Елизавета Глинка: «Самих бы их закопать!»

Ксения Соколова: Лиза, я хочу обсудить с тобой черту современного русского общества, которую я никогда не могла понять. Речь идет об отношении к слабым, больным, старым, инвалидам, бедным, попавшим в беду. Состояние муниципальных больниц, приютов, моргов, сама социальная система, обслуживающая немощных и стариков, свидетельствуют о том, что общество смотрит на своих неблагополучных и нуждающихся в помощи граждан не просто равнодушно, а так, словно со здоровыми и дееспособными его членами ничего подобного просто не может произойти. Я, разумеется, не имею в виду всех людей без исключения. В последние годы количество частных благотворителей, волонтеров и сочувствующих растет в прогрессии. Но укоренившаяся позиция государства, воспринятая и воспроизводимая большинством населения, состоит в презрении к человеческой немощи, слабости. К полному нежеланию создать своим старикам, инвалидам и больным человеческие условия жизни. Это особенно видно в Москве — богатом по любым меркам городе, где многие городские больницы выглядят, как больницы для бомжей. Я здесь вижу не просто равнодушие государства и расхлябанность его машины, я вижу психологический и культурный феномен. Очень многим людям в России почему-то всерьез кажется, что они будут жить вечно, никогда не заболеют и не умрут. Это не метафора. Ничем иным, кроме этой дикой детской уверенности, такое наплевательское, презрительное отношение к слабым, «лузерам», фактически отказ считать их полноценными людьми, невозможно объяснить.

Доктор Лиза: Да, объяснить трудно.

Соколова: Я говорю про это именно с тобой, потому что ты в силу своей деятельности сталкиваешься с пограничными проявлениями отношения этого общества к самым слабым и презираемым. Например, ты хоронишь бездомных. Почему ты это делаешь? Этого не делает государство?

Доктор Лиза: Государство делает. Но бездомных хоронят в целлофановых пакетах в общей могиле. Есть места — ты найдешь их на карте любого кладбища, — которые так и называются «места для захоронения неопознанных граждан».

Соколова: Неопознанные — те, у кого нет документов?

Доктор Лиза: Да. Этих людей очень много. На кладбищах для них выделены огромные куски земли — иногда до трети территории. Раньше я не знала, что такое существует. То есть я знала, как их хоронят, но не представляла, что это специально обозначено на карте. В Москве нет кладбища для бездомных, но каждое кладбище имеет места для захоронения неопознанных трупов.

Соколова: А почему тогда их хоронишь ты?

Доктор Лиза: Я пытаюсь их похоронить по-человечески. Потому что, много лет работая с бездомными, я слышу от них одну и ту же просьбу: похороните меня по-человечески. Это очень странно, но это так. Они крайне редко просят еще чего-нибудь, кроме как поесть. Но когда мы общаемся больше двух-трех месяцев, я спрашиваю: «Что тебе вообще надо?» Он отвечает: «Лиза, закопай меня как человека». Причем солидно так говорит. «С крестом похорони, забери из морга, одень по-человечески, и чтобы в могиле, чтобы не в общей, не под номером». Они живут под номерами…

Соколова: Как это — под номерами?

Доктор Лиза: Живут без документов, они же никто. Документы утеряны. Это я знаю или ты, что они — Таня, Катя или Мария Ивановна. Но мы же очень мало знаем о том, кем они были, кем работали. Для обывателя это безликая, отвратительная, безобразная масса. А все они — люди. И как ни странно, желание быть похороненным нормально среди них встречается чаще, чем желание, например, вернуться к нормальной жизни, обрести квартиру или еще какие-то блага. Это меня очень удивило.

Соколова: То есть в общую могилу попадают те, у кого нет документов?

Доктор Лиза: Да. Как они погибают? Вариантов немного. Умирают на улице, если повезло — в больнице, замерзают, попадают под машину, могут отравиться, заснуть. Часто их мертвыми находят свои же. Среди них, кстати, очень хорошо налажена взаимоподдержка, они сообщают о любом трупе. Коля умер или Вася, или еще кто.

Соколова: Куда сообщают?

Доктор Лиза: Сюда.

Соколова: То есть они могут сообщить только тебе?

Доктор Лиза: Да, они приходят и сообщают. Иногда даже знают, в каком морге лежит труп.

Соколова: А если бы не было тебя, куда бы они сообщали?

Доктор Лиза: Никуда.

Соколова: То есть твой фонд единственный, кто с ними работает?

Доктор Лиза: Нет, мой фонд — не единственный. Просто он объединяет самое большое количество бездомных.

Соколова: Сколько их?

