«Я не видел в монастырях грустных людей»
— Владыка, как искать свой монастырь? Посоветуйте.
— На самом деле, монастырей множество. Я бы не советовал даже искать непременно большие обители, потому что там, где сотни братии или сестёр, чисто по-человечески трудно. Двести человек у нас в разных местах, например, я не могу даже всех хорошо знать. Поэтому труднее наладить отеческие или братские отношения с каждым, и на первое место в жизни послушника выходят старшие братья или сестры, старшие по послушаниям и так далее.
В женских монастырях часто возникает проблема духовного руководства, опытных, хороших духовников не хватает и в мужских обителях. Я думаю, это главная причина неустройств. Недостаток духовного окормления или неверное отношение к духовной жизни — главному смыслу существования обители — приводит иногда к тому, что этому важнейшему вопросу вообще не уделяется особого внимания. В больших монастырях, где нет опытных духовников, духовная жизнь насельников может свестись лишь к вычитке правила.
Сказано «грядущего ко мне не изжену вон». Если человека Господь послал в нашу обитель, конечно же, я его приму. Пусть испытает себя. Если ищет уединения и молитвы, возрастёт через послушание в смирении, то может со временем подвизаться в скиту. Был я и в небольших, даже маленьких совсем монастырях. Слава Богу, у нас сейчас есть такой орган церковный, Комиссия по делам монастырей. Иногда меня посылают в какие-то монастыри посмотреть, как там дела, узаконить обитель, подготовить к утверждению Синодом и так далее.
valaam.ru
— И как вам результат поездок?
— Вот ездил недавно с такой инспекцией. Вы знаете, я просто восхитился. Я увидел настоящих подвижников. Людей, которые живут в нереально тяжелых условиях, живут правильно, по-монашески. Их немного совсем, в обители всего несколько человек. Для них настоятель этот, настоятельница – это опора их жизни, их мама, папа, самый близкий и хороший друг, который разделяет эти тяготы и помогает другим нести монашеский крест.
Поэтому и говорю тем, кто ищет монашество и спрашивают у меня совета: езжайте в монастыри. Езжайте в один, другой, третий, десятый и посмотрите, как там. Не обольщайтесь сразу тем, что увидите, поживите там, побудьте на послушании, поспрашивайте сестер или братьев, как жизнь строится, будет ли возможность у вас заниматься внутренней своей жизнью, борьбой со страстями, чтением, молитвой. Есть ли духовно опытный человек, который поможет твоему духовному росту. Какие условия жизни, будет ли со временем своя келья — домашний твой храм.
— А когда вы с инспекцией приезжаете, можете ли за один приезд увидеть проблемы и хотите ли их видеть? Вы заходите, все улыбаются, девочки из приюта танцуют в красивых платьях, стол хороший… Как узнать-то, что сестер, допустим, в другие дни кормят просроченной едой?
— Беседуем, спрашиваем, это же видно. Столом не проведёшь. Кстати, вот по монахиням и видно, какие у них лица. Например, я еду в хороший монастырь. Я вижу, что у них лица радостные, открытые. Видно, что они доверяют своему игумену, что они, так сказать, одна семья. Если людей согнали, а они мрачные — это заметно! Видно, что они не выспались, плохо содержатся и так далее. Если мне поручено, то я могу что-то предпринять. Если не поручено, то, что я буду? В чужой монастырь со своим уставом не лезут.
— Вы переживаете за них, если ничего не можете сделать?
— Люди сами выбирают место, где им жить.
—Не переживаете?
— Переживаю, если слышал плохое. Но я же не могу исправить все монастыри православного мира, дай Бог свой в порядке держать. В одной из Церквей наших поместных, даже не в одной, наверное, принято в монастырях есть мясо. Вот так, принято у них в трапезной есть мясо. Мне это не нравится, но я же не могу сказать: «Не ешьте!» Кто я такой, почему должен их осуждать?
— Нет, про ваши действия понятно. Я про ваше внутреннее состояние.
