Епископ Южно-Сахалинский и Курильский Тихон (Доровских) немногим меньше двух лет управляет епархией на Дальнем Востоке. Среди контактов на епархиальном сайте — его личный e-mail. Оправданна ли такая открытость для архиерея? Каковы ее плоды? О жизни православных христиан на Сахалине и Курилах, проблемах священников, христианском воспитании и многом другом — в интервью с Владыкой.
«Как куда? В церковь!»
— Владыко, вы выросли в удивительной семье, ваши братья — митрополит и игумен! Расскажите о ваших родителях. Как они воспитали троих воинов Христовых? Какая была атмосфера в семье? Как приобщали к Церкви? Сегодня так трудно вырастить ребенка верующим и церковным — как это было у вас в семье?
— Действительно, я вырос в удивительной семье. И это «удивительное» заключалось не в нас — детях, а в наших родителях и бабушках. Так сложилось, что война не оставила мне и моим братьям ни одного деда. Но были бабушки, которые воспитали своих детей, наших родителей, в традиционной христианской культуре.
Нас воспитывали, наверное, как и всех в советское время. Я не боюсь слова «советский». Этот период был в нашей истории, и он связан с различными моментами. Родители, как и все, ходили на работу, трудились. Папа работал слесарем, мама всю жизнь на химическом предприятии. Из простых были. Утром ходили на работу, вечером воспитывали, как могли: старались, насколько это позволяло время и наша, так сказать, юношеская «занятость».
Мне вспоминается, тогда заработную плату получали в виде получки и аванса. Перед получкой от аванса у нас на телевизоре уже лежало по 10–15 копеек на хлеб. Но это не значит, что мы жили плохо или хорошо, мы жили как все. Жили нормально. Атмосфера в семье была обычная, я бы сказал, христианская атмосфера. Каждый поступок старшие, особенно бабушки, соизмеряли с позиций вечности, с позиции наличия или отсутствия греха.
Каждым Великим постом или перед началом учебного года надо было сходить в храм Божий, поисповедаться, причаститься. Эти вещи были обязательными, не считая других церковных праздников, на которые родители тоже старались нас вывести. Мне помнится, мы всей семьей выходим из квартиры в воскресный день. А соседке, она тоже была верующим и очень достойным человеком, но и как все люди имела свои немощи: ей было любопытно, куда мы собрались, и она спросила у меня. Я ответил, как и всегда, честно: «Как куда? В церковь!» — не понимая того, что не всегда было можно и нужно отвечать на такие вопросы.
Вы говорите, что сейчас так трудно вырастить ребенка верующим и воцерковленным, как это было у меня в семье. Но, наверно, у нас это происходило естественным образом, и как я уже сказал, благодаря не нам самим, а нашим родителям. Они старались жить христианской жизнью, и это передалось нам. Ведь дети впитывают все как губка — и доброе и недоброе.
— Вас крестили в младенчестве — в 1959 году, это было очень опасно… Какой вам запомнилась религиозная жизнь советского времени? Каковы самые памятные моменты?
— Я не думаю, что это было так уж и опасно в 1959 году. Как пример, когда моя двоюродная сестра, которая была обычным рабочим, повенчалась, то об этом естественно сообщили на завод. А это происходило во время антирелигиозной деятельности Хрущева. Сестру, конечно же, вызвали на ковер и спросили: «Ты венчалась?» — на что она спокойно ответила: «Да, а что?» На этом весь разговор и закончился. Поэтому каких-то серьезных преследований я не помню.
Хотя мне вспоминается и другой эпизод. Я не знаю, жив ли еще такой протоиерей Василий Тинков. Он служил селе Красная Долина в Курской епархии. Был участником Великой Отечественной войны, с которой он вернулся инвалидом. Это очень достойный и прямолинейный человек. А ведь зачастую самые неудобные люди — это прямолинейные, но они, на мой взгляд, являются и самыми надежными. Так вот, в одной из бесед он мне сказал такую фразу: «Ну что ты думаешь, я же днем крещу беспартийных, а ночью — коммунистов. Знают, что не сдам». Поэтому, видимо, для тех, кто состоял в партии и был при должности, это представляло какую-то опасность.