Доктор Лиза: Полторы-две тысячи, наверное, у нас на постоянной основе. Я, может, их не всех знаю по именам, но часть из них, человек 300, знаю точно, и судьбы их знаю. Здесь для них перевалочный пункт, они могут рассказать о своих проблемах. Приходят и сообщают: Таню сбила машина или на остановке на Третьяковской умерла молодая женщина и т.д. Например, несколько дней назад умерла женщина, отравившаяся суррогатным алкоголем. И пришел мужчина, который с ней очень дружил. Он умолял Христом-Богом не только похоронить ее, но и найти сестру. И через «Твиттер» мы нашли ее сестру, труп отправили, похоронили в деревне, где она родилась. Еще одна бездомная, которая побиралась с собаками на Пятницкой улице, замерзла насмерть, и нам удалось найти ее дочку. Мы похоронили ее тоже не здесь, не в Москве, городе, который ее совершенно не принял, а в том городе, из которого она приехала.

Соколова: А как ты их хоронишь? Какова процедура?

Доктор Лиза: Сначала я иду с милиционером в морг, имея на руках фотографию погибшего бездомного. Я говорю, что он был у нас на учете, для этого я завела специальные журналы, в которых описываю все, вплоть до их особых примет. И я говорю, что хочу похоронить ее или его. Работники морга заполняют протокол опознания и я получаю справку о смерти. Со справкой я иду в ЗАГС. Там мне дают свидетельство о смерти. А дальше я договариваюсь с похоронными агентами и их хороню.

Соколова: Похоронные агенты понимают, что ты хоронишь бездомного?

Доктор Лиза: Да.

Соколова: Есть ли для таких случаев специальная цена? Тебе делают скидки?

Доктор Лиза: Нет. Чистый бизнес. Есть один агент, с которым мы часто работаем, я знаю его еще со времен работы в хосписе. А в остальном — нет. Какие скидки? Какое сочувствие? Оно, наверное, и не нужно. Я счастлива, что мне выдают эти свидетельства, что я имею возможность это сделать. Самая лучшая помощь — это когда не мешают.

Соколова: То есть ты просто платишь, как за обычные похороны?

Доктор Лиза: Да, как будто это мой родственник.

Соколова: Ты говорила, бездомные просят, чтобы их похоронили по-христиански.

Доктор Лиза: Обязательно! Кстати, их отпевает бесплатно единственный священник в городе Москве. Причем отпевает не заочно — «отпою, напишите записку», — а разрешает привозить тело в храм. Несмотря на то, какой день — рабочий или праздник церковный — отец Константин отпевает их, как самых близких людей.

Соколова: Как ты его нашла?

Доктор Лиза: Однажды, когда мне негде было отпеть бездомного, я задумчиво перелистывала список храмов и думала: что делать?..

Соколова: А ты обращалась к другим священникам?

Доктор Лиза: Да. Мне отвечали: платите деньги, договаривайтесь… Ты думаешь, в храме к священнику подойдешь?! Ты должна пройти череду свечниц, ключниц, все на тебя шипят — как одета? Куда пошла? Поэтому иллюзий у меня не было. Я перелистывала странички, а потом вспомнила, что в начале моей работы был священник, который прислал мне умирающую, которую не взяли в хоспис. Я позвонила ему и говорю: «Вы не помните, у меня умирала девушка Лена? Я тот самый доктор. И у меня к Вам просьба. В царицынском морге, в судебке, лежит тело невостребованного пациента. Вы не отпоете?» И он с такой радостью согласился! Говорит: «Конечно! Когда? Завтра?» А потом — второй, третий, четвертый человек… Эти отпевания — очень странная картина. Ведь бездомного никто не приходит хоронить. Приезжаем я, мой второй доктор, мой водитель, не православный, иногда, если повезет, охрана. Вот мы все стоим у гроба. И отец Константин таким красивым чином всегда отпевает бездомных. Иногда остаются прихожане, потому что он читает очень трогательные проповеди после этого. Вот такой у меня замечательный священник.

Соколова: Один?

Доктор Лиза: Всегда кто-то один находится.

Соколова: Ты много лет кормила бездомных каждый день на Павелецком вокзале. В этом году ты бываешь там раз в неделю. Почему?

