Епископ Барнаульский и Алтайский Максим: Увидеть в рутине подвиг

Епископ Барнаульский и Алтайский Максим не прославился на весь мир прозорливостью или чудесами. Он — один из множества архиереев Русской Церкви. Он честно трудится на том месте, на которое его поставил Господь — будь то лежащая в руинах семинария или архиерейская кафедра далеко от Москвы. Епископ Максим знает, что именно в рутине, в повседневных заботах и решениях, а не в ярких поступках напоказ и скрыт настоящий христианский подвиг.

— Вы выросли в верующей семье. Какой вам запомнилась религиозная жизнь советского времени?

— Моя религиозная жизнь началась с моего рождения и проходила в семье, в нашем очень большом доме, среди множества икон, лампад, книг, где совершалась совместная домашняя молитва, чаще вечерняя, подготовка к исповеди и причастию Святых Христовых Тайн.

Инициатором, вдохновителем и примером духовной жизни для нашей домашней Церкви был, конечно, наш отец, Дмитриев Михаил Леонтьевич, — сын царского солдата, участник Великой Отечественной войны, человек крепкой веры и здоровья, всецело уповающий на Бога и оставшийся верным святому православию до последнего своего вздоха, хотя испытал и перенес в своей жизни многое.

Матушка наша, Дмитриева Александра Дмитриевна, была весьма терпеливой, миротворящей, любвеобильной, заботливой мамой и удивительно скромной женщиной-христианкой.

До сих пор в моей памяти воспоминания о чтении душеполезных книг, подготовка к великим праздникам Светлого Христова Воскресения и, особенно, Рождества Христова. К этому празднику мы учились петь на соответствующий глас тропарь, кондак, величание, а также разучивали стихотворения, чтобы в Рождественскую ночь вместе с другими верующими детьми и молодежью идти в зимнюю снежную непогоду по домам верующих православных христиан, славить рожденного Богомладенца Христа.

Это действительно было радостным, великим событием для нас, детей. Из далекого детства сохранилось воспоминание, как к нам, однажды, на утреннюю молитву приходил дедушка, отец нашего отца, бывший солдат царской армии, глубоко верующий человек, которого знали и почитали очень многие христиане, миряне и духовенство, за его любовь к храму, богослужению, за сострадание к людскому горю.

Он прекрасно читал и пел на клиросе, его часто приглашали в дома читать Псалтырь по усопшим. Это был древний, благочестивый, степенный, немногословный старик с большой белой окладистой бородой, в рубашке навыпуск, препоясанной пояском. Его истовое чтение Апостола и Шестопсалмия было традицией церковного чтения, воспринятой от благочестивых православных клирошан конца XIX века. Такому чтению он научил многих, кто был в те годы рядом с ним.

Однажды вместе с моим отцом он взял и меня читать Псалтырь по приглашению родных усопшего. Для меня это событие оказалось очень важным.

Духовенство советского периода в наших храмах было далеко не простое. Многие отсидели в лагерях за веру православную долгие годы, были рукоположены в священный сан епископами-исповедниками, тоже пострадавшими за веру.

Особым даром Божиим для всех верующих нашего города, безусловно, был отец схиархимандрит Севастиан, преподобный, исповедник, вскормленный и воспитанный в Оптиной пустыни.

Нельзя не вспомнить и тех, кто был рядом с преподобным Севастианом, также просиявших подвигом монашеской молитвы, за что еще при жизни своей сподобились от Господа Бога особых дарований. Но, обладая этими дарованиями, пребывали в смирении и послушании преподобному отцу Севастиану.

Я, грешный, вместе с родителем нашим и братьями сподобился быть в келии Преподобного, стоять на коленях, брать благословение от его рук, общаться с матушками Агнией и Анастасией, молитвенницами и духовными заступницами, как и Преподобный, за всю нашу большую семью в годы испытаний.

Помню, как еще в школьные годы, получил от отца указание поехать в храм, чтобы там увидеть матушку Анастасию. Я действительно промыслом Божиим сподобился выслушать от этой истинной подвижницы слова прозорливых наставлений, напутствия на грядущие годы, хотя тогда я был еще школьником. От старших мы всегда слышали, и сами это чувствовали, что это поистине люди Божии, святые, и что они как бы насквозь видят нас, все наши поступки и мысли.

Слышать дела беззаконные

— Часто говорят, что во времена гонений жить христианину проще, духовная жизнь более интенсивна — вы согласны с этим?

— Сложно ответить однозначно.

Конечно, внешние обстоятельства побуждают к более сосредоточенной, наполненной, ответственной духовной жизни. Но гонения гонениям рознь. Если в 1970–1980 годы были притеснения верующих, то в 1920–1950 и даже 1960-е годы были действительно репрессии.

Церковь просто уничтожалась, несла колоссальные потери. Прежде всего, уничтожались носители живой веры, традиций. Этому сопутствовало уничтожение книг, икон, христианской культуры. Далеко не все были в состоянии выдержать это страшное испытание огненное.

По итогам сталинской переписи конца 1930-х годов не побоялись назвать себя верующими 56,7%. Но и эти люди, и те, кто побоялся назвать себя верующими, в реальной жизни постоянно должны были веру скрывать, лгать.

Это было великим насилием над совестью нескольких поколений наших людей. Конечно, годы гонений явили сонм мучеников — столпов исповедничества, гигантов духа.

Но одновременно эти годы изуродовали всю русскую жизнь, национальный характер, традиции, устои. Были ведь не только мученики и исповедники. Создавался целый слой осведомителей.

А сколько наших соотечественников было призвано обеспечивать ГУЛАГ и даже быть палачами своего народа?

Поэтому говорить, что гонения всегда благоприятны для Церкви и верующих — слишком поверхностный взгляд. Масштаб катастрофы не раскрыт даже теперь… Это о политических гонениях.

А духовные гонения, утеснения испытывает всякий верующий и теперь. Это раскрывается в противостоянии силе греха, страстей. Вера — это выбор тесного пути, пути благодатного, но, увы, не пути с большинством.

В Писании есть удивительные слова о том, что праведный Лот был утомлен «обращением между людьми неистово развратными, … ибо сей праведник, живя между ними, ежедневно мучился в праведной душе, видя и слыша дела беззаконные» (2 Пет. 2:7–8).

Это и для сегодняшнего верующего самое большое испытание. Видеть истину ежедневно попираемой в мире, где блуд и разврат, легализация абортов, эвтаназии, содомии… Да и в противостояния своим собственным грехам, порокам и страстям христианин ежедневно и ежечасно испытывает гонения…

— Вы служили в армии. Чем запомнились эти годы?

— Да, я служил в Советской Армии, в Забайкальском военном округе, в реактивной артиллерии, орудие БМ-21 — 40 стволов, на базе автомобиля Урал, грозное оружие.

Окончил сержантскую школу младших командиров. Два года школы мужества, выносливости, терпения.

