Елена Малер-Матьязова
«Нам нужна наша независимость от постсоветской России»; «мы отличаемся от русской постсоветской Церкви и имеем особое призвание»; «я не вижу людей, которые могли бы свидетельствовать о русской духовной культуре из постсоветской России» — в таких нелестных выражениях недавно на страницах журнала «Огонек» описал свое отношение к современной России и русской Церкви известный представитель русской эмиграции Никита Алексеевич Струве. Конечно, это были не первые его высказывания подобного рода – в его критике России можно наблюдать заметное постоянство; и на этот раз главным ее поводом стал процесс передачи русского храма Св.Николая в Ницце Московской патриархии и проект строительства Российского духовно-культурного центра в центре Парижа, а главным аргументом – непосредственное соучастие в этих событиях российской светской власти. Причем, несмотря на, казалось бы, очевидное противоречие в основании — действительно, что же может быть страшнее для русского православного человека, чем Россия и русское православие – она репрезентирует позицию определенной, а, по словам самого Н.А.Струве — подавляющей части русской эмиграции. А потому – стоит внимательней рассмотреть те посылы, на которых она основывается и благодаря которым выстраивается ее внутренняя, хоть и противоречивая, логика.
Н. А. Струве
1) В качестве основания этой позиции я бы выделила не раз озвученное Н.А.Струве представление о том, что современная Россия – это этакая «недо-Россия», некое постсоветское государство с все еще довлеющей «советской ментальностью». Такая Россия, с его точки зрения, полностью утратила свою духовную культуру, почему, по его мнению, «никто из постсоветской России не способен о ней свидетельствовать». «Истинная» же Россия, как и «истинная» русская духовная культура, сохранилась, соответственно, лишь в среде русской эмиграции, и дело ее дальнейшего сохранения и распространение – является именно ее духовным делом и приоритетом. Поэтому, появляющиеся во Франции русские церкви и русские центры «постсоветского» Московского патриархата воспринимаются в сущности как идеологически враждебные советские учреждения. И именно поэтому в современное время основным посылом, а можно сказать и элементом идеологии русской эмиграции является проходящая красной нитью через всё интервью Н.А.Струве «идея независимости от постсоветской России».
Вряд ли существует возможность измерить, а тем более сравнить степень сохранности «русской духовной культуры» в современной эмигрантской и не эмигрантской среде. Но мне несколько раз случалось общаться с эмигрантами, для которых она сводилась, как правило, к знанию русского языка и коллекционированию матрешек и самоваров. И при этом было очевидно, что они давно уже ментально не русские: они ощущали себя принципиально инородными по отношению к современной русской истории и культуре, не мыслили себя ее частью и ее участниками, не сопереживали происходящие в ней события…
Высказывания, озвученные тем же Н.А.Струве, наводят на мысль, что определенная часть русской эмиграции настолько вжилась в свое «эмигрантское» положение, что просто отказалась принять свершившийся факт распада СССР и увидеть гораздо большее соответствие современной России — ее дореволюционной истории, а не оставшимся в ней советским рудиментам. Н.А.Струве критикует современную Россию как «постсоветское» – то есть, до сих пор советское явление, не замечая того, насколько «постсоветской» является его собственная рефлексия, неспособная освободиться от семидесятилетнего советского опыта, который не может заслонить прошедшую тысячелетнюю, как и будущую историю России. И разве не в этом и был смысл всего того духовного подвига, который действительно осуществила русская эмиграция – в возрождении России и Русской православной церкви после советского периода, очевидное для всех, кто готов его увидеть?
Храм свт. Николая в Ницце
2) Другим положением выраженной Н.А.Струве позиции является критика наблюдаемой им в России «тесной связи между Церковью и государством» и регулярное «вмешательство государства в духовную сферу». Собственно, примеры такого явного вмешательства он и видит в передаче Свято-Никольского храма в Ницце Московскому Патриархату, и в строительстве Российского духовно-культурного центра в Париже при прямом участии светских властей. С одной стороны, он критикует это «сотрудничество» как советский рудимент, который в своих предыдущих интервью он не раз так и называл «симфонией по-советски». Но с другой, он негативно относится к самой идее взаимодействия Церкви и государства как таковой, и, соответственно, к ее воплощению в опыте Византийской и Российской империи. Идеалом же независимого существования Церкви он называет эпоху первых христиан: по его словам, «Византийский период прошел, счастье нашей Церкви было в том, что мы вернулись к первохристианским временам».
Наверное, о степени этой «тесной связи» и «вмешательства» удобней следить издалека, опираясь на данные более чем предвзято освещающих положение дел в России либеральных СМИ. Но очевидно, что взгляд на церковно-государственные отношения всегда зависит от оптики восприятия. Так, для многих православных в России какая-то связь и взаимодействие между нашей церковью и государством далеко неочевидна, причем настолько, что оборачивается достаточно жесткой критикой по отношению к «секулярной» светской власти. Неочевидна, особенно если обратить внимание на то место, которое занимает православие в конституции, системе образования и государственных СМИ. Неочевидна, коль скоро православие – исторически государство и культурообразующая религия России – полностью уравнена в своем статусе и правах со всеми остальными религиозными группами, а сама Россия декларативно величается «многоконфессиональной», хотя по всем европейским стандартам является православной. Коль скоро в России нет ни одного государственного православного учебного заведения, а вокруг пресного культурологического предмета «Основы православной культуры» до сих пор идут многолетние споры. Коль скоро в России не существует ни одного государственного православного СМИ – ни радиостанции, ни телеканала или хотя бы достаточного числа православных телепередач, ни бумажного или сетевого издания.