Доктор Лиза: Меня неоднократно просили перестать кормить. Писали письма, говорили, что я засоряю культурное наследие. Павелецкий вокзал — часть территории, которая называется «Золотое кольцо внутри Москвы». В частности, мне говорили, что я порчу фонтан «Адам и Ева». Ко мне однажды пришел чиновник с письмом неравнодушных граждан и сказал: «Я по жалобе жильцов и арендаторов салона красоты. Они пишут, что из-за вас у них от бомжей проходу нет». Я говорю: «Послушайте, я не могу отвечать за всех бездомных в городе. Нет никакой гарантии, что у метро «Новокузнецкая» только мои бездомные. Ведь есть и другие, которые не приходят ко мне». Тем не менее, мне сказали: «Мы вас предупредили». Кормить там, в результате, запретили. Теперь я кормлю их здесь, они забирают еду, которую им выносят. Летом это нормально, но зимой так очень трудно кормить. Людей приходит очень много, сотни. Вот я начала с этого четверга, кормлю каждый день, не объявляя нигде. Ты понимаешь, что они интернет не читают, радио не слушают? Просто я стала тем, к кому приходят за теплой одеждой и лекарствами, кто дает eду. Вот видишь, стоят термосы, я в них варю суп и кашу с мясом.

Соколова: Такого термоса на скольких хватает?

Доктор Лиза: Это на 20 человек. И в течение дня приходится подваривать. А сейчас, когда будут приходить по 200, у меня будет побольше емкость. Тот из сотрудников фонда, кто приходит первым, ставит варить кашу, дальше добавляем в нее тушенку, овощи, нарезаем хлеб, завариваем кофе, чай — и понеслось. Так вот, в среду пришло 35 человек, а в пятницу — уже 50. Предполагаю, во вторник их будет под сотню. И чем холоднее, тем больше. Самое большое количество, которое у меня было, это 272 человека в день, когда было очень холодно.

Соколова: Это на Павелецком?

Доктор Лиза: Да, но теперь я не могу кормить там ежедневно. Хотя это было очень удобно. У нас был фургон, который четыре года назад подарил режиссер с «Мосфильма». Он сказал: «Это — гримерка, корми в ней, она обогревается». Я поставила этот фургон на помойке Павелецкого вокзала. Мы варили, а девочки просто забирали еду и раздавали на вокзале. Но префектура района категорически сказала: нет. Хотя, чем я мешаю — непонятно. Они тихо едят, мы потом аккуратно выбрасываем все в помойку. Но это страшно напрягало, и разрешения мне не дали. Сказали: мы вам даем другое место, на Ледниковской улице. А Ледниковская улица — это промзона. Недалеко от вокзала, но там не ходят трамваи, там ничего не ходит, и вверх дорога…

Соколова: То есть люди туда не дойдут?

Доктор Лиза: Вот видишь, ты понимаешь! Они не дойдут, потому что они на костылях, на инвалидных колясках. Охрана их прогонит, когда увидит грязного, больного, хромого человека. Туда я сама пешком не дойду, и ты не дойдешь, потому что там только машины ездят, там гололед. И я сказала: не надо мне Ледниковской. Я лучше буду кормить из своего подвала. Теперь я бываю на Павелецком раз в неделю. В остальные дни недели я кормлю отсюда, и они уже едят в своих норах. Несут туда, где не прогонят, где они могут поесть.

Соколова: Эффективна ли, по твоему мнению, политика государства по отношению к бездомным? Есть ли вообще в Москве какая-то стратегия по борьбе с бездомностью?

Доктор Лиза: Если стратегия и есть, то очень странная. Бороться с бездомностью депортацией, наказанием голодом, отказом принять в малочисленные приюты, отсутствием поликлиник для бездомных граждан и другими репрессивными мерами — бессмысленно. Борьба с бездомностью — это признано во всем мире — очень длительный процесс, в результате которого индивидуум, который жил какое-то время на улице, может быть, станет полноценным членом общества. Только давай откинем процент умерших, тяжело больных, страдающих психическими заболеваниями, наркоманией и так далее. Плюс не надо забывать, что часто с бездомными город путает и малоимущих. Я кормлю и тех, и других.

Соколова: То есть просто очень бедных, у кого есть жилье?

Доктор Лиза: Да, им не хватает денег на еду, и они приходят сюда. Город категорически не хочет принять, что есть люди, которым не хватает элементарно на еду. Говорят, у нас малоимущие получают заказы. Я возражаю: инвалиды получают у вас заказы раз в год!

Соколова: Это действительно так?

Доктор Лиза: Да. Эти заказы они мне приносят и показывают — кильки в томате и т.д. Раз в год крохотный пакетик. У нас они получают набор продуктов раз в неделю, предъявляя единственную справку — о своем доходе.

Соколова: А кто они, «малоимущие», которые к тебе идут?