Религиозная жизнь советского времени мне запомнилась такой: храмы были полупустые. Не так много мужчин, в большей мере женщины. Как и сейчас в принципе, но сегодня, слава Богу, очень много приходит молодежи в храм — это радует. А тогда была небольшая вереница людей, которые шли на исповедь и причастие. Было достаточно жидко. Но вот на большие праздники… Вы как раз спрашиваете про самые памятные моменты. На Пасху и тогда люди шли в храм. Потом шли на кладбище — исторически сложилась в советское время такая традиция. Так и запоминалась вот эта радость самой Пасхи. Еще мне вспоминается, как я в первый раз приехал с родителями в Троице-Сергиеву лавру, увидел ее храмы, богослужения. Это сильно врезалось в мою память.
— Были ли трудности с принятием пострига и сана? Как реагировал ваш близкий круг, родители. Ведь часто для родителей, даже многодетных, иноческий путь детей — большое испытание…
— Трудностей не было. Многие из моих близких друзей до сих пор зовут меня Виктором, и я не вижу здесь никаких противоречий. Среди них есть люди различной степени воцерковленности. Кто-то удивился, кто-то нет. Родители, конечно же, одобрили мой выбор. Часто для родителей, даже многодетных, иноческий путь их чада — это испытание. Здесь я, конечно же, разделяю боль тех родителей, когда их единственный ребенок уходит в монашество, не оставляет им радости с внуками, правнуками. Но в нашей семье было как-то иначе, благодаря бабушкам, которые настроили своих детей на это понимание.
Сердца молодежи
— Если вспоминать церковную жизнь 90-х и теперь, что изменилось за 22 года? Что к лучшему, что наоборот пока не удалось в церковной жизни сделать? Сегодня Церковь свободна — сбылись ли ожидания? А что не сбылось?
— Изменилось многое. По сравнению с 90-ми годами увеличилось количество храмов и их доступность. У каждого человека есть возможность прийти, приобщиться и пообщаться. Священники стали более доступными в силу того, что их стало больше. Они могут уделять больше времени своим прихожанам, разъясняя те или иные моменты.
Появилось много литературы, появился интернет, появилось много того, что как бы инструментально помогает человеку войти в церковную традицию. Ведь интернет это тоже инструмент, которым нужно уметь пользоваться и который помогает в чем-то, но далеко ничего не определяет. Так же, как и книги.
Я не смогу ответить на вопрос, что не удалось сделать в церковной жизни. Слишком он сложный, а я еще слишком молод как архиерей. Еще и двух лет нет.
Сегодня Церковь свободна. И ожидание вот этой свободы — оно сбылось. Вот что не удалось… Мне кажется, что нам, священникам, не удалось в полной мере завоевать сердца молодежи. Настроить их на правильный лад. Это не только недоработка Церкви, а, к сожалению, влияние общества, влияние телевидения и масс-медиа на молодых людей. Здесь предстоит очень и очень много работать.
«Делай как я»
— Расскажите о тех духовных людях, которые произвели на вас большое впечатление? Кто ваши учителя? Что они вам дали и чем запомнилось общение с ними?
— Запомнилась радость общения со священниками. А это действительно была радость в советские годы, которая сейчас зачастую не понимается, поскольку священники стали более доступны и могут свободно общаться. Эта радость общения мне запомнилась со встречи с двумя монахами-архимандритами. Они как раз и произвели огромное впечатление на меня, вселили надежду, укрепили веру в большей мере не словами, хотя и про слова я скажу чуть позже, но своими делами и своей жизнью. И это действительно реальные учителя, которые показывали: «делай как я».
Один из них мне запомнился таким удивительным — отец Кирилл, духовник Троице-Сергиевой лавры. Это было давно, тогда он был еще в силах принимать людей. Я приезжал тогда к владыке Даниилу, он был благочинным лавры и жил буквально через стеночку от отца Кирилла. По возможности я у него исповедовался. И вот это общение носило какой-то иной характер, я бы сказал — надмирный. Не учительство, а какое-то внутреннее, духовное руководство.