Что касается критики самого принципа взаимодействия Церкви и государства – то есть «симфонии властей» – такой критичный взгляд на нее по сути противоречит самой церковной истории. Симфония государства и Церкви – это тот самый путь, по которому и пошла Церковь, благодаря чему христианство вообще сохранилось и распространилось по земле. И происходило это через воцерковление государей, а их трудами – целых народов: достаточно вспомнить хотя бы императора Константина и Елену, или князя Владимира и Ольгу. Или же, следуя заявленной логике, нужно пересмотреть отношение и к их деятельности, ставшей апофеозом «тесной связи» и «вмешательства» светской власти в область духовного, но при этом признанного Церковью «равноапостольным» подвигом.
3) Наконец, стоит сказать и о свойственной выражаемой Н.А.Струве позиции давно замеченное игнорирование и замалчивание очень важных исторических событий, связанных с возведением русских храмов во Франции и с их дальнейшим переходом в Константинопольскую юрисдикцию. Что и дает возможность делать все эти громкие заявления о «незаконном захвате», «воровстве» и «наложением рук» Москвы на храмы «общины Константинопольского патриархата».
Храм св. блгв. князя Александра Невского в Париже
Если же не игнорировать, а помнить историю возведения русских храмов во Франции, как и историю их перехода под Константинополь, то так критично обсуждаемые частью русской эмиграцией события на самом деле оказываются не воровством и захватом, а законным возвращением. Как хорошо известно, многие русские храмы — и обсуждаемый храм Св.Николая в Ницце, и храмы Александра Невского в Париже и Биаррице и многие другие, строились во Франции на выкупленных Российским государством участках земли, на царские или гражданские пожертвования, да и освящались как правило в честь именных святых российских императоров — Николая и Александра. Тот же Свято-Николаевский храм был построен в память о сыне Александра II, умершем царевиче Николае Александровиче. Еще более важна в обсуждаемом контексте история перехода западноевропейских русских храмов в юрисдикцию Константинопольского патриархата. В 1931 году, в связи с, мягко говоря, усложнившимися взаимоотношениями Церкви и советского государстве, по инициативе митрополита Евлогия, произошел ее переход под омофор Константинопольского Патриарха. При этом, очень важно, что этот переход воспринимался не только как вынужденный, но и как временный: сам митрополит Евлогий отмечал, что это событие — ни в коем случае не разрыв с Русской Церковью, а вынужденный перерыв официальных административных отношений. Именно поэтому, в 2003 году – то есть, более чем через 10-летие после падения советской власти, Патриарх Московский и всея Руси Алексий II направил известное «Послание к приходам русского церковного рассеяния», в котором призвал все русские приходы вернуться в их историческое лоно Русской Православной Церкви.
Интересно, что так критикуемый Н.А.Струве проект строительства Российского духовно-культурного центра в Париже вполне соответствует той самой практике российского императорского дома по возведению русских храмов во Франции, в обоих случаях при непосредственном участии светских властей. Выкупленный Россией для его строительства земельный участок был выбран не случайно: он прилегает к знаменитому мосту Александра III, возведенному в 1900 году по приказу императора Николая II. Но главное заключается в том, что другим претендентом на этот участок земли в самом центре Парижа выступала Саудовская Аравия, с проектом строительства большого здания дипломатической миссии и мечети. По логике вещей, в этой ситуации господин Н.А.Струве и его единомышленники должны были быть счастливы, что именно русские власти выкупила эту часть земли, и оказывать всяческое содействие в строительстве этого православного центра. Хотя вполне возможно, что строительство новой мечети в центре Парижа не вызвала бы и доли того протеста, которую вызвал проект строительства русского православного центра, с храмом и семинарией.
Конечно, все эти позиции были озвучены Н.А.Струве далеко не впервые. Но удивляет то, что, по его словам, подобное «скептическое и даже отрицательное» отношение к инициативам Москвы свойственно всей русской эмиграции; среди нее «очень много защитников идеи независимости» от России…А та небольшая группа эмигрантов, которая «хочет объединения с Москвой» — это, по его словам, лишь десяток «мало сведущих в церковных делах» человек…
Кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в Париже - здесь покоятся многие русские эмигранты
Эти заявления выглядят действительно более чем странно. Ведь даже при самом поверхностном погружении в весь спектр проблем и событий, обсуждаемых и происходящих в среде русской эмиграции, очень трудно не заметить ее очевидную идейную неоднородность. Как и трудно не заметить постоянно высказываемые самыми разными представителями русской эмиграции противоположных позиций по тем же самым вопросам. Как бы ни хотелось Н.А.Струве, далеко не у всех русских эмигрантов главное чаяние сводиться к «независимости от постсоветской России» и «борьбе за нее». Напротив, в 2004 году – через год после упомянутого Послания Алексия II к русским эмигрантам — значительная их часть не только выступила за каноническое воссоединение с Москвой, но и объединилась в движение «За поместное православие русской традиции в Западной Европе». Беседе с некоторыми из его представителей будет посвящен один из наших следующих материалов.
Елена Малер-Матьязова,
исследователь и преподаватель русской религиозной философии Государственного академического университета гуманитарных наук в Институте философии РАН;
соорганизатор православного интеллектуального клуба «Катехон»; православный публицист
Читайте также: Христианство. Не идеология