— А, внутри? Знаете, в большинстве случаев я уезжал, и мне было хорошо, я был спокоен за этих людей.
— Даже если там невыспавшиеся люди с грустными лицами?
— Да я не видел грустных людей. А вот невыспавшихся — да! Знаете, где их больше всего? — На Афоне! Но при этом не грустных — наоборот, глаза светятся у этих людей, они, быть может, полночи со Христом провели!
Не надо искать какие-то блестящие обители-витрины. На витрине-то может одно лежать, а под ней другое. Если ты ищешь в монашестве не просто спокойной, сытой жизни, а стяжания Духа Святого, спасения, то не спеши с выбором, посмотри, где как живут. У нас был один брат, он считал, что у нас в обители это неправильно, то неправильно: «Я поеду в другой монастырь». Я говорю: «Поезжай на месяц, испытай». Через месяц вернулся: «У нас все хорошо». Брат понял, что у нас, при всех недостатках неизбежных, есть условия для спасения, и не надо свою волю творить. С другой стороны, необходимо, чтобы игуменьи, игумены, начальствующие понимали, поддерживали, любили брата или сестру, были бы им опорой.
— Ну, если не любят они, что тогда?
— Вот тогда это плохо. В такой монастырь, конечно, лучше не идти совсем. Не иди туда, и не будет процветать такая обитель. Я рассказывал вам уже обитель, где осталось две монахини. Ставропигиальный между прочим тогда был монастырь, две или три монахини осталось, все разбежались. Вот и все! Какой вывод делать священноначалию? Раз разбежались все, значит что-то не так, значит надо навести порядок? Может быть, правильней поменять одного, начальствующего там человека, чем ждать, пока монастырь вдруг почему-то наполнится насельниками? Правильно поступили насельники этого монастыря — просто покинули его, раз кроме ругани и тычков, да непосильного труда ничего не видели.
— Я правильно понимаю, что вы были во многих монастырях и вам попадались только счастливые лица?
— Я не могу сказать, что во многих монастырях был. Ехал туда, куда меня посылали. Где-то в паломничестве был. А с инспекцией всего несколько обителей посещал. Это лучше не ко мне, а к владыке Феогносту, у него более полная картина.
Так что за все русские монастыри говорить не могу, но за те, что видел — могу, я рад, что это места спасения. И за женские, и за мужские — рад. Потому что есть люди, которые, действительно, ищут Бога, идут на трудности, и эти трудности их не смущают. Эти люди молятся, ищут Бога в молитве, послушании, труде. И это замечательно!
valaam.ru
«Я был уверен, что монахи суровые, злые и грубые»
— В трудностях… Например, игумен Спиридон (Баландин) два года назад писал, что «сегодня именно скорби от монастырского начальства, а не скорби от несения монашеских обетов и аскетических подвигов, становятся основным крестом для братии». Вы говорите о скорбях, а он уточняет, откуда они, собственно.
— Батюшка дорогой, давайте мы откроем азбуку монашеской жизни, авву Дорофея, и начнем читать. Что мы там в этой книге найдём? Прочитаем, что братья, которые не любили его, подсыпали ему на коврик перед кельей вредных насекомых, блох, вшей, мочились на его постель. Как он распинался на послушании в гостинице, служа странникам до изнеможения. Мы прочитаем, что телесные труды при правильном отношении приводят монаха к важнейшей духовной добродетели — смирению.
Возьмем другой патерик. Прочитаем, что там старец, не в том смысле, как мы его сейчас воспринимаем, а старец, как начальствующий, издевался над своим учеником Акакием, творившему ему безусловное послушание и довел его до смерти.
— Это нормально разве?
— Конечно, ненормально. Однако когда он его похоронил, другой старец ему открыл, что его послушник не умер, и когда у могилы он вопросил его, Акакий ответил ему, что делатели послушания не умирают. Этот старец раскаялся и в добром житии провёл остаток дней у могилы послушника.
Тоже довольно странно думать, что только сейчас, в XXI веке, у нас возникли скорби от начальствующих. А что, в XIX веке их не было? Извините, а кто был начальствующими в ХХ веке-то?