Это был второй архимандрит, а первый, как у нас принято называть — обычный сельский батюшка, но такой глубокой духовности. Он умер уже в схиме — архимандрит Серафим. Фамилию, к сожалению, не помню. Вся община у него была, в основном, из иночествующих, что у него там проживали, и пожилых бабулек, с которыми они вместе несли тяготы приходской жизни. Принимали всех страждущих и желающих духовного утешения.
Он очень интересные советы давал. Когда в советское время к нему приходил тот или иной священник немирного расположения духа, пытающийся кому-то что-то доказать, особенно из власть предержащих, у него для них была такая интересная фраза: «Сиди тихо». Весь его храм был наполнен лавками, скамейками, которые стояли по стенкам. И он всегда говорил: «Не можешь стоять — сиди и молись. Не надо, стоя в храме, думать о ногах».
Не внезапное решение
— Какой момент в вашей жизни стал поворотным, когда вы решили, что ваша стезя — иноческая?
— Это произошло далеко не сразу. И не в один момент. Видимо, вся жизнь того времени, то есть, общение с духовниками как раз и привело к такому НЕ внезапному решению.
— Вы помните тот день, когда узнали, что будете епископом? Как это было?
— Для меня это был очень тревожный день. Когда состоялась беседа с Его Святейшеством, я еще не знал что буду епископом. Его Святейшество сказал только, что состоится заседание Синода, на котором будет рассмотрен вопрос о моей кандидатуре.
Тогда мне стало очень трепетно. Было чувство собственного недостоинства. Еще — желание не подвести Святейшего Патриарха, ведь это, говоря светским языком, огромный кредит доверия, который нужно оправдать всей своей жизнью. Эти чувства переполняли. И они очень сложные, многогранные.
Без приемных часов
— Как строится ваш обычный день? Работаете ли вы утром, или наоборот — по вечерам? Есть ли у вас свое правило планирования времени? Расскажите про любимого писателя и любимую музыку.
— Обычно день у меня строится так: утром встать пораньше. Если есть время, я стараюсь вычитывать правило, поскольку вечером сосредоточиться сложнее, а утром у меня бодрости и активности больше. Потом, если нет каких-то встреч вне епархии, то работаю в кабинете. У меня нет приемных часов: каждый желающий может спокойно прийти без всякой записи. Если я свободен, а как правило, чаще я бываю свободен, то принимаю того или иного посетителя.
Любимая музыка — классическая. Если мне удается иногда ее послушать, то это радость. Если говорить о писателях — их несколько, и я не хотел бы кого-то выделять.
— Было ли так, что Ваша жизнь была в опасности? Как изменил вас этот момент?
— Да, был такой момент. Как-то так сложилось, что у меня была одна неудачная операция, затем вторая — и тоже неудачная. Я бы не сказал, что после того, как меня вытащили из-за той грани, за которой я находился, что-то сильно изменилось. Лежишь в реанимации и думаешь: «Выйдешь отсюда, и вот это — суета, и это — суета, вот это — тоже суета». Но, к сожалению, не все так быстро и резко меняется, как хотелось бы.
— Архиереев порой упрекают в роскоши. Предъявляют ли к Вам такие претензии?
— Я не скажу, что я скромно живу. У меня есть личная машина, которую мне подарили. Это небольшая японка 2005 года (Toyota Raum). Она достаточно удобна, а главное — проходима для наших сахалинских дорог, особенно зимой. Только это и есть мое личное. Живу в обычной келье на втором этаже епархиального управления. Я не могу сказать, что живу скромно или, наоборот, богато.
Быть максимально открытым и доступным
— Как вам кажется, архиерей сегодня далек от паствы, от духовенства? Или что-то меняется? Бывает так, что вы исповедуете, например? Вообще, должен архиерей общаться с народом? Ведь на нем лежит множество других послушаний.