Не представляю себе, как бы я смог в дальнейшем многое в жизни преодолеть, а потом не унывать, но пребывать в радости, если бы не эти годы, которые столь важны для юношей, будущих мужчин. Я благодарю Бога и нашу Родину, что служил. Мне всегда приятно и радостно об этом вспоминать.

Наследники Преподобного Сергия

— А как вспоминаются Вам годы обучения в семинарии и академии?

— Это были благодатные и незабываемые годы — годы пребывания в семинарии и академии. Они определили будущее: осознание необходимости выбора жизненного пути — служения Матери Церкви и народу.

Уникальность Московских духовных школ, и их богатство — в их месте расположения, в нахождении непосредственно в Троице-Сергиевой Лавре.

Не передать словами пережитые минуты, часы, месяцы, годы радости и счастья в этом святом месте.

Близость и доступность обители, ее насельников-подвижников, духовников, преподавателей делала невозможным превратить образование просто в схоластику, отвлеченную от главного, от внутреннего совершенствования.

— Вам довелось быть среди братии Троице-Сергиевой Лавры, какие воспоминания связаны у Вас с этим местом?

— Лавра для нас — это богослужения, акафисты, рака с мощами преподобного. Это батюшка отец Кирилл (Павлов), любвеобильный духовник, духоносный старец. Это отец Наум.

Это и отец архимандрит Матфей (Мормыль), регент лаврского хора, заслуженный профессор Академии. Мы любили и почитали его как родного отца. Подвиг его служения нашей Церкви трудно переоценить. Нами, его учениками, он воспринимается как современный богатырь — Илья Муромец.

Трудно представить, какое великое служение в певческом послушании он смиренно подъял на себя и неленостно и достойно нес его полвека — пятьдесят лет! И в такие сложные годы для нашей Церкви!

Таких благочестивых подвижников, собранных Преподобным Сергием, было много, как было и очень много нуждающихся в их любви, опыте, попечении. И среди воспитанников Московских духовных школ, и вообще среди многочисленных верующих, притекающих как ручейки во святую Лавру за духовной помощью.

Увидеть в рутине подвиг

— Если вспоминать церковную жизнь 90-х и теперь — что изменилось за 22 года? Что к лучшему, что наоборот пока не удалось в церковной жизни сделать? Сегодня Церковь свободна — сбылись ли ожидания? А что не сбылось?

— Двадцать лет назад был очень большой духовный подъем. Большинство верующих, пришедших в 90-е годы в Церковь, были людьми очень начитанными, грамотными, но, увы, уже не имеющими реальных корней и традиции воцерковленности.

Действительно, можно согласиться, и об этом теперь много размышляют, в том числе и на вашем сайте, что в этом массовом приходе в Церковь был элемент протеста против десятилетий насильственного государственного атеизма. Не всегда основным мотивом большинства новопришедших в 90-х годах в храм было покаяние, спасение души. Поэтому было много скоропалительного, необдуманного, болезненного.

В первую очередь, среди отрицательных моментов 90-х годов можно отметить расцвет суеверных слухов, эсхатологических настроений, младостарчества. Об опасности этих проявлений в то время высказалось наше священноначалие. При этом непременное ожидание чудес затмевало перед новопришедшими верующими необходимость каждодневной борьбы со своими грехами и страстями.

Непрестанные поиски духовных «старцев» в лице только что постриженных и рукоположенных иереев и иеромонахов заслоняло необходимость каждодневного собственного подвига. За поисками новодельных книжек о чудесах, исцелениях, пророчествах мало читалась серьезная духовная литература, да и само Священное Писание…

Вспоминается один сюжет из документального фильма тех времен. Одного из уважаемых, действительно духовных современных старцев вопрошает группа верующих: про конец света, ИНН, о канонизации некоторых одиозных фигур недавней истории. Взгляд старца как бы обращен внутрь. Он, словно, не слышит этих вопросов, а просит: не пьянствуйте, не блудите, не воруйте. Но его не слышат… Люди ждут чуда, простых ответов на сложные вопросы.

Вы знаете, может быть, поэтому так популярен прекрасный фильм «Остров», в котором духовная многолетняя борьба главного героя за кадром, а в фильме все уже совершается «чудесным образом»: прозорливость, изгнание бесов. А не менее прекрасный фильм «Поп» не так популярен — там как раз борьба с грехом, ежедневный труд и духовный выбор христианина. Трудно увидеть в этой «рутине» дел сельского священника подвиг…

Лучшим результатом за минувший период, можно считать, пожалуй, шаги, пройденные нашей Церковью в вопросах возрождения духовного образования. Именно это позволило отчасти преодолеть болезни 90-х.

Что не сбылось? К сожалению, с трудом возрождаются подлинные христианские традиции. Традиционная христианская семья. Крепкие приходские общины, готовые к христианской жертвенности — не только в социальном служении, но и вообще в желании бескомпромиссно бороться с грехом.

Восстановить семинарию

— Какой момент в вашей жизни стал поворотным, когда Вы решили, что Ваша стезя — иноческая?

— Стремление к храму, к Богослужению, к церковному пению и молитве я чувствовал с детских лет. В выборе пути всегда полагался на промысл Божий и Его Святую волю, и особого поворотного события, момента не было. Был вызов к Владыке ректору в кабинет, где после беседы мне было предложено принять иной путь жизни, монашество, это и определило данный выбор. За послушание и благословение была выбрана мной эта стезя на втором курсе Московской Духовной Академии.

— Чем стала для Вас регентская школа? В течение 12-лет Вы преподавали церковное пение и были регентом хора в Тобольской семинарии. Расскажите о радостях и трудностях, связанных с этим служением.

— Если говорить о моем пребывании в Тобольске, то, в первую очередь, мне бы хотелось отметить, что трудности того периода были сопряжены не столько с преподаванием в Регентской школе — так как она появилась позднее, сколько вообще со становлением, возрождением Тобольской духовной семинарии. На протяжении семидесяти лет этой духовной школы просто не существовало. Было необходимо заново ее организовать.

14 сентября 1989 года состоялось заседание Священного Синода, принявшего решение об открытии Тобольской Духовной семинарии. Это решение готовилось по инициативе Учебного Комитета при Священном Синоде. По благословению Священного Синода и Святейшего Патриарха нас троих — архимандрита Макария (Веретенникова), меня, тогда игумена Максима, и иеромонаха Василия (Донец) — отправили в Тобольск. Отец Макарий был назначен ректором, я — инспектором семинарии (сейчас эта должность называется проректор по воспитательной работе), отец Василий — секретарем семинарии.

Конечно, в первую очередь нужно было обустроить быт, организовать проведение вступительных экзаменов, наладить распорядок дня, решить вопрос с преподавателями. Это было самым сложным. Семинария находилась в ужасающих условиях: не было ни храма, ни жилья, ни столовой.