Доктор Лиза: Мамы с детьми-инвалидами. Например, у меня три глухие мамы с нездоровыми детьми. Матери-одиночки с двумя-тремя детьми, которые разрываются на четырех работах — и все равно не хватает еды, потому что дети растут, одежду взять негде, а им надо, они как галчата. Конечно, мы таким не отказываем. Какой-то чиновник у меня был, упрекнул: «Вам и не хватает, потому что вы не отказываете никому». Я ответила: «А как можно отказывать человеку в куске хлеба? И как ему собрать тонну документов, которые вы требуете, для того чтобы получить заказ один раз в год? И еще спрашиваете, почему они идут ко мне и не идут к вам?» Этот подход страшно раздражает чиновников.

Соколова: Чем?

Доктор Лиза: Мы раздражаем, потому что не молчим. Потому что относимся к людям, как к людям, а не как к третьему сорту. А они стараются сделать так, чтобы их не было.

Соколова: А как сделать, чтоб их не было?

Доктор Лиза: С глаз долой. Не решать проблему. То есть они решают как-то — но это никогда не работает. Проблема бездомных не решается дактилоскопией повальной, одноразовым кормлением, не решается насилием, депортацией и т.д. Она решается по-другому. Должны быть крупные реабилитационные центры. А если государство не может их сделать, дайте возможность беднякам жить в приютах-«коммунах», где есть медицинское обслуживание, где они могут лечиться. В первую очередь им нужно лечиться, они все больные.

Соколова: За время твоей работы с бездомными отношение города к ним изменилось?

Доктор Лиза: Система медленно начала раскачиваться, меняться. На днях я встречалась с министром города Москвы по социальному развитию, который первый раз за шесть лет моей работы доброжелательно выслушал и сказал: «Наверное, то, что вы предлагаете — правильный подход. Я не согласен с дактилоскопией, деньги лучше вкладывать во что-то другое». Это был первый диалог за шесть лет, в котором меня не ругали.

Соколова: За что тебя ругают?

Доктор Лиза: «Зачем кормишь бомжей? Благодаря тебе они не подыхают, а размножаются».

Соколова: А надо, чтобы сдохли?

Доктор Лиза: Я не уточняю. Я выслушиваю и говорю: «Спасибо, поняла». Еще говорят, что я пиарюсь. Что моя деятельность — откровенный пиар.

Соколова: Меня всегда эти разговоры про пиар удивляли. Пиар должен иметь свой целью какие-то дивиденды, во что-то капитализироваться. Допустим, ты пиаришься, чтобы тебя считали святой. Все люди как люди, хамы и дерьмо, а ты вся в белом стоишь на вокзальной помойке и кормишь бомжей в страшных язвах. Не кажется ли тебе, что ты избрала какую-то чересчур сложную схему удовлетворения собственного непомерного тщеславия?

Доктор Лиза: Пожалуй, самый заметный дивиденд — то, что меня давно не зовут в гости. А если я все же где-то появляюсь, народ осмотрительно отодвигается. Потому что я работаю с бездомными. А вот еще. Когда я прихожу в приличное общество, собравшиеся в порядке светской беседы интересуется: «Ты с помойки?» Я говорю: «Нет, сегодня нет». Вот и весь пиар.

Соколова: Тем не менее, насколько мне известно, к тебе у народонаселения много претензий. Ты какой-то неоднозначный борец за права убогих. На коленках по грязи не ползаешь, на «Мерседесе» ездишь. В Америке 20 лет прожила. Выглядишь нормально, ухожена…

Доктор Лиза: Знаешь, в этом вопросе пасует даже такой великий мастер самопиара, как я. Тут чего не сделай — все плохо. Дорогое пальто надела — плохо. Сразу скажут: «Посмотрите на нее! Сука, работает с бомжами, шуба у нее шведская. Духами дорогими надушилась, сволочь такая. Еще и на «Мерседесе» Просто беспредел!» «Мерседес» мне, кстати, муж купил. Если я с бомжами работаю, что мне, в лаптях ходить? Не мыться?!

Соколова: Так бы ты определенно вызывала больше сочувствия. Это часть специфической российской психологии, о которой я сказала в начале. Если твои критики признают, что ты кормишь и спасаешь бездомных не ради пиара, если вообще признать, что такие люди, как ты, существуют, то многим придется всерьез задуматься о том, что они сами живут жизнь, как мелкое эгоистическое дерьмо. А этого любой человек хочет меньше всего. Поэтому твоим действиям надо придумать какое-то понятное объяснение. Самое простое — «она пиарится». Сама в шубе, на «мерсе», и все ей мало. Наложила лапу на наше святое, на бомжей, юродивых, искони почитаемых на Руси…

Доктор Лиза: Вот это удивительная вещь! Они же ненавидят бомжей, просто как класс ненавидят! Но если мы с тобой обсуждаем за круассанами и дорогим кофе, чем я буду кормить их во вторник, нам тут же скажут: богатые суки совсем обнаглели. И хоть мы с тобой оборемся, что на этой плитке будет вариться 60 килограммов гречки в воскресенье, они скажут: это просто потолок! Про похороны они говорят, твари! Самих бы их закопать!