— Не могу ответить за другие епархии. Здесь у нас архиерей, наверное, ближе всего находится и к духовенству, и к пастве. Как я уже сказал, любой священник или прихожанин приходит тогда, когда ему захочется. С другой стороны, тоже не всегда можешь человека принять, но и отказать не можешь. Я стараюсь быть максимально близким к пастве и к духовенству. Мой телефон известен всем. Звонят наши прихожане, задают самые разные вопросы, просят окрестить, например. И я с удовольствием это делаю, поскольку люблю крестить.
Да, исповедую. Те, кто исповедовались до моей архиерейской хиротонии, если имеют такую возможность, продолжают приходить ко мне на исповедь. И я с удовольствием общаюсь и продолжаю эту исповедь принимать. Архиерей, мне кажется, всегда общался, общается и должен общаться с любовью и быть максимально открытым и доступным, несмотря на то, что прописано и множество других послушаний. Наше самое главное послушание — это пасти свою паству. И если ты это пытаешься делать с любовью, то Господь дает силы и на все остальное.
— На вашем сайте есть прямой адрес вашей почты. О чем спрашивают? Сами ли отвечаете?
— Отвечу предельно искренне. Я читаю вопросы и устно диктую своему помощнику, что нужно отвечать. Я не всегда смогу сидеть и печатать длинные ответы, но их канву обозначаю сам. Вопросов много, и они самые разные, от простых бытовых до глубоко духовных.
— Как за прошедшие годы церковного расцвета изменилась паства? Какие проблемы ушли, а какие проблемы, наоборот, стали более острыми?
— Я не так давно священник и еще меньше времени архиерей, чтобы отвечать прямо на этот вопрос, не сомневаясь, правильно ли я отвечаю.
Реальные и надуманные церковные проблемы
— Часто приходится слышать о том, что теплохладность, цинизм, окамененное нечувствие — типичные проблемы сегодняшних христиан…
— Я бы сказал, что в целом наша паства, к счастью, помолодела. Часто приходится слышать о том, что теплохладность, цинизм, окаменение чувств типичны для современных христиан — к сожалению, такое есть. Тот эгоизм, который навязывается нам с помощью средств массовой информации, проникает в наши детские сады, в наши школы и вузы и, конечно же, это стало типично. Хотя удивительно много молодых и светлых душ приходят в храм. И невольно думаешь: Господи, как они еще могли сохраниться? Слава Богу!
— На фестивале православной журналистики «Вера и слово» неоднократно отмечалось, что общество обсуждает надуманные церковные проблемы. Патриарх подчеркнул, что два основных мифа — богатство священников и клерикализация — не поменялись с советских времен. При этом говорилось, что о насущных, реальных церковных проблемах практически никто не говорит, а проблемы стоят остро. Хотелось бы здесь услышать Ваше мнение. Какие проблемы современной церковной жизни вы считаете наиболее существенными? Можете ли рассказать о них подробно? Какими вы видите пути решения этих проблем?
— Общество обсуждает надуманные церковные проблемы. Точнее, не общество, а некоторые единицы людей, которые имеют нахальство указывать Святейшему, что ему нужно делать, не располагая при этом не интеллектуальным ресурсом, ни духовно-нравственным. Они не знают церковной традиции, ничего не понимают в церковной жизни, но дают готовые советы. Далеко не каждая кухарка может управлять государством. Но вопрос даже не в этом, и не в том, «кухаркой» ли является тот или иной человек. Важно каково его мышление. Воцерковлен ли человек, который высказывает мнение о Церкви? И, тем более, считает нужным что-то подсказывать Святейшему и иерархам.
Что касается мифа о богатстве. Может быть, и есть священники, которые богаты. Не могу об этом судить конкретно. Когда говорят о богатых священнослужителях, я всегда привожу один пример: благочинный Долинского благочиния, протоиерей Вячеслав Каличава. Милейший человек, только в этом году смог выехать на материк за все прошедшее постсоветское время, настолько он «богат». У него еле-еле хватает денег на то, чтобы его дочь обучалась в мединституте за пределами Сахалина. Причем она учится на бюджетной основе. А у него, кроме нее, еще трое детей. И это — благочинный! Поэтому об уровне богатства можно судить хотя бы по этому священнику.