Окружающая среда для нас была, как бы так мягче сказать, немирной. Это проявлялось и со стороны властей, и со стороны местного духовенства. Было непонимание, недовольство тем, что мы были не местными, что прибыли из Москвы. Вообще, чувствовалась особая атмосфера города Тобольска. И при царе, и, тем более, при советской власти в этом городе существовала знаменитая пересыльная тюрьма, множество исправительных заведений. Криминализация населения была весьма заметной…

Несмотря на то, что одним из инициаторов восстановления семинарии был настоятель Покровского храма Тобольского Кремля, ныне уже почивший протоиерей Александр Пивоваров, он не был готов возложить материальное попечение о семинарии на свой приход. Семинария немыслима без храма, но местное священноначалие и духовенство не пошло на то, чтобы сделать Покровский храм семинарским храмом. Поэтому мы были вынуждены обратиться к руководству Тобольска, чтобы нам выделили другой храм, из числа тех, что были отобраны у Церкви в годы гонений.

Нам не сразу пошли навстречу. Лишь спустя некоторое время тобольское руководство выделило нам храм Святых апостолов Петра и Павла. Храм был изуродован и закрыт. Долгие годы в нем размещалась столярная мастерская, стояли тяжелые деревообрабатывающие станки. Восстановление храма легло на наши плечи. Кроме того, в храме нам разрешалось только учиться. Совершать богослужения было запрещено.

Этот период борьбы за храм, столовую, общежитие очень глубоко вошел в память. Были нападки и со стороны рабочих, ранее трудившихся в этом храме, и со стороны той части местной молодежи, девизом которой были слова: «Ты не тоболяк, если ты не сидел».

Совершались групповые избиения семинаристов хулиганами, нападение криминальных структур, представители которых забегали в наше жилое помещение, били окна, отбирали одежду, документы. Милиция даже не приезжала или приезжала очень поздно. Это длилось очень долго, нам было невыносимо трудно. Казалось, что возродиться семинарии в Тобольске не было никаких предпосылок.

Руководство епархии было далеко — в Омске. Далеко оно было и от наших бед и проблем. Но мы сами делали усилия, чтобы выжить в этой атмосфере: сняли полдома по улице Малой Сибирской, топили дровами печь-голландку. На улице семинаристы в мороз рубили сырые дрова.

Некоторые книги, если они сейчас сохранились в семинарской библиотеке, обожжены огнем, так как однажды уставщик оставил сумку слишком близко к печи. Книги подгорели, но, слава Богу, пожара не было. Одновременно с реставрацией храма св. Петра и Павла мы посещали храм Покрова Божией матери в Тобольском Кремле. Несмотря на все сложности, мы старались, и нам удавалось сохранять самообладание.

Первые полгода учились всего 7 человек, а после Рождества Христова набрали еще столько же. До нашего прибытия в Тобольск при Покровском соборе под руководством настоятеля — протоиерея Александра Пивоварова существовала небольшая группа верующих, они ждали открытия семинарии и трудились. Люди со сложными судьбами, в основном, со «сроками», были среди них и инвалиды. Когда они не смогли поступить в открытую семинарию по объективным причинам — каноническим, скудных знаний, невоцерковленности, то с их стороны тоже было непонимание и недовольство руководством семинарии.

В те времена мне пришлось быть бессменным ежедневным дежурным помощником по семинарии. Это сближало с семинаристами. Проведение утренних и вечерних молитв, трапеза. Создавался хор. Пели в хоре все, ведь нас было очень мало, нужно было научиться петь в один голос — одноголосно, потом двухголосно, трехголосно. Начавшиеся службы в храме святых Апостолов Петра и Павла были великой радостью.

Управление хором мне приходилось совмещать с обязанностями дежурного священника. До Херувимской песни я исповедовал прихожан, затем шел, управлял и пел в хоре. Очень памятны эти трудности. Они давали основу будущей семинарии, их нужно было кому-то пройти. Всегда, как учит Церковь и Святые Отцы, дело доброе не просто так с лёгкостью дается, а с испытаниями и искушениями. А таковых было очень много в Тобольске.

Но время шло. Завершился первый год обучения. Отца Макария (Веретенникова) из-за так и не сложившихся отношений с местным настоятелем Покровского храма, протоиереем Александром, отправили в Ставрополь. Мы осиротели, остались без ректора. Получили телеграмму-указ из Москвы, в котором благословлялось быть исполняющим обязанности ректора мне — игумену Максиму (Дмитриеву), проводить вступительные экзамены и т. п.

Мы посоветовались всем педагогическим коллективом семинарии, составили рапорт на имя Святейшего Патриарха Алексия II, и я поехал в Москву. Было сложно, но мне удалось лично встретиться с Его Святейшеством. Передал ему рапорт, исполненный наших тревог за будущее Тобольской семинарии. Устно описал ему условия быта, проблемы… И получил слова утешения и поддержки.

После этой встречи Святейший Патриарх и Священный Синод приняли решение о разделении Омско-Тюменской епархии на Омско-Тарскую и Тобольско-Тюменскую. Причем, главным кафедральным городом новой епархии был определен не Тюмень, а Тобольск. Периферийный небольшой город со 110 тысячами жителей. Но так случилось потому, что Тобольск — древняя, историческая столица Сибири, бывший губернский город.

Уже ко второму году обучения, в октябре 1990 года, определением Священного Синода на Тобольскую кафедру и, одновременно, новым ректором Тобольской духовной семинарии был назначен архимандрит Димитрий (Капалин), инспектор Московской духовной семинарии, с возведением его в сан епископа Тобольского и Тюменского. Это решение было стратегически важным, так как возрождение семинарии было невозможно без непосредственного участия в этом деле правящего архиерея.

С прибытием Владыки Димитрия у нас появилось чувство защищенности, мы перестали ощущать себя чужаками и в городе, и в Покровском храме. Началось полноценное развитие епархии и становление Тобольской духовной семинарии. Под омофором святителя нам стало легче, несмотря на то, что трудностей все же еще было предостаточно.

С прибытием владыки Димитрия проблемы перешли в иную плоскость. Радовало то, что у владыки уже был опыт администрирования в Московских духовных школах, кроме того, он имел житейский опыт и светское образование. Многие сложности взаимоотношений внутри епархии оставались, но мы уже знали, что не одни: с нами ректор — правящий архиерей.

С приходом владыки мы наметили одну из главных целей — получение настоящего учебного здания для семинарии. До сих пор ведь мы жили при храме Петра и Павла. Внизу, в двух приделах, были аудитории. Под барабаном купола храма были устроены спальни и библиотека. Было очень холодно, окна мы затянули пленкой, чтобы меньше продувало. В учебных аудиториях, внизу, тоже было холодно.

Этим зданием стало бывшее здание консистории — церковного епархиального управления. На тот момент в Тобольском Кремле оно было бесхозным. Двухэтажное, без крыши, без окон и дверей. Наверное, когда-то раньше в нем произошел пожар. Из этого здания сотни лет назад епархиальное управление распростиралось по всей Сибири, и на Казахстан, и вплоть до границ Китая.