— То есть, у нас сейчас лучше ситуация?
— Кто был в ХХ веке начальствующим? Я был в одном монастыре, опять же, не буду называть, хотя уже умер этот наместник, который мог и по лицу ударить…
— А вы кем там были?
— Просто паломником. Этот монастырь сейчас широко известен, благодаря одной популярной книге. Наместник на меня почему-то ополчился и с руганью чуть ли не погнался за мной. Конечно, я в полном шоке и ужасе был. Он подозвал какого-то старичка-служащего и говорит: «Видишь этого типа, вот отведи его за ворота, и чтобы ноги его здесь больше не было», — а зима была лютая, у меня даже места не было, где переночевать. Этот старичок меня взял так нежненько под ручку и говорит: «Милай, да что же ты с им говоришь-то? Разве можно с им говорить? Ты его как увидел, так и бяжи-бяжи». Вот это мой опыт общения с игуменом советского времени.
Этот наместник увидел во мне московского шпиона. Я учился тогда, был студентом в семинарии, он решил, что меня из Москвы послали туда на каникулы шпионить. В советские годы, когда ездил по монастырям, я был уверен, что монахи все суровые, злые и грубые. Думал, что у них такая работа, что ли. Всякое было… И старцы, и самодуры.
А в XIX веке, если мы начнем смотреть в архивах… Да даже изданные письма святителя Игнатия (Брянчанинова) о современном ему монашестве и христианстве. Думать, что монастыри всегда были идеальными такими, нет, конечно же. И в старину они были разными, так скажем. Если взять средние века, то там все ангелами были братия, все игумены были такие прекраснодушные и любвеобильные? Всегда приходилось терпеть.
— Зачем же равняться на худшее?
— Я не говорю, что надо равняться на худшее. Просто не надо ждать, что в монастыре у человека будут только радость и блаженство, надо быть готовым к испытаниям, к трудностям. К тому, что ты вступаешь на путь узкий и тернистый, путь вслед за Христом, а ведь этот путь ведёт на Голгофу, на Крест. А слово о Кресте мир не может принять; и само монашество, в основе которого Крест тоже, по сути, не понятно для мира и в житейском смысле даже не нормально.
В самом деле, для человека светского нормально иметь семью, имущество, жить, как он хочет. А монах от всего этого отрекается. Для многих святых подвижников отказ от мира и его благ был абсолютным и ненормальным с точки зрения обывателя. Конечно, это не значит, по слову преподобного Паисия Святогорца, что игумен должен превратиться в Диоклетиана, мучителя христиан. У того же Аввы Дорофея есть прекрасное поучение наставникам, и у многих других отцов других много сказано о том, каким должен быть игумен. Я думаю, начальствующим надо почаще читать это и вспоминать в своём служении. Больше самому сокрушаться о своих недостатках, а не сокрушать других.
— Кстати, вы ведь хотели в молодости уехать на Афон навсегда?
— Да, было такое.
— А почему? Как раз после того, как вас выгнали? Вам показалось там лучше?
— Нет, это было другое совсем. У меня на Афоне было личное духовное переживание, некий опыт внутренний, который мне был дорог и очень дорог до сих пор. Поэтому, собственно говоря, и захотел там остаться. Я так же и в пустыне в свое время стремился жить. Это уже совершенно другая история. Вовсе не из-за того, что у нас плохие были порядки в наших монастырях.
На самом деле, даже в советские годы спасались люди. Тогда были начальствующие, которым приходилось очень нелегко: решать сложные вопросы со «внешними», например, и быть на страже интересов обители. И разделение между братией и начальствующим – наследие советского времени, это оттуда идет. Когда назначались сверху администраторы, получившие одобрение «внешних». Братии могло повезти, игумен-администратор мог хорошо к монахам относиться, создавать условия для того, чтобы они могли жить духовной жизнью. А могло такого и не быть. Хотя разделение это даже не с советского времени, оно из более раннего периода, потому что и в императорской России уже назначались игумены монастырей сверху.
valaam.ru
«Рано или поздно, игуменов будут выбирать»
— А вы за выборы или за назначение?