При этом о насущных и духовных проблемах нигде не говорят, а они действительно стоят остро. Проблемы нехватки мест под строительство храмов, например. В крупных городах с этим вопросом приходится особенно плотно сталкиваться, обсуждать, доказывать, призывать.
Введение духовно-нравственных дисциплин в наши школы и вузы. Об этом тоже не говорят. Если где-то входят в какое-то образовательное учреждение, начинается истерия и вакханалия. «Православие входит в школу, как же так?! Клерикализация!» Но в чем она проявляется — никто не говорит. Лишь вешают старые, придуманные еще с советских времен, ярлыки.
Например, на то, что священнослужитель общается с тем же мэром. Но ведь он избранный народом человек. Если он воцерковлен, то почему он не может общаться со священником и почему священник не может общаться с ним? Он что, из другого теста сделан? Или он должен скрывать свою религиозность из-за того, что стал чиновником? Конечно же, эта проблема надумана и искусственно взращена. Более того, она и искусственно оплачена. Об этом все прекрасно знают, но почему-то стыдливо молчат.
У нас на Сахалине церковной проблемой, конечно же, является нехватка священнослужителей. А ведь не все желающие могут нести то или иное послушание. Один священник может просто служить, а второй является прекрасным проповедником и миссионером. У каждого свои таланты. Здесь же еще и отсутствие помощников у большинства. Ведь сам священнослужитель не всегда может прийти в школу или детский сад.
Это иногда может быть даже неудобно, поэтому есть и должны быть помощники из мирян. В первую очередь, это, естественно, волонтеры, которые несут миссионерское служение в воинских частях, тюрьмах и других социальных учреждениях. Их нехватка, конечно, сказывается.
Пути решения этой проблемы или наверно целого круга проблем я вижу в том, чтобы каждый священник на своем приходе был миссионером, любящим отцом и добрым пастырем, явившим ту любовь, которую явил когда-то нам апостол Иоанн Богослов. За свою жизнь он воскресил несколько десятков человек. Любовь его была так велика, что притягивала людей к его личности, а точнее — к его духовности, и многие хотели походить на него вот в этой всепокрывающей любви. Тогда действительно у каждого из нас появятся помощники. Т. е. выход здесь я вижу всего один — самим своей жизнью явить христианскую любовь на деле, а не на словах.
— Недавно митрополит Варсонофий призвал священников быть скромнее и обличил стремление к роскоши. Как вы решаете эту проблему в епархии? Есть ли она?
— У нас одна из самых небогатых епархий и поэтому такой проблемы нет. На самом деле, как один священник сказал, «Господи, если кого хочешь наказать, дай ему много денег».
— Много споров сегодня идет о катехизации. Как быть с теми людьми, кто пока не готов к церковной жизни, но крестит детей? Ваше видение проблемы?
— Действительно, много приходит людей на крещение, но не все они потом становятся прихожанами, я бы даже сказал — активными прихожанами. Таких еще меньше. Здесь я вижу решение проблемы в следующем: огласительные беседы. Они, конечно же, должны быть. И не в формате одной встречи, а хотя бы не менее трех. Чтобы те прихожане, которые либо хотят стать крестными, либо сами хотят принять таинство Крещения, увидели в священнике обычного человека, но в то же время духовного и высоконравственного, любящего отца. Только после этого мы можем рассчитывать на то, чтобы наши «прихожане» стали нашими прихожанами. Мы должны явить им ту любовь, о которой я говорил немножко выше.
Вопрос эгоизма
— Сегодня часто задают вопрос: как так, у нас в стране 80% православных, строится множество храмов — и при этом самые высокие показатели табакокурения, наркомании, разводов, абортов… Почему так?