Сам Кремль в конце прошлого века, после десятилетий гонений был очень сильно загажен, порушен, храмы Кремля были осквернены. Сейчас после долгих лет восстановления трудно это себе представить. А в начале 90-х годов, когда мы только получили разрешение на здание консистории, то под руководством владыки Димитрия мы сразу начали чертить чертежи, планировать устройство дополнительного этажа во фронтоне, чтобы там разместить семинарские спальни.

После выполнения перепланировки начались строительные работы. И началась другая история Тобольской семинарии — значимого и уважаемого духовного образовательного учреждения нашей Церкви. Постепенно в Петропавловский храм перебралась Регентская школа, открытая при семинарии в 1991 году. В этом храме воспитанницы несли церковно-певческое послушание.

Регентская школа

Регентская школа — это важное учреждение, без которого немыслимо развитие Церкви. Ее выпускники — церковнослужители, регенты, псаломщики церковных хоров, преподаватели воскресных школ. Регентская школа формирует семьи будущих священнослужителей, поскольку большинство обучающихся — девушки, будущие матушки, супруги священнослужителей.

Регентская школа предполагает и миссионерское служение, поскольку совершение богослужения, в котором участвуют — поют молодые люди, является подлинным миссионерством. По благословению владыки Димитрия и при его личном участии мы постоянно посещали приходы Тобольской епархии.

Церковный хор для меня очень важен и дорог. Хоровое послушание объединяет семинаристов. Хор — украшение духовного учебного заведения. Радостно было применять на практике опыт, полученный в Московской духовной семинарии, прежде всего, опыт ученичества у архимандрита Матфея (Мормыля).

Особенностью хора в Тобольске было пение стихир, ирмосов, «на подобие» лаврским распевам. Расписывать стихиры на ноты для хора приходилось поздно вечером, даже в основном ночью, до 3-х часов, и позже. Уже потом эти положенные на ноты стихиры размножались и на спевках разучивались с воспитанниками.

Нагрузка была очень большая. Пение служб, акафистов, спевки два раза в неделю, а также преподавание на 1, 2, 3 курсах. Но всегда ощущалась радость творчества и огромная благодарность моим педагогам, научившим меня этому в свое время.

Кроме административных и преподавательских обязанностей, я регулярно старался встречаться для живого, неформального, духовного общения с 1 курсом семинарии в воскресенье вечером после акафиста святителю Иоанну, митрополиту Тобольскому, у его мощей, в Покровском соборе. Эти встречи проходили в течение года. Было удивительное чувство единения.

Семинаристы росли, переходили на 2 курс, приходил новый 1 курс, и я опять с ними проводил встречи. Также мы старались проводить мероприятия на природе, выезжали не только с воспитанниками семинарии, но и с Регентской школой.

В последующие годы семинария стала крепнуть, улучшался быт, появились настоящие аудитории, баня, прачечная, было основательно налажено питание в новой столовой в Сиропитательном корпусе. Постепенно окрепли хоры семинарии и Регентской школы. Когда на акафистах пели эти два хора — мы чувствовали не только уверенность в том, что сложности, которые мы пережили, по милости Божией пройдены, но и радость. Радостно, что наш хор участвовал в поездках по епархии и за ее пределами.

По благословению владыки Димитрия мы выполнили записи нашего хора на несколько дисков. Формировали нотную библиотеку и учебные пособия. Я рад, что Господь благословил мне быть у истоков вместе с отцом-архимандритом Макарием (Веретенниковым) и впоследствии потрудиться под омофором владыки Димитрия. Вспоминая это время, я радуюсь, что мои молодые годы прошли в таком напряженном ритме и в сложных условиях.

«Как благословите»

— Чем Вам запомнился тот день, когда узнали, что будете епископом? Как это было?

— Примерно за полгода до епископской хиротонии владыка Димитрий прогуливался и беседовал со мной на территории тобольского Кремля. Неожиданно он сказал: «Как ты отнесешься, если тебе предложат быть в сане епископа?»

Я тогда испугался, потому что знал, насколько это служение велико и многогранно. Я не чувствовал в себе сил к этому служению и никогда об этом не помышлял. Поэтому ответил: «Владыка, если я что-то не так делаю, вы скажите — я исправлюсь. Если вы меня испытываете и проверяете, я искренне говорю, что у меня этих мыслей не было, этим не грешен».

Но владыка Димитрий сосредоточенно стал говорить, что Церковь в настоящее время развивается, особенно в Сибири, и необходимо участвовать в этом возрождении, и что наше священноначалие считает, что в настоящее время имеется необходимость в кандидатах, способных к епископскому служению… На этом наша беседа закончилась.

Потом, уже в 2001 году, мы поехали с семинарским хором на престольный праздник святителя Николая Чудотворца в город Сургут. Владыка сказал, что мы из Сургута вместе с ним полетим в Москву, будем у Патриарха. «А ты знаешь, зачем мы летим к Патриарху?» — спросил он. «Скажете — и я узнаю». Тогда владыка Димитрий сообщил мне, что меня, мое недостоинство, рекомендовали в кандидаты на епископское служение.

Я понял, что происходит что-то серьезное, был взволнован и испуган, чувствовал сильную немощь. Однако владыка сказал, что нужно принять это предложение со смирением, что если отказываться, если поступать по своеволию, а не так, как тебя благословляют, «искать своего», то будут в жизни великие скорби…

После прибытия в Москву меня поселили в Новоспасском монастыре, где наместником был владыка Алексий (Фролов). Почти две недели я вместе с ним совершал многочисленные поездки, участвовал в совместных богослужениях, важных мероприятиях. При этом чувствовал его пристальное внимание, он беседовал со мной на разные темы, задавал вопросы.

Однажды, в день памяти усопших строителей храмов Москвы, мы встречались с родственниками покойных. После службы в Храме Христа Спасителя владыка Алексий сказал, что сейчас приедет Святейший Патриарх Алексий II, и нужно будет подойти к нему под благословение. Святейший Патриарх вошел, я сделал земной поклон, взял у него благословение. Святейший Патриарх Алексий сказал, что мы сейчас вместе поедем в Управление Патриархии, что в Чистом переулке, для беседы.

Мы ехали в машине, и Его Святейшество задавал вопросы. Помнится, что одновременно он также говорил по телефону. Я был взволнован, даже испуган, и не понимал, когда он обращается ко мне, а что говорит по телефону.

По прибытии в управление Московской Патриархии Святейший Патриарх вызвал меня в кабинет, и в ходе беседы продолжал задавать вопросы. Потом спросил, как я отнесусь, если мне будет предложено дальнейшее служение нести в сане епископа. Я сказал, что, что тружусь в семинарии, занимаюсь любимым делом, счастлив этим. Святейший Патриарх, ответил, что необходимо трудиться и нести послушание там, где в этом есть необходимость, где благословлено Церковью. Затем напомнил о монашеском обете… И завершил словами: «Ну, может быть, вам нужно, отец игумен, ответить на мое предложение словами: «как благословите?»