— Если обитель достаточно зрелая и в ней живет опытная братия, то, конечно же, думаю, было бы лучше, если бы они выбирали из своих. Исторически всегда монастырь создавался вокруг какого-то духовного руководителя, старца, святого. Это актуально до сих пор. Должен быть авторитет у игумена, уважение братии, а в идеале — любовь.
Пока у нас, конечно, идут в основном назначения. Хорошо, если сейчас выбор епархиального архиерея, священноначалия совпадает с мнением братии. Но, думаю, рано или поздно, будут все-таки выбирать. В зрелой обители, где достаточно много серьезных и ответственных братьев, могут избрать авторитетного для себя человека или предоставить на утверждение архиерея двух или трёх лучших, по мнению братии. Это было бы наиболее правильным.
Но так можно делать только в зрелом монастыре, не во всех. Где-то есть люди совсем неопытные и которые совсем недавно собрались… В общем, для благоустроенного и крепкого монастыря — почему нет? Однако здесь тоже есть опасность выбора игуменом человека слабого — потаковщика или, наоборот, ревнителя не по разуму.
— Ваш монастырь крепкий?
— Думаю, что у нас братия могла бы выбрать себе игумена.
— А если не вас?
— Да ради Бога! Я никогда не стремился к начальству. Ну и что же, значит, не заслужил. Хотя по правде говоря, у нас с братией единство, а в обители мир, и стараемся уважать и любить друг друга. Конечно, есть и недостатки, не без этого.
Возвращаясь к вопросу выбора, многое зависит от архиерея. Он же наблюдает за своей епархией и видит, где монастыри хорошие, зачем ему со стороны кого-то приглашать, если есть достойные кандидаты. Он может сам предложить. Я так думаю. Тогда в этом случае, конечно, кого выбрали, того и выбрали уже.
Даже на Афоне необязательно, что вы выбрали человека, который будет вам во всем угоден, и будете теперь всю жизнь только радоваться. Я знаю один афонский монастырь, например, там игумен был простым человеком. Очень хороший молитвенник, но простой. Даже, по-моему, неграмотный. Наступили уже другие времена, у всех высшее образование, какие-то программы Европейского Союза приняты были. Реставрация масштабная, инвестиции многомиллионные, отчеты. Очень серьезные грамотные решения принимать надо. Братья решили, что игумен уже старенький, даже прочитать не может какой-то текст самостоятельно, решили: пора выбрать другого, грамотного.
Выбрали. Того старичка отправили на покой, я с ним встречался. Светлый человек… С новым я виделся тоже, так скажу, что второй раз я не захотел бы с ним встречаться. И братья теперь многие жалеют, что они на свою голову выбрали этого грамотного, хорошего организатора. Некоторые даже уйти хотели. Поэтому думать, что это такая панацея — выборы, нет, вы ошибаетесь. Хорошо, если он умудрится и исправится, но если нет, то это на всю их монашескую жизнь.
— Многие сейчас считают, что грамотные организаторы во главе монастырей – это и хорошо, и одновременно плохо. Нет молитвенного настроя, один административно-хозяйственный. Вы согласны с этим?
— Откуда же я могу о всех сказать, я их просто не знаю. Я знаю нескольких лично. У нас сейчас собиралось шестьсот человек, я их всех даже не знаю. У нас сейчас столько игуменов, столько архиереев. Я даже архиереев не всех знаю, не со всеми знаком. Откуда же я могу знать, кто из них духовный, кто не духовный. Кто молится, кто не молится… Всякие есть, наверное, семья большая…
— Может, как-то разделить тогда эти два направления?
— А зачем, что разделять-то?
— Ну, я не знаю. Допустим, экономикой пусть занимается управленец, топ-менеджер, а молитвой…
— Знаете, что я скажу? Предоставьте монахов им самим! Не надо мирянам в жизнь монастыря лезть и чего-то там пытаться исправить, не надо! У монахов и монастырей должна быть определенная свобода. Там своя жизнь, она может кому-то не нравиться, казаться ненормальной даже. У нас правила даже не средневековые, а ещё более древние!