— Нам в наследие от советской власти достался указ от 1917 года о том, что женщина вправе сама решать, делать ей аборт или нет. И эти стереотипы носят очень печальный характер. У нас у одного священника, протоиерея Сергия Мощенко, когда его матушка была беременна пятым ребенком, врачи крутили пальцем у виска и говорили, мол, зачем ты это делаешь. То есть наше общество настолько привыкло к этой беде, к беде избавления от детей, что уже не замечает, какой это тяжелый грех, что он накладывает достаточно серьёзные и нравственные, и духовные, и физические последствия.
То же самое касается табакокурения, наркомании. Это все вопрос эгоизма. Вопрос, наверное, прививания, в том числе, добрых, хороших вкусов. Ведь хорошие вкусы прививают так же, как и плохие. Если мы начнем доверять тому, что говорят по телевизору, мы очень быстро станем и наркоманами, и пьяницами, и блудниками, и что только не придет к нам в голову.
К сожалению, плохое прививается гораздо быстрее. Это беда нашего общества, от которой только есть один путь. Попытка прийти, вернуться к нравственным, духовным началам, которые положили наши предки. К тому, что называлось Русью. Тогда тоже и курили, и разводились. Все было. Но люди понимали, что такое грех, приходили в храм, исповедовались, причащались, и от этого менялись, и меняли радикально свою жизнь. Все это, на мой взгляд, происходит потому, что, к сожалению, у многих в головах и сердцах отсутствует понятие того, что такое грех, Кто такой Господь, для чего я живу.
— Сегодня мы видим, как иногда люди отходят от активной церковной жизни — еще недавно причащались каждое воскресенье, а теперь — в лучшем случае раз в месяц ходят в храм, перестают молиться… Почему так? А как учиться молиться?
— Иногда люди отходят от активной церковной жизни. Видимо они не нашли в храме того, что искали. Скорее всего, эти люди были неправильно настроены на духовную жизнь. Искали, может быть, чего-то такого легкого и свободного — приятного времяпрепровождения в храме. А на самом деле сама молитва, сами походы в храм, само богослужение являются трудом. Надо вчитываться, вслушиваться в слова молитвы, надо стараться свой ум держать в узде, чтобы мысли не витали, надо стараться отходить от наслаждений, которые нам предлагает мир в тот или иной момент. Это ведь труд. Видимо, человек, который надеялся найти в Церкви приятное общество для развлечений, быстро и разочаровывается.
Быть добрыми и любящими отцами
— Строя церковную жизнь сегодня, с какими основными проблемами вы сталкиваетесь? Чему учите священников? Чего стараетесь не допустить?
— Священников в первую очередь учу быть добрыми и любящими отцами. На исповеди принимать исповедь, не стараться старчествовать, не давать советы, когда их не спрашивают. Не пророчествовать, не допустить младостарчества и желания учительствовать. Проблемы, с которыми сталкивается каждый священник, конечно, носят и бытовой, и духовный характер. К сожалению, сейчас мало опытных духовников, которые могут что-нибудь подсказать тому же самому священнослужителю. И многим из наших священников опытных духовников как раз и не хватает — таких, как архимандрит Серафим, о котором я говорил. Он мог одной фразой направить человека на правильное целеполагание, на правильную духовность.
Но это не самое, наверное, главное, ведь если мы возьмем 20-е, 30-е советские годы — тогда ходило множество старцев. И старцев правильных. Духовных людей изобилие просто было. А сейчас мы такого изобилия не видим. Мне видится ответ на этот вопрос в том, что у нас открыты храмы. Человек может прийти, исповедаться, причаститься, поговорить. И по его вере священник ему как раз и ответит, может даже и не понимая то, что отвечает. Через него будет отвечать Господь.
Небо благословит — земля не удержит
— Что вы думаете о проекте положения Межсоборного присутствия о монастырях и монашестве? Святейший Патриарх призвал к активному обсуждению этого документа. Как быть с игуменом — назначать архиерей должен или братия может выбирать? Должна ли быть у монаха собственность? Как быть, например, с квартирами? Проблема роскоши игуменов, епископов — как вы видите ее? Должен ли монастырь заниматься социальным служением? Как долго надо испытывать послушника перед постригом? В чем главные проблемы монастырей? Часто говорят, что состояние женских монастырей плачевно….