Я после недолгой паузы сказал: «Как благословите». — «Ну вот, Бог благословит». Дальше уже шли организационные вопросы, касающиеся рукоположения. В такие моменты ощущаешь себя младенцем, обнаженным, незащищенным. Такое состояние, как будто происходит что-то страшное. Осознаешь, что происходят перемены не только места служения, но и самого качества служения, и ответственности. Я молился, чтобы отогнать страх.

Принимать сложные решения

— Каковы Ваши первые впечатления от Барнаульской епархии?

— Первоначально я еще пребывал в переживаниях и думал о том, что со мной случилось. После рукоположения в Москве, до отъезда в Тобольск, я ознакомился с несколькими годовыми отчетами бывшего правящего епископа Барнаульской епархии покойного владыки Антония. Я читал эти отчеты, и уже старался запомнить, насколько память позволяла, наиболее важные моменты: наименование храмов, имена настоятелей, структуру епархиального управления и благочиний, некоторые моменты, касающиеся духовного училища… Эти фрагменты отчетов затем соотносились с тем, что я увидел.

Конкретных впечатлений не было. Были больше мысли о том, что предстоит делать. От Святейшего Патриарха я получил устные наставления, как и на чем акцентировать внимание. В первую очередь нам предстояло развивать духовное образование, это должно было помочь в дальнейшем развитии епархии.

Существующее духовное училище нуждалось в изменениях, в заботе о воспитанниках, в налаживании учебного и воспитательного процесса. Ранее предпринятые попытки открыть при духовном училище регентскую школу не увенчались успехом. Когда я прибыл, эта школа уже не функционировала. Поэтому пришлось потрудиться над организацией и регентской школы, ее быта, учебного процесса. Это было залогом дальнейшего развития епархии.

Вторым важным моментом стало налаживание церковной дисциплины среди духовенства. Необходимо было преодолеть некоторые болезненные моменты в епархии, об этом также я получил наставление от Святейшего Патриарха Алексия. Его Святейшество, наставляя меня, говорил о том, что нужно познакомиться с духовенством, с его образовательным и духовным уровнем, и по необходимости принимать соответствующие решения.

Началось трудное осмысление того, что ты ответственен и должен принимать сложные решения. Никто другой. Эти решения, назначения, указы — одно из проявлений архиерейского служения. И ты это делаешь не по каким-то личным симпатиям, антипатиям или корыстным соображениям, а осознаешь, насколько тебе это дано, всю глубину и важность доброго состояния духовенства, его нравственного и образовательного уровня. Именно на основании этого стараешься принимать решения, причем не поспешные.

Приходилось совершенствовать работу Епархиального управления, принимать кадровые решения, знакомиться с епархиальными отделами, заполнять вакантные места. Для этого пришлось изучать многочисленные личные дела. В самые короткие сроки для развития деятельности духовного училища и многих других подразделений епархии необходимо было найти человека, способного заниматься строительством.

Первые попытки найти специалиста — строителя, инженера — показали, что претенденты на эту должность запрашивали большую заработную плату, а мы не могли располагать такими средствами. Но вскоре такой специалист появился, он был уже в сане иеродиакона, после этого почувствовалось значительное облегчение.

— Что Вы начали делать в первую очередь? Как за прошедшие годы церковного расцвета изменилась паства? Какие проблемы ушли, а какие проблемы, наоборот, стали более острыми?

— Все зависело от помощи благочинных, от их расторопности и усердия в служении. Поэтому встал вопрос о формировании ответственного института благочинных, о необходимости замены, перемещения некоторых из них. При этом ощущалась острая нехватка духовенства.

Одной из болезненных проблем епархии была неустроенность монастырей. Жизнь в них было необходимо нормализовать, вообще реставрировать понимание монашества. Всю глубину ответственности принятия решений о жизни в монастыре должны осознавать настоятель, наместник, матушка-игуменья. Общение с ними дало возможность постепенного налаживания духовно-нравственного состояния насельников и насельниц обителей. Этот вопрос очень сложный и до конца не решен до сих пор…

Многое в Церкви было порушено за годы богоборческой власти. Нарушение передачи опыта монашеской жизни трудно восполнимо. Это почти невозможно без молитвы, духовного опыта хотя бы одного или двух человек. Поэтому, конечно, определенные искажения монашеской жизни во многих новооткрытых монастырях были налицо.

Вопрос о монашеских обителях и увеличении количества монастырей, числа насельников и насельниц до сих пор стоит в епархии. До сих пор не хватает священнослужителей. Храмы строятся, но, что поделать, священники болеют, кто-то уходит в иной мир, кто-то ищет епархию получше.

Некоторые вопросы церковной дисциплины также есть и будут. Проблему осмысления своего священнического служения в свете церковного послушания очень трудно решить. Но мы стараемся преодолевать эти проблемы путем совершенствования подготовки священнослужителей в наших духовных школах.

Хочется больше работать

— Как строится Ваш обычный день? Работаете ли Вы утром или, наоборот, по вечерам?

— После келейной молитвы вспоминаю о намеченном вчера на сегодняшний день. Напоминают об этом пометки в записной книжке, сделанные мной или секретарем-референтом. После молитвы и завтрака просто спускаюсь в рабочий кабинет, поскольку живу в помещении епархиального управления. Секретарь-референт приносит документы, в первую очередь наиболее важные. Приходится осуществлять достаточно много рабочих звонков. Периодически к работе присоединяется секретарь епархии, давая необходимые пояснения к тем или иным бумагам. Работа может длиться часами.

Время летит так быстро, что ты сожалеешь, что его постоянно не хватает. Хочется больше работать. Я ведь еще и ректор, и преподаватель семинарии. Сейчас появились ассистенты в преподавании, но я все равно нахожу возможность регулярно лично преподавать воспитанникам. Ректор обязательно должен быть преподавателем, должен общаться и с преподавателями, и с воспитанниками. Важно регулярно беседовать с поступившими на первый курс. Нужно знать, кто они, что они, как они…

Деятельность ректора семинарии — это еще и духовничество. Общение с будущими священнослужителями дает возможность видеть перспективы развития Церкви в нашей епархии. Это очень важно. Поэтому я стараюсь не уклоняться от преподавания.

Как правящему архиерею, мне приходится совершать многочисленные поездки по епархии. Поездки важны для того, чтобы знать и чувствовать пульс каждого благочиния и прихода. Каждая поездка сопряжена с проверкой выполнения тех или иных архиерейских благословений, указаний, решений. Общение со священнослужителями прихода, благочинным позволяет услышать их мнение и видение того, что мы уже выполнили, что делаем, и то, что необходимо сделать.

