — морщит нос и подмигивает.

И снова — руками — жесты, уследить трудно, не знаешь, слушать или смотреть на него.

Входит Лёлик — доктор.

— Григорий, как дела?

Руки на коленях, голова в пол.

— Плохо.

Я отошла к окну, наблюдаю за ними.

— И что?

— Значит так, — он пронзает доктора взглядом — пива не дали, а обещали, и тапок жмет.

При этом взгляд опускается на ботинки доктора.

— Гриша, — не выдерживаю я, — дадим тебе новые тапки.

— Ботинок.

— Хорошо.

Он ходит на одном костыле, двумя не пользуется, не хочет.

Сбежит. Точно знаю.