Соколова: Есть такая буква в этом слове.

Доктор Лиза: Я обычно отвечаю чиновникам и прочим: «Возьмите сами, спасите, накормите, похороните без пиара». И слышу: «Не хочу. Они сами виноваты!» Но раз не хотите, тогда и меня не трогайте. У меня единственная просьба: не можете помочь — не мешайте. Сейчас я хочу, чтобы ты особо кое-что отметила в этом интервью. Это касается бездомных, я повторяю это каждую зиму. Мешает вам бомж? Вы видите, что он замерзает, вам ничего не хочется делать, но он вас страшно раздражает — позвоните мне, мы его заберем. Не обижайте их.

Зимой очень много ожогов — они и так обжигаются своими печками. Но количество именно подожженных людей зимой утраивается.

Соколова: Что значит «подожженных»? Их специально поджигают?

Доктор Лиза: Да. Я тебе фотографии могу показать, у меня архив есть. Это происходит так. Бомж заходит в подъезд погреться, его обливают бензином из зажигалки и поджигают. Потом мы перевязываем ожоги по пять-шесть часов. Потому что отправить его в таком состоянии восвояси невозможно! Как правило, подожженные — это гастарбайтеры.

Соколова: Кто их поджигает?

Доктор Лиза: Обычно подростки. Но и взрослые люди поступают с ними очень жестоко. Например, некий мужчина не постеснялся мне в «Живом журнале» написать: «Я заплатил 500 рублей менту, и он отп.здил твоего бомжа до смерти». Полицейский действительно бил его ногами, пока бомж не потерял сознание. Это было в метро.

Соколова: А есть ли статистика, в других, например, европейских странах поджигают бездомных?

Доктор Лиза: Наверное, единичные случаи есть. Есть безумные, которые поджигают не только бомжей, но и все живое. Но здесь это в порядке вещей! Половина травм зимой — ожоги. Еще побои. Спрашиваю, например, человека: «Что случилось? Ты поскользнулся, упал?» — «Нет». Дубинкой ударили, палкой по голове, стоял — толкнули, кому-то мешал. Они спят днем, ночью страшно спать — замерзнешь. Днем есть шанс, что растолкают. Я допускаю, что людям спящие бомжи не нравятся, но я везде говорю — не бейте, позвоните нам. В интернете пишу, объявления расклеиваю.

Соколова: А если позвонят, ты приедешь и заберешь?

Доктор Лиза: Заберу. Позвоню в социальный патруль, в «03», спрячу, сделаю все, что надо, только не бейте, не поджигайте, пожалуйста, не делайте их инвалидами. Они и так еле живы. Это моя просьба ко всем.

Соколова: Как получилось, что ты стала работать с бездомными?

Доктор Лиза: Совершенно случайно. Бездомные — не первая и не основная моя специальность. Я врач, занимаюсь паллиативной медициной.

Соколова: Ты начинала работать в Америке?

Доктор Лиза: Да.

Соколова: Что ты заканчивала?

Доктор Лиза: Второй мед в Москве. В Штатах заново переучивалась, получала специальность по паллиативной медицине. Меня интересует устройство хосписов, работа с обреченными больными, не только раковыми, а со всеми, включая взрослых и детей, умирающих от СПИДа. Я очень люблю то, что я делаю.

А с бездомными все случайно вышло, жизнь так сложилась. Однажды меня попросили посмотреть ракового бомжа на улице, и я его не нашла. Я пошла его искать, и нашла целый город около Павелецкого вокзала, в котором лежали в коробках и грелись эти несчастные люди, безрукие, безногие, больные, простуженные. Это было страшно. И я сказала им: я приду на той неделе, потому что у меня нет с собой для вас столько лекарств. С тех пор я хожу туда. Начав заниматься бездомными, я узнала, что есть специальное понятие «уличная медицина». Я стала списываться с коллегами из Штатов, выясняла, как они работают. По моему приглашению из Америки сюда приезжал очень опытный доктор, который сказал: «Вы как на войне работаете, но принципы правильные выбрали, молодец». Недавно я сдала экзамен и получила сертификат по уличной медицине в Америке.

Соколова: А что входит в понятие «уличная медицина»?