Всегда рад общению с простыми верующими. Чаще всего это общение сопряжено с Богослужением. Во время посещения приходов обязательно стараюсь организовать встречу с руководством администрации города, района, села, руководителями образования, культуры, работниками медицины, силовых структур. В этом помогают благочинные и настоятели местных храмов. Происходит своего рода открытый урок с анализом жизнедеятельности прихода, его настоящего и будущего. Когда происходят такие встречи, объединяющие духовенство, представителей власти, интеллигенции, простых верующих, есть радостное ощущение единства и взаимопонимания.

Регулярно посещаю храмы не только для совершения богослужений, но и по вопросам строительства и реставрации.

Однако и в поездках от текущих дел не приходится отстраняться. Если поездка дальше епархиального центра — Барнаула, то документы приходится брать с собой в дорогу. В течение поездки с секретарем-референтом рассматриваю документы, непосредственно в машине их подписываю. Также во время поездок приходится принимать ряд решений по телефону.

Соблазн священником

— Как Вам кажется, архиерей сегодня далек от паствы, от духовенства? Вообще — должен архиерей общаться с народом? Ведь на нем лежит множество других послушаний! Если к Вам приходят люди — с чем они приходят?

— Как бы ни показались эти слова высокопарными, вся жизнь архиерея — это духовенство и паства. При существующих нагрузках у епископа не может просто физически быть другого измерения жизни. Почти каждую неделю бывают поездки по епархии. Останавливаться в поездках приходится или в доме местного священника, или кого-нибудь из прихожан. Это всегда, опять же, общение.

Конечно, в поездках архиерей не окружен охраной, как представители светской власти. Он абсолютно доступен всем. Поэтому о положении дел, да и не только церковных, епископ бывает осведомлен в самых мелких подробностях. Конечно, эта напряженная, насыщенная жизнь не способствует глубокому знакомству со всеми. Но по большому счету, это и вряд ли полезно, как вообще необдуманно близкие отношения любого пастыря с паствой.

Священнослужитель «интересен» тем, прежде всего, что он в рукоположении принял благодать Божию. Что он имеет реальный опыт видения духовных восхождений человека и падений. Даже относительно юный пастырь, если он хотя бы немного стремится к духовной жизни, за 3–5 лет имеет такой опыт и знание людей, какие за долгие годы не имеет иной профессионал-психолог. А непременное желание войти в близкие личные отношения с пастырем мне кажется своего рода нецеломудрием.

Сколько было случаев в 90-е годы, когда сильные мира сего сближались со священнослужителем, видели его в непристойном виде — иногда после того, как сами же угощали его вином. И неопытные священники гибли, и чада были потеряны для веры и спасения, укрепленные в мысли, что «и попы ничем не лучше нас». Только святой может достойно выстоять перед подобными вызовами.

Не всегда возможно пастырю приглашать домой прихожан. Новоначальные верующие воспитываются на аскетической литературе — старцы, монахи, святые, чудеса, изгнание бесов. А тут в доме матушка, плачущие дети. Для некоторых прихожан проза семейного быта пастыря бывает на самом деле непреодолимым соблазном.

Я знал одного человека, который разочаровался в своем духовнике, после того как побывав у него дома, увидел, что дома на столе была немытая посуда. Кого, мол, такой батюшка может воспитать, если матушка — неряха? Поэтому за желанием войти в дом и особое доверие к священнику у новоначальных верующих просматривается желание ребенка разобрать игрушку и посмотреть что у нее внутри. И игрушка сломается, и дитя будет разочаровано…

Что касается вопросов, с которыми обращаются к архиерею, то они самые разные. Иногда адресуют вопросы, которые нужно бы адресовать власти. Иногда действительно возникают духовные вопросы. Конечно, архиерею приходится и исповедовать, и помогать в решении проблем духовной жизни. Но, как правило, такие духовные отношения складываются на протяжении долгих лет.

Духовно близкие архипастырю люди понимают занятость епископа: не докучают праздными вопросами, обращаются действительно за духовным советом. Отношения эти очень дороги. И не только епископ, но и каждый верующий знает, что духовно близкие люди физически могут находиться очень далеко, но благодаря каждодневной молитве друг за друга, встреча даже после десятка лет разлуки бывает такой, словно не виделись всего один день.

— Приходилось читать в прессе о том, что в Барнаульской епархии на Крещение проходили массовые крещения в Оби. Правда ли это? 

— Вы знаете, климат у нас достаточно суровый. В крещенские морозы, как правило, 30–40 ниже ноля. В таких условиях не то что крещаемые, а даже батюшка в тулупе на морозе положенные молитвы не сможет вычитать. Поэтому ни массовых, ни единичных крещений в праздник Святого Богоявления мы не проводим и не проводили.

На праздник Крещения Господня в соработничестве с администрацией города Барнаула у нас на Оби совершается, как и во многих городах и весях России, Чин великого освящения воды. После Чина освящения, который собирает огромное количество жителей нашего города, желающие могут искупаться. Это давняя традиция нашего народа.

Конечно, это купание — не религиозное действо. Но это повод задуматься о смысле Святого Богоявления, прикоснувшись к традиции. Многие затем приходят в Церковь. Таинство же Крещения у нас совершается, как и положено по канонам, в храмах. Практически во всех храмах имеются баптистерии-купели для крещения взрослых через полное погружение.

Таинство Крещения предваряют огласительные беседы. Время особо массовых крещений прошло. Сейчас мы стараемся по возможности уделить больше времени каждому пришедшему. А крещение в открытых водоемах в летнее время иногда практиковалось ранее, в 90-е годы, в миссионерских поездках духовенства по оделенным селам епархии.

О «засилии» православия

— Вы являетесь членом Общественной палаты Алтайского края, удалось ли за время работы на этой должности повлиять на принятие каких-то важных решений? В чем, по-Вашему заключается миссия священнослужителя на общественной должности?

Конечно, Общественная палата — орган совещательный. На протяжении прошлых четырех лет нам приходилось принимать участие в работе комиссии по социальным вопросам. На рассмотрении бывали вопросы проведения массовых мероприятий духовно-нравственного, просветительского характера, в частности, Кирилло-Мефодиевские и Рождественские чтения в нашем регионе. Поднимались вопросы социальной рекламы, здоровья наших сограждан.

К сожалению, к этим обсуждениям мало кто прислушивался. Но для меня как правящего архиерея работа в Общественной палате давала осознание проблем наших жителей, их болей. И конечно, важным было общение с представителями общественных организаций. В нашем крае действуют православно ориентированные родительские общественные объединения. Действует ассоциация православных педагогов, большую работу осуществляет организация православных врачей. Поэтому нам интересен и опыт работы светских общественных организаций, и взаимодействие с ними. Хотя они пока, как и мы, делают только первые робкие шаги.

— Сегодня часто задают вопрос: как так — у нас в стране 80% православных, строится множество храмов, и при этом самые высокие показатели табакокурения, наркомании, разводов, абортов… Почему так?