— Ну о какой демократии мы здесь можем говорить? Я как-то бы предложил, чтобы все же священноначалие назначало игумена. Чтобы не было ни панибратства, ни понимания того, что никакая демократия не должна присутствовать в духовной жизни.
Я не знаю, должна ли быть у монаха собственность. Но если у человека есть квартира, досталась либо по наследству от родителей или от родственников, либо еще откуда-то, пусть она будет, если он к ней не прилепляется душой.
Что касается автомобиля, то и сельский и городской священник не может исполнять в полной мере свое служение, если у него нет автотранспорта. Это необходимость, которая не означает, что нужен роскошный автомобиль. Но на чем-то передвигаться ведь надо. В тот же детский дом поехать, в дом престарелых, в воинскую часть. Ну как добраться до них? Каждый раз не напросишься.
Должен ли монастырь заниматься социальным служением? В этом я не вижу ничего плохого. Есть монахи и послушники, которые приходят в социальное учреждение и помогают социальным работникам в их нелегком служении, помогают в воцерковлении тех людей, которые прожили долгую жизнь и остались в конце жизни у разбитого корыта. Вводят их в русло Церкви, успокаивают, чтобы они отошли ко Господу достойными христианами.
У нас только один монастырь, и в нем самая главная проблема — это нехватка послушников и волонтеров, желающих помочь. Часто говорят, что состояние женских монастырей плачевно. Не имею ответа, у нас, к сожалению, нет женского монастыря в епархии. К этому стремились все мои предшественники, стремлюсь и я, но пока не решается. Видимо, как говорят святые отцы, Небо благословит — земля не удержит.
— Самые главные задачи по епархии, что надо сделать в первую очередь?
— Конечно же, самая главная задача в любой епархии, особенно в нашей, которой исполняется 20 лет в 2013 году, это возрождение духовной жизни, строительство приходов. Чтобы в каждой местности, на каждом селе была своя община, был хоть и маленький, но молитвенный дом. Это духовное образование наших мирян, устройство катехизаторских и богословских курсов, воскресных школ. Это вхождение наших священнослужителей, их помощников в детские сады, школы, средние учебные заведения, высшие учебные заведения, посещение социальных учреждений, тюрем, воинских частей, работа с наркозависимыми, с алкоголезависимыми, т. е. со всеми слоями населения, со всеми институтами нашего общества. И, как я уже говорил, эти задачи возможно решить только при одном условии — когда у священника будут помощники. А привлечение волонтеров возможно только одним — любовью пастыря к своим пасомым.
— По итогам трудного 2012 года — какие выводы? Есть ли проблема диалога с обществом у Церкви? Или это только так в Москве кажется? Затронули вашу епархию все эти антиклерикальные московские новости? Что думаете по итогам?
— Конечно же, эхо антицерковной кампании коснулись и Сахалина. У нас осквернили два храма, изрисовали всякой символикой. Но это все, мне кажется, имеет наносной характер, неглубокий. Скорее всего, это сделали молодые люди, которых настолько оболванили и охмурили, что они возомнили себя какими-то общественными деятелями или борцами. Но на самом деле эти люди, к сожалению, ничего из себя не представляют. Мне их чисто по-человечески жалко. Подобные кампании не находят поддержки у большинства, и даже те люди, которые пересказывают сплетни из интернета, затем просят окрестить детей или освятить квартиру. Интерес и внимание к Церкви только увеличивается.
Оторванности от центра не чувствую
— Владыко, расскажите, как и чем живут сегодня люди вверенной Вам епархии? Насколько остро стоит проблема оторванности от центра, от Москвы? Как можно решить эту проблему? И можно ли в принципе?
— Люди в нашей епархии живут, наверно, теми же проблемами, как и в других. Я не думаю, что остро стоит вопрос оторванности от центра, от Москвы. Так повелось, что когда еще был владыка Даниил правящим архиереем, он приглашал сюда известных священников и общественных деятелей, которые встречались с людьми не только в Южно-Сахалинске, но и выезжали в другие города.
По крайней мере, я не так