Уважаемые миряне, не надо вмешиваться в монастырскую жизнь, не ваше это дело, мы сами как-нибудь разберёмся без ваших советов и сетований! Предоставьте Божие Богу. Если эта монастырская жизнь 90% монахов нравится, и они спасаются в таких условиях, пускай спасаются, если это идет им на пользу душевную!
Valaam.ru
«Если мне жалуются – я принимаю меры»
— Кому не идет на пользу, пускай уходят. Не надо же быть сильно наивными такими. Голова-то для чего-то должна у человека быть, пускай думает. Если ему не нравится, если все плохо, то «бяжи, увидел его и бяжи!». Вот и все.
— Ну, и все «побяжали» тогда, да? А священноначалие на что?
— Тогда начнет принимать меры.
— А все «убяжали» уже!
— Вот и будут принимать меры тогда, при нынешних порядках контроль серьезный. А как вы сейчас предлагаете? Делать какую-то проверку всероссийскую что ли? У вас стоят на морозе сестры или не стоят?
— Почему такие крайности?
— А как еще?
— Ну, вот если христианин услышит, что его братья, сестры терпят бедствие, разве нет естественного желания им помочь, разобраться? Если оно есть, то потом-то уже придет решение вопроса. Лишь бы он был, этот посыл.
— Если, действительно, происходит какое-то безобразие в каком-то монастыре, то это не укроешь никогда. Это всегда где-то выйдет. Естественно, будут меры приниматься. Вот и все. Вот одним из этих признаков является так называемая «текучка». В монастырях такое явление есть, оно так и называется. Как раньше в советское время на работе была «текучка», так и сейчас в монастырях. Бегут! Если плохо, бегут. Жалуются, в конце концов. Поэтому так сгущать краски я бы не стал.
— Они жалуются, а вы говорите: «Терпите!».
— Почему? Я им не говорю терпеть, если явное беззаконие. Скорби терпеть — это одно, а если безобразие, беззаконие, нарушаются заповеди Евангельские и правила церковные и общепринятые, надо принимать меры. Если жалуются мне, я принимаю меры. Только сначала узнаю, в чем дело, и только потом принимаю решение. Думаю, что так и в других местах поступают.
— Вам любой монах может пожаловаться?
— Из моего только монастыря. Представьте, мне какой-нибудь из другой обители игумен или игуменья скажет: «Знаете, некий ваш брат жалуется, что у вас в чем-то непорядок», — что это такое? Не дело в чужую обитель вторгаться, если не просят.
У нас был такой случай: приезжал один такой глаголемый «старец», не буду называть его имени. Вот он, значит, говорит одному послушнику: «Ты погибнешь здесь, надо идти к игумену, надо тебе в другое место перевестись», — и все в таком духе. В следующий раз я его на порог не пущу. Он приехал издалека и лучше знает, что у меня здесь происходит? Я здесь живу! Это мои дети, мои братья. Просто нелепица какая-то.
А другому сказал: «Иди к игумену, скажи, пусть он тебя пострижет и рукоположит в священный сан». Послушник пришел, сказал, я отвечаю ему: «Знаешь что? Ты где там? На конюшне, на ферме? Вот, давай, иди дальше, чисти навоз, паси коров, это тебе полезней, чем священный сан выпрашивать». Вот и все, понимаете? Это мое дело, моя ответственность. Я лучше знаю, где брату находиться и что ему делать. А если мне из другой обители брат будет на своего игумена жаловаться, я его и слушать не стану. Ропотников и своевольников хватает.