Доктор Лиза: Уличная медицина — это когда врач идет к больному. Когда больных не гонят насильно в приюты, а приходят к ним и говорят: я — доктор, я не буду осуждать тебя за твой образ жизни, но постараюсь, чтобы ты никого не заразил, чтобы не навредил ни себе, ни окружающим. Поэтому давай с тобой постараемся наладить диалог.

Соколова: То есть действительно как на войне.

Доктор Лиза: Да. Такой подход принят во всем цивилизованном мире, кроме России. Кстати, обычно государство несет на себе лишь малую долю заботы о бездомных, в основном ими занимаются частные церковные и благотворительные организации.

Соколова: А в России не так?

Доктор Лиза: У нас есть несколько организаций. Самая крупная — «Автобус милосердия», ей эффективно помогает город, и это очень радует. Потому что этот автобус — единственный, который подбирает бездомных в зимние ночи, катает их всю ночь и утром везет на санобработку. Немало жизней был спасено таким образом.

Соколова: Это частный автобус?

Доктор Лиза: Это результат сотрудничества церкви и города. Они базируются на Курском, оттуда едут на «три вокзала». Я иногда звоню туда дьякону, говорю: «Я вам двоих-троих пришлю». Еще есть социальный патруль. Но этого абсолютно не достаточно! Я даже не хочу обсуждать то, что делает город. Иногда я их действий вообще не понимаю. Например, когда я узнала, что начальником приюта стал бывший глава криминальной полиции, я пришла в ужас.

Соколова: Глава криминальной полиции города стал начальником приюта для бездомных? Это не анекдот?

Доктор Лиза: Да, начальником самого крупного приюта. И оттуда пошла идея дактилоскопировать бездомных и прочая дурь. Людей там наказывают, ругают. Они бегут оттуда. Я говорю: «Почему вы сбежали?! Холод же собачий!» А бомж говорит: «Там бьют, а в восемь утра тебя так и так выкинут на улицу». Это дом ночного пребывания, извините. Инвалидов оставляют, а остальные, если ходить могут, в восемь утра уходят на улицу «искать работу» — без документов, без всего.

Соколова: А не очень ли твои бомжи капризные?

Доктор Лиза: Это еще одна, как ты говоришь, особенность психологии. Принято считать, что бомж в своих бедах виноват сам. А если так, то обязан быть благодарен нам за любую милость, которую мы для него делаем. Даже если это неэффективно и оборачивается ему во вред. Так, например, мне в подвал приносят просроченные продукты — для бездомных сойдет.

Соколова: Может и правда сойдет, при отсутствии лучшего?

Доктор Лиза: Это вопрос принципиальный. Если мы считаем бездомных людьми, мы обращаемся с ними по-человечески, не орем на них, не гоним, не ругаем, и не кормим просроченной едой. Если мы признаем, что они не люди, мы относимся к ним по-скотски. Они — люди.

Соколова: За время твоей работы количество бездомных в Москве уменьшилось или увеличилось?

Доктор Лиза: Их стало в разы больше.

Соколова: Почему?

Доктор Лиза: Из-за трудовых мигрантов. Тех, кто теряет работу вместе с документами. Они не хотят возвращаться к себе в Таджикистан, Узбекистан, где вообще нечего есть. А здесь ими никто не занимается. Это колоссальная проблема.

Соколова: Куда идет мигрант, потерявший работу?

Доктор Лиза: Обычно они попадают в подвалы, сквоты. Причем у меня впечатление, что это с ведома города. Они называют адреса, которые просто не могут быть вне поля зрения полиции. Например, в двух шагах отсюда, под депутатами, здание, где полно мигрантов, которые пока работают.

Соколова: То есть, они работают и живут на нелегальном положении?

Доктор Лиза: Да, почти все. Я не против мигрантов, но вы им обеспечьте человеческие условия, если взяли на работу. Они живут по 20 человек в комнате с детьми. Это те же рабы, но рабы, которым можно ходить по городу. Они работают в пиццериях, крутят роллы и суши. Если узбечка — за японку прокатывает. Они живут и работают в чудовищных условиях с крошечными зарплатами. Я недавно спрашиваю нелегалку: «Где вы живете?» Говорят: «Женский отдел».

Соколова: Что значит — женский отдел?

Доктор Лиза: Это значит — квартира в заброшенном здании поделена на две половины: мужскую и женскую. Они же мусульмане, не могут вместе жить. Спрашиваю ее: «Сколько вас в женском отделе?» Она говорит: «60 человек». 60 человек в комнате! Спят на полу вповалку. Недавно прошла новость — в Домодедово нашли вьетнамских рабов. А вы в центре поищите! Их найти легко — у них же на метро денег нет, поэтому где работают, суши крутят, там и спят.