— Как правило, именно те, кто ставит вопрос в форме такого нескрываемого укора, при появлении любой позитивной инициативы, исходящей от Церкви, направленной на укрепления нравственности и благочестия нашего народа, начинают причитать совсем другое: «наша страна многонациональная, наша страна многоконфессиональная, нельзя, чтобы православные выделялись, запретами ничего не решишь, у нас свобода и т. п.».

Эти же люди говорят о «клерикализме», о том, что «храмов понастроили»… О каком «засилии» православия, множестве храмов мы можем говорить? До революции в Барнауле было 11 храмов на 30 тысяч жителей. Если соблюдать эти пропорции, сейчас должно бы быть около 200 храмов. А их не более десяти…

Выше уже говорилось, что подлинные масштабы трагедии безбожия XX века мы еще не осознали. И не только 20-60-х годов. Наш народ просто не может опомниться от бед, социальных экспериментов, которые на него сыпались десятилетиями. Не будем забывать, что самая оголтелая деморализация устоев была широкомасштабно проведена именно в 90-е годы.

Нелепо и преступно обвинять наш простой народ в этих страшных язвах. После всех экспериментов революций, войн, ГУЛАГа, приватизации какой еще народ смог бы просто сохраниться? Но при этом, кто бы над этим не насмехался, сердце у народа осталось добрым. Несмотря ни на что, наш народ, как говорил Достоевский, и в XX, и в XXI веке не стал лакеем.

Мы все видим, что современная молодежь все больше интересуется историей, национальными корнями. Я не сомневаюсь, что духовное возрождение нашего народа впереди. Оно обязательно наступит. И, быть может, гораздо раньше, чем того некоторые ожидают.

Реально увидеть плоды веры

— С 2002 года Вы ректор Барнаульской духовной семинарии. Чем отличаются будущие пастыри нашего времени от людей, которые пришли в Церковь в 90-е годы? Чему учите священников? Чего стараетесь не допустить? В чем, по-Вашему, сильные и слабые стороны новых поколений священников?

— С 2002 года я был назначен ректором Барнаульского духовного училища. Статус семинарии нам был присвоен с 2006 года, с этого года я и явлюсь ректором Барнаульской духовной семинарии.

А по сути вопроса: больших отличий нет. Но можно, пожалуй, отметить то, что в 90-х годах больше приходило уже более взрослых, состоявшихся людей, окончивших высшие учебные заведения. Многие воспитанники тех лет выделялись начитанностью в духовной литературе. Больше было желания изучать научно-апологичические труды. Больше было желания полемизировать с неверующими.

Сейчас изменилось время. Как-то, несколько лет назад, в выступлении в ходе Рождественских чтений тогда еще митрополит Кирилл, будущий Святейший Патриарх, очень верно и глубоко говорил о наступившей эпохе постмодерна, то есть эпохи, когда идеология теряет в обществе вес и смысл. На смену приходит иное.

Во многом нынешняя молодежь — это люди, живущие в виртуальном мире информационных сетей. Общение же с компьютером рождает своеобразный прагматизм. Даже у верующих. Даже в духовной жизни. Современные студенты, кажется, меньше интересуются стройными теориями, системами. Так же, как они особо не озадачиваются тем, как устроен и работает компьютер, сотовый телефон. Главное: как его можно использовать?

Они хотят больше реальности. Даже в духовной жизни ожидают конкретных результатов. Что мне дает вера? Каким образом она может изменить мою жизнь? Это вовсе не значит, что они отвергают смирение, «кенозис», говоря богословским языком. Они просто хотят реально увидеть плоды веры в своей жизни.

В социальных сетях их вчерашние одноклассники всегда перед ними — делают успешную карьеру, учатся, имеют возможность проходить стажировку в других странах. И они, выбравшие иную стезю, также желают иметь в духовной жизни духовные результаты. Помним, как вопрошал Спасителя святой апостол Петр: «вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам?» (Мф. 19, 27).

И современная семинария должна им дать то, о чем было обетование Христа: «истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради Меня и Евангелия, и не получил бы ныне, во время сие, среди гонений, во сто крат более домов, и братьев, и сестер, и отцов, и матерей, и детей, и земель, а в веке грядущем жизни вечной» (Мф. 19,29). То есть радость духовной жизни и осознание себя в духовной семье.

И действительно, те из воспитанников, кто старается, находят и обретают, то, чего почти нет в миру — и духовную семью, и осмысленную модель мира, в духовном основании которой — заповеди Божии и Евангелие. И поэтому на встречах со сверстниками из светских вузов воспитанники семинарии показывают, как сейчас говорят, «концептуальное» сознание.

Пусть у них нет еще опыта. Но у наших студентов есть то, что все больше и больше утрачивается в светском образовании и вообще в молодежной среде — познание того, что есть правда, что ложь, что есть добро и зло. Что это не относительные, это абсолютные понятия. Этому мы и стараемся учить наших семинаристов, не допуская главных пороков — безверия и цинизма.

Молитвенное правило на плейере

— Патриарх подчеркнул, что два основных мифа — богатство священников и клерикализация общества — не поменялись с советских времен. При этом говорилось, что о насущных, реальных церковных проблемах практически никто не говорит, а проблемы стоят остро. Хотелось бы услышать Ваше мнение. Какие проблемы современной церковной жизни Вы считаете наиболее существенными? Можете ли рассказать о них подробно? Какими Вы видите пути решения этих проблем?

— Основная проблема не нова: еще святой пророк и царь Давид возглашал: «Оскуде преподобный» (Пс. 11:2). Но теперь это выражается не только в почти полном отсутствии примеров святости жизни, но вообще в малом числе носителей прежней церковной культуры, уклада, быта. К сожалению, модернизм проникает и в церковную среду. И это не только молитвенное правило на плейере, сеансы «экзорцизма» на Youtube, постановка виртуальных свечей в виртуальных храмах на специальных сайтах…

Происходит разрыв между высокой информированностью и беспомощностью в самых обычных духовных делах. До сих пор, как бы по инерции, Церковь отождествляют с бабушками. Но нынешние бабушки — это дети переживших так называемые «безбожные пятилетки». Их юность пришлась на хрущевские 60-е. Именно это время стало границей разрыва преемственности поколений. И это очень большая проблема: старец по летам и младенец в вере.

Другая проблема — малая ответственность верующих, разобщенность, замкнутость в своих проблемах. Все и это сказывается на качественном состоянии духовной жизни. Безответственность порождает духовный конформизм и серьезные искажения. Например, иногда верующие люди для своих детей при выборе модуля курса «Основ религиозных культур и светской этики» бывает, что выбирают так называемую «светскую этику».

Еще не старые люди сами себя как бы ощущают уходящим поколением. О своих не только внуках, но и детях они размышляют: «Им же в этом мире жить». Ибо они помнят, что верующие в обществе воспринимались как социальные низы и изгои.

Пришедшие в храмы в прошлые десятилетия ощущают рост антицерковных настроений в СМИ и боятся, что их дети будут выдавливаться за границы социальной, экономической, культурной жизни. Но при этом они забывают, что гонясь за временным комфортом, можно погубить души и свои, и своих детей в вечности. Что не погоня за благами мира сего, а искренняя вера помогут выжить.