— А если нет отклика на жалобу? В «Исповеди» описывается случай, как одна монахиня жаловалась, писала, все обратно настоятельнице приходило. Там, в том числе, эта сестра (она, кстати, ушла из монастыря) рассказала, что туалетной бумаги не хватало и просьбы к матушке действия не возымели. Это уж совсем как-то…
— У нас мужской монастырь. И, слава Богу, за двадцать с лишним лет я не помню, чтобы были жалобы, чтобы Патриарху или кому-то ещё жаловались, что не хватает чего-то. Хотя, бывало, не хватало и самого необходимого. В 1998-м в дефолт думали даже братию по Подворьям расселить. Ни денег, ни продуктов, ни топлива на острове не было. Но с Божией помощью все преодолели — никто не жаловался.
Ну, и принцип же есть христианский «не делай другому того, чего не желаешь себе». Ты же не хочешь без туалетной бумаги сидеть, пускай и у сестер будет тоже. Для этого должен быть тот, кто должен за этим следить. Все это расписано, это элементарные вещи. Мне даже, честно говоря, немножко стыдно это обсуждать. Странно даже как-то. Трудно поверить.
— Мы не знаем, да, насколько это правда.
— Мы тоже не знаем. Сигнал такой серьезный, пускай узнают и проверят, если хотят успокоить общественность, это не трудно. Быстро станет ясно, правда это или клевета. Пока мы обсуждаем рассказы разочарованного человека, это же не значит, что все это на 100% правда. Я как-то не склонен полностью автору верить. Не было бы там сестёр столько, не вышло бы оттуда несколько настоятельниц других обителей, если бы там мучили людей.
По плодам познаете их… Я до этой шумихи с публикацией не слышал об этой обители ничего плохого. Не хочу обвинять автора, наверное, здесь сталкиваются два взгляда на монастырь: светский и монашеский.
Я надеюсь, что эта женщина, видимо, писала не для того, чтобы отомстить как-то, обидеть, зло причинить. Думаю, были у неё какие-то добрые намерения: предупредить девушек, чтобы не были наивными и проверяли, куда идут. Монастырей сейчас много — сотни. Жизни не хватит, чтобы все перепробовать. Поживите в одном, поживите в другом…
Другое дело, что может получиться так, что я пришел в один монастырь, там был один настоятель, одна обстановка. Потом вдруг что-то изменилось. Настоятель отошел в мир иной, или его куда-то перевели. Откуда-то свалился неизвестный человек, и все стало по-другому. Тут, конечно, сложная может быть ситуация. Человек прожил уже десятки лет в монастыре, и на его глазах обитель становится чем-то другим.
Трудно. Тем, кто только начинает, им легко. Единственное, что не надо обманываться первым легким поверхностным впечатлением. Потому что человеку, пришедшему, скажем, из мира, может показаться, что это чуть ли не рай. Все может выглядеть хорошо, прекрасно, но это может быть совсем не так.
Фото: Сергей Компанийченко / valaam.ru
«Я в монастыре никого не держу, невольник – не богомольник»
— А бывает, что человек не уходит, а меняется. Вроде бы тот же настоятель, но не совсем, переклинило его, смотришь и не узнаешь. Что делать? Может ли монах сейчас уйти в другой монастырь, и какие правила перехода существуют?
— Это не принято — переходить. Надо нести. В том числе и от начальствующих. Внутренней сокровенной жизни эти перемены не касаются обычно. Вот если начинают уже её регламентировать, скажем, редко причащаться или принуждать часто, еще что-то в этом роде, касающееся исповеди, откровения помыслов – тут вопрос очень сложный. Вопросы духовного окормления и руководства решить непросто. Здесь важен опыт и знание монашеских традиций, а главное — доброе, любящее сердце.
И надо понимать, что наше монашество все-таки еще очень молодое. Все наши монастыри, ну, сколько им? Двадцать лет, да ещё с текучкой. Опыт у большинства еще небольшой, много новоначальных. Я рассматриваю себя, людей своего поколения так, что мы только готовим почву для тех, кто придет после нас. Я вижу в своей обители очень добрых и хороших монахов. После нас духовная жизнь может стать лучше.
— Ну, а все-таки, может ли монах перейти в другую обитель и на каких условиях?
— Постриженный монах обещает в постриге, что он останется в этой обители.