Соколова: Многие жители Москвы мечтали бы жить рядом с работой.

Доктор Лиза: Не иронизируй. Ты только представь жизнь этих людей! Нищета, бедность, болезни. Они живут в постоянной депрессии, лишены своих семей, работают на трех-четырех работах. И боятся куда-либо выходить за пределы района, где их крышует прикормленное отделение полиции. В метро — страшно, в троллейбус — тоже. Они везде ходят пешком. Не дай бог, схватят.

Соколова: А полиции они сами платят?

Доктор Лиза: Я думаю, что работодатель. Пойми, занять пустой дом в центре Москвы не так просто. Как человек снимает квартиру? Он сначала ищет. А эти приезжают раз — и поселились. Как?!

Соколова: Я не понимаю.

Доктор Лиза: А я понимаю! Они все говорят: «Есть полицейский, который смотрит, чтобы не обидели».

Это цивилизация внутри цивилизации. Предполагаю, что система такова: есть хозяин бизнеса, который имеет дешевую рабочую силу и договор с местной полицией. То есть в схеме участвуют участковый, начальник участкового и работодатель. Некоторые мигранты приезжают с семьями, содержат маленьких детей и матерей.

Соколова: Теряя работу, они выпадают из этой схемы?

Доктор Лиза: Да, если заболел, заразился, сломал что-нибудь — все. Слава богу, система разрешает положить больного, например, туберкулезом, в туберкулезную больницу до излечения. Если не сбежит, то потом отправят на родину. А если у него, например, травма, и мы его вылечили, он все равно попадает обратно в подвал. И там их становится все больше.

Соколова: Тебя не огорчает то, что твоя деятельность не приводит к ощутимым результатам? Ты работаешь шесть лет, за которые, как ты сама мне сказала, количество бездомных не только не уменьшилось, а выросло в разы.

Доктор Лиза: Иногда руки опускаются. Я, например, шесть лет бьюсь над тем, чтобы открыть в Москве единственную больницу для бедных. Воз и ныне там. Но я люблю свою работу и считаю, что она очень важна, не только для бездомных, для всех. Бездомные — это часть городской среды. И от того, как к ним относятся, накормлены ли они, не избиты ли, напрямую зависит атмосфера в городе. В хорошем городе они должны быть устроены! Во всяком случае, должен быть дом, где их не наказывают, где к ним относятся как к людям, а не как к зверью. Пойми, в 90% случаев их ужасное, презренное положение — не их выбор, жизнь так сложилась. Благополучные люди твердят как мантру: «У меня так не сложится!» Это не так — в жизни случиться может все, что угодно. Истории моих бездомных это подтверждают. В моих книгах, где ведется учет, каких только историй нет, какие только специальности не указаны! У меня нет разве что бывших депутатов, все остальные есть. Четыре бывших журналиста, три врача. Все профессии представлены, и это подтвержденная информация.

Соколова: Ты права. Люди почему-то уверены, что с ними ничего подобного никогда не случится.

Доктор Лиза: Это глупость! Случится! Вот закрыли градообразующее предприятие в какой-нибудь Воронежской области, которое пилило доски или танки делало. Бывший работник не захотел спиваться и подался в Москву на заработки. Здесь документы отняли. Семью кормить надо, и он начинает собирать бутылки. Они, даже находясь в таком плачевном состоянии, посылают деньги семьям. А после трех месяцев на вокзале на лесоповал уже не пойдешь.

Соколова: Почему?

Доктор Лиза: Ты пойдешь в больницу и будешь долго-долго лечиться. Потому что спать сидя мы не приспособлены, извините, ссать и какать за помойным ведром не приспособлены тоже. За 90 дней на улице люди утрачивают социальные навыки и начинают жить на уровне инстинктов.

Соколова: То есть «точка невозврата» — это 90 дней?

Доктор Лиза: Не скажу, что «невозврата», но это тот срок, после которого надо долго работать с бездомным, чтобы вернуть его к нормальной жизни.

Соколова: Существуют ли такие программы реабилитации?

Доктор Лиза: Какие программы, если люди, в обязанность которых принимать решения, просто не хотят признавать факта существования бездомных.

Соколова: Ты имеешь в виду чиновников?