Ну и, конечно, еще одна важнейшая проблема — непонимание необходимости достижения личной праведности. Непонимание необходимости ежедневного бескомпромиссного противостояния греху. Некоторые, даже давно считающие себя верующими слишком легко идут на развод, супружеские измены, сомнительные операции с финансами и недвижимостью.

В чем путь преодоления этих проблем? Пути решения всегда одни. Молитва, покаяние, евхаристическая жизнь. Кроме того, каждый христианин постоянно должен обновлять в себе отношение к вере и делу спасения души. Не лениться перечитать те книги, которые в свое время вдохновили и обратили к вере. Задуматься над удивительными словами, сказанными Сыном Человеческим Ангелу Ефесской церкви: «имею против тебя то, что ты оставил первую любовь твою. Итак вспомни, откуда ты ниспал, и покайся» (Откр 2,4).

Благословение на автомобиль

— Недавно митрополит Варсонофий призвал священников быть скромнее и обличил стремление к роскоши. Как вы решаете эту проблему в епархии? Есть ли она?

Конечно, трудно говорить обо всех священнослужителях. Да и понятия о роскоши самые разные. Но наша епархия очень молодая. Большинство священнослужителей — достаточно молодые люди. А чтобы в наших отдаленных сибирских епархиях иметь уважение от прихожан, которое бы позволило жить зажиточно, нужно достойно прослужить не один десяток лет.

Кроме того, наш регион не относится к богатым. Большинство священнослужителей трудится на сельских приходах. Об особой роскоши наших священнослужителей мне слышать не приходилось. Тем не менее, в нашей епархии имеется неписаное правило: священнослужитель, пожелавший впервые купить автомобиль или поменять прежний, обращается к правящему архиерею или благочинному за благословением.

Большинство автомобилей, имеющихся у священнослужителей, подержанные, новые покупают единицы и, как правило, эконом-класса. Только на балансе некоторых крупных приходов имеются машины подороже и повместительнее.

Однако проблема, обозначенная владыкой Варсонофием, думается, шире, — ведь, по сути, стремление к роскоши — это желание угождать веку сему, и это выражается в стеснении своим внешним видом, образом жизни и даже священным саном. Такие проблемы, конечно, имеются.

Несколько лет назад бывали случаи, когда молодые священники стеснялись своей бороды и соответствующей прически и пытались укоротить и бороду, и волосы почти до полного их отсутствия. Пришлось даже несколько человек отстранять от богослужения на некоторое время до принятия соответствующего священнику вида.

В этом нарочитом стремлении к светскому виду уже небольшое, но отступление. Господь говорил: «Ибо кто постыдится Меня и Моих слов в роде сем прелюбодейном и грешном, того постыдится и Сын Человеческий, когда приидет в славе Отца Своего со святыми Ангелами» (Мк.8, 38). А вид священнослужителя — это уже проповедь и свидетельство.

Угождение миру сему часто отталкивает даже неверующих людей. Однажды светский, нецерковный человек говорил, что был удивлен и даже разочарован, когда увидел, что в социальных сетях на личных страницах некоторых батюшек ни слова о вере, о церкви. Лишь фотографии с родственниками — но ни одной фотографии в облачении, на богослужении… Вот такие батюшки действительно не служат, а «работают».

Критерий истинности

— Каковы самые главные задачи по епархии, что надо решить в первую очередь?

— Самая главная задача — открытие новых приходов и решение проблемы нехватки священнослужителей. Святейший Патриарх Кирилл абсолютно верно поставил перед всеми нами задачу по строительству храмов шаговой доступности. Храмов недорогих, построенных в достаточно короткие сроки по современным технологиям.

Действительно, в прошлые годы при принятии решения о строительстве нового храма, мы уделяли основное внимание вопросам внешней красоты и уникальности его архитектурного облика. Конечно, эта традиция ведется со времен Древней Руси. Но и в древние времена было так, что основному храму предшествовал малый храм. Этот первый храм был призван собрать людей. Общину, стараниями и подвигом которой осуществлялось строительство основного храма. Только богослужение, евхаристическая жизнь могут привлечь созидающую благодать Божию.

Например, в настоящее время мы говорим о проблеме нехватки православных педагогов, общественников, активистов. Ведь часто бывает так, что не более десяти мирян в городе ведут активную духовную жизнь. И только приходская жизнь может воспитать таких наставников.

Практика показывает, что в каких-либо иных условиях, кроме сознательной церковной жизни, активные миряне не появляются. Если же человек недостаточно воцерковленный, не имеющий собственного опыта духовной жизни начинает пытаться наставлять других, это обычно заканчивается разного рода недоразумениями.

— По итогам трудного 2012 года — какие выводы? Есть ли проблема диалога с обществом у Церкви? Или это только так в Москве кажется? Затронули ли вашу епархию все эти антиклерикальные московские новости? Что думаете по итогам?

— «Антиклерикальными» эти новости назвать нельзя. Поскольку клерикализм — это политическое направление, добивающееся первенствующей роли церкви и духовенства в общественной, политической жизни общества. Русская Православная церковь за тысячелетнюю историю никогда не мыслила себя «политической силой» и не стремилась к этому. Основной принцип обращения нашей Церкви к обществу — напоминание о нравственности, духовности, о спасении души и вечной жизни.

Кроме того, на сегодняшний день ни один представитель духовенства нашей церкви не стремится к политической борьбе. Клерикализм — это движение, характерное для Западной Европы. Да и то на протяжении очень короткого, по историческим меркам, да и давнего периода времени.

У нас же в этом году были отмечены акты хулиганства и вандализма в духе воинствующих безбожников под руководством Емельяна Губельмана-Ярославского, происходившие в 30-е годы прошлого века. И поверьте, не только у нас, в сибирском регионе, но и в Москве и во всей России основной посыл, основная цель этих провокаций верующим людям были абсолютно понятны.

Веру, преданность Церкви эти акции не поколебали, не затронули. Было недоумение. Боль. И искренняя христианская жалость к участникам этих безумств, ибо этим они губят свои души. Весь шум, кипение страстей были в так называемом «медиа-сообществе». А все это «сообщество», вместе с непосредственными исполнителями этих безобразий — несколько десятков человек: и участники, и защитники этих «акций», те, кто никогда особо не скрывал своего неприятия и Православия, и вообще веры в Бога.

У нас в епархии, напротив, катехизаторы отмечают, что возросло количество людей, серьезно готовящихся к Таинству Крещения. Даже люди, ранее колебавшиеся, после того как узнавали об этих событиях, уверенно приходили к Таинству. Они говорили, что если на Церковь атака в СМИ, и именно от этих кругов, то значит в Церкви истина.

Редакция портала Правмир сердечно благодарит священника Димитрия Никитина, председателя Информационного отдела Барнаульской епархии, за помощь в подготовке материала.