Постриг подразумевает, что ты в этом монастыре должен жить всю жизнь до смерти. Поэтому к нему относиться надо ответственно. У нас есть один послушник, несет сложное, ответственное послушание, живет в обители больше двадцати лет и… отказывается от пострига. Я уж как только ни уговаривал его! Ему уже пятьдесят лет, и даже при Святейшем на него, шутя, пожаловался. Однако Патриарх его выбор одобрил. Постриг — дело очень серьезное. Послушник за годы искуса должен убедиться, что может и готов здесь жить до смерти. Поэтому переход самовольный, без уважительной причины невозможен.
Фото: иеромонах Савватий / valaam.ru
— Понятно, ну мы же только что затронули тему, что все может измениться. И переходы есть, примеры мы знаем.
— Все, бывает, меняется. Жили люди до 1917-го года в одной стране, потом изменилось все, стали жить в другой и ничего поделать не могли, хоть и бились на Гражданской до смерти. Что тут сделаешь? Только смиряться, если Бог смиряет. Иногда монахи переходят, да, но с согласия игумена. У нас приняты древние святоотеческие правила, каноны, которые уже давно святыми отцами установлены и которые при постриге обещаем соблюдать. Переход может быть только с благословения игумена. Если я не хочу кого-то отпускать, то другой не может разрешить.
— То есть, если вы кого-то мучаете до смерти, то этот мученик не может без благословения своего мучителя перейти в другой монастырь?
— Если монах видит, что это погибельно для него, для его души, для его существа, то не будет греха в том, если он оставит эту обитель. Даже если с него снимут монашеские одежды, у него есть уважительная причина. В древних уставах и правилах написано, что если игумен — еретик, или нарушаются основные монашеские принципы, то он может оставить это место.
Потом, мы видим даже из житий святых. Допустим, святой жил в монастыре, потом из-за многолюдства и славы покинул его и пошел в пустыню. Его же церковь не осуждает за это, наоборот, восхваляет.
— Здесь же другое. Либо ты остаешься со своим мучителем, либо снимаешь монашеские одежды и идешь куда?
— Ты можешь их даже не снимать, с тебя их снимут номинально, но если ты перед собой, перед своей душой честен, пожалуйста, иди, подвизайся в другое место.
— А кто возьмет-то без благословения мучителя?
— Без благословения не возьмут.
— Ну вот…
— Но есть церковный суд. Если произошло беззаконие, можно обратиться туда. И многолетний послушнический искус существует для чего? Это же не прихоть. Вот спросите, постригают ли в женских монастырях кого-то в мантию раньше 10 лет в обители? Редко когда постригают. А если все вокруг меняется, то вот новомученики наши, допустим, как? Все изменилось, страна другая стала, стали преследовать за веру и что же теперь, бросать Церковь?
— Вы бы разрешили уходить из монастыря и при каких условиях?
— Могу говорить только о своём монастыре. Я послушников отпускаю, никого не держу. Если человек ко мне приходит и говорит, что ему тут не по душе, хочет уйти… «Невольник – не богомольник», — гласит народная мудрость. Если инок — уже сложнее. Я попытаюсь брата как-то образумить, объяснить, успокоить. Если вижу, что он ошибается, пробую остановить. Если же вижу, что бесполезно человеку говорить, не помогает ничего, он уже решил твердо уйти, то отпускаю.
— Если бы у вас были полномочия, вы бы разрешили переходить из монастыря в монастырь?
— Знаете, это палка о двух концах, меч обоюдоострый. Надо действовать очень осторожно. Одна из главных добродетелей монашеских – это терпение. Без терпения преуспеть невозможно. Переходить – это как дерево пересаживать. Везде будет что-то не так. Где-то настоятель добрый, но братья злые. Где-то все хорошо, но келья мокрая. Где-то опять же все хорошо, но народа много. Везде будет что-то не так, везде будут недостатки. Вот я знаю монастырь в Карелии, когда там сильный шторм на озере, то волны до окон доходят, ледяные брызги летят в окна братии. Это же плохо, тяжело, а братия терпят.