Доктор Лиза: Да. Обычные люди относятся по-другому. Например, мне сюда добровольцы каждый день приносят еду, я сама давно не покупаю ни крупы, ни мяса. А чиновники не понимают либо не хотят понять. Как будто они действительно бессмертны. Рождаются все одинаковыми, умирают, кстати, тоже. Голыми рождаются и голыми умирают, туда никто ничего с собой не взял, я это не понаслышке знаю. Но с чиновниками действительно что-то странное творится. Они когда попадают в систему, словно какой-то барьер в потустороннее пересекают. В своих глазах они становятся бессмертными. И их родственники тоже.

Соколова: А в чем это проявляется?

Доктор Лиза: Между ним и остальным человечеством возникает ледяная стена непонимания. Они словно действительно пересекают какой-то Рубикон.

Соколова: Может на них действуют деньги?

Доктор Лиза: Нет, влияет именно мандат. Например, все говорят: богатые — суки. А я тебе расскажу историю. На прошлый Новый год, 31 декабря, приходит сюда мужчина с огромнейшей корзиной, полной ананасов, винограда, нарезки, сыру, всего. Я говорю: «Вас из дома, что ли, выгнали?» Он говорит: «Нет, мы планировали большой праздник, накупили всего, а вот улетаем. И я вспомнил про вас, пусть у ваших будет праздник». И действительно, у них был колоссальный праздник, до 2 января ели. Понятно, что этот мужчина не пожертвовал нам миллионы, но важно то, что он не поленился, пришел, вообще в праздник о нас вспомнил. Чиновник так не сделает никогда.

Соколова: То есть ты считаешь, что программа «чужой» в человеке включается от близости к власти?

Доктор Лиза: Да, я глубоко убеждена в этом. Это реально караул. Я замучилась с депутатами, всегда бегом бежала от них. Меня поражало, что они действительно НЕ ПОНИМАЮТ элементарных вещей, которые я пытаюсь до них донести.

Соколова: А как тогда ты сотрудничала с Сергеем Мироновым?

Доктор Лиза: И продолжаю! Но Миронов как частное лицо со мной работает. Он, кстати, помогает таким больным, которым даже мы с тобой не поможем. Я, например, показываю ему письмо и говорю: «Это читать даже страшно». Он спрашивает: «Сколько надо?» И помогает. Вот таким он помогает. Это абсолютно человеческое! Но на уровне официоза он разговаривает, как они все: «Это невозможно преодолеть. Я напишу письмо, но, Лиза, это не пройдет».

Соколова: А что тебе обычно отвечают на письма? Например, про больницу для бедных. Чем мотивируют отказы?

Доктор Лиза: «Не считается возможным, целесообразным…» У них свой язык, который со словарем надо разбирать. Почему помощь больным и бедным не считается целесообразной?! Объясните мне, почему нецелесообразной признана помощь обреченным не онкологическим больным?! Что в них такого нецелесообразного, в этих несчастных? Что нецелесообразного в больном, который заразился СПИДом?!

Соколова: Я думаю, дело не только в общей атрофии морали. Я думаю, чиновники прекрасно осведомлены о состоянии больниц, тюрем, моргов в государстве, которое они представляют. Принадлежность к системе является гарантией того, что он никогда не попадет в любое из упомянутых заведений. Такой гарантией в России является только близость к власти, не деньги. Поэтому чиновник готов на все — годами лизать задницу начальнику, полностью искоренить в себе сострадание и любые другие чувства, лишь бы знать, что он в касте избранных.

Доктор Лиза: Знаешь, что еще меня в них бесит? Позиция «ты сам виноват». Запил — сам виноват, руку пилой отрезало — сам виноват. Все виноваты сами! Я эту формулировку слышу каждый божий день. «А зачем он приперся к нам работать? Сидел бы в своем ауле!» Понимаешь, все имеющие отношение к государству словно слепоглухие. У человека черви в ранах, а он его посылает на погрузку кирпича.

Соколова: Таково сознание человека, который сам вышел из бедности, и презирает нищих, потому что подсознательно очень боится оказаться в их положении.

Доктор Лиза: Казалось бы, если человек сам был бедным, он должен сочувствие иметь. А у них нет страха Божьего. Кирпич-то на башку всем падает: и чиновникам, и не чиновникам. Правда, они ни за что этого признавать не хотят. До истерики доходит. Меня однажды в передаче на «Первом канале» чиновник, член «Единой России» по фамилии Пентюхов, прямо спрашивал: «Вы бездомных с какой целью хороните?» Я говорю: «А Вы считаете, что я не имею права тело дочери, которое я нашла на остановке, передать матери?» И тогда он закричал в камеру: «Это пиар! Она пиарится!» Вообще они в той передаче меня так изваляли, будто я их главный враг.

Соколова: В общем, так и есть.

Доктор Лиза: Мне очень стыдно. Но это их проблема