— Мы говорим о другом!
— Как о другом ?
— Мы не о волнах, а о настоятеле.
— А это настоятельские волны!
— Аааааа… настоятельские!
— А что вы думаете, такие невзгоды годами терпеть – это легко? Вы поезжайте на Валаам или на Соловки, зиму там проживите где-нибудь на дальнем островном скиту, где и удобств никаких, и свет дневной зимой три часа, а электричества нет, и транспорта никакого. Это не начальство часок на холоде подождать.
Фото: монах Анастасий / valaam.ru
— То есть, вы сравниваете погоду и стихию со злонамеренной волей человека?
— Я не сравниваю. Просто говорю, что терпение должно быть. Если ты пришел, видишь, что тут штормит, что тебе заливает келью волнами, но готов ради Господа потерпеть, вот и терпи тогда, спасайся! Любая обитель, любой монастырь, любой монашеский путь – это путь креста. Мы идем за Христом, понимаете? Это всегда путь на Голгофу. Неважно, какие это будут скорби, какого рода. Будут ли тебе братья сыпать под дверь вредных насекомых, или будет обида на начальство, или какие-то бытовые недостатки, или болезни будут мучить. Скорби разные могут быть. Но и Господь не оставляет, если ради Него терпит человек.
Когда же претерпишь все, «радуйся, — рече Господь, —мзда твоя многа на небеси» — так сказано в чине монашеского пострига. Но не только на Небе, здесь уже познаёт истинный монах благодать Божию, неизреченную радость близости Бога. Иначе и не стали бы иноки жить в монастырях и терпеть ради Христа многие искушения и скорби…
Продолжение следует…
В заключительной части интервью епископ Панкратий расскажет, жалеет ли о том, что по послушанию попал на Северный Афон вместо греческого, стоит ли монашествующим открывать помыслы настоятелю и как это делать, и куда отправилась одна бумага, которую монах Валаамского монастыря пытался передать президенту России.
***
Епископ Панкратий (в миру – Жердев Владислав Петрович) родился 21 июля 1955 г. в г. Перми. С 1970 г. по 1980 г. обучался сначала на архитектурном отделении Пермского строительного техникума затем на архитектурном факультете Таджикского политехнического института в г. Душанбе, куда переехала семья. После окончания института работал художником в издательстве, затем стал жить и работать при Никольском соборе г. Душанбе.
В 1986 г. поступил в Московскую Духовную семинарию, осенью этого же года после страшного пожара в Московским. Духовных школах поступил в братию Свято-Троицкой Сергиевой лавры. Пострижен в монашество 3 июля 1987 г. с именем Панкратий, в честь преподобного Панкратия, затворника Киево-Печерского, 18 июля 1987 г хиротонисан во иеродиакона, а 8 июня 1988 г. – во иеромонаха. Нес послушания, связанные с проведением в Троице-Сергиевой Лавре Юбилейного Поместного Собора Русской Православной Церкви, посвященного 1000-летию Крещения Руси, затем нес послушания помощника эконома, а потом – эконома Троице-Сергиевой лавры, руководил возобновлением издательской деятельности Лавры. 17 июля 1988 г. возведен в сан игумена, 4 мая 1990 г. – в сан архимандрита.
18 января 1993 г. Указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II назначен наместником Спасо-Преображенского Валаамского монастыря. Со времени вступления архимандрита Панкратия в должность значительно увеличилось число братии монастыря. Были открыты шесть монастырских подворий: в Москве; второе (историческое) на Синопской набережной в Санкт-Петербурге; в г. Сортавала; в Коломенском районе в селе Бортниково; в пос. Озерки Ленинградской области; в Адлерском районе г. Сочи. Возобновлена монашеская жизнь в восьми скитах: Никольском, Предтеченском, скиту во имя преп. Александра Свирского на Святом острове, Гефсиманском, Сергиевском на острове Путсаари, Коневском и Ильинском, где полностью восстановлены утраченные храмы и келейные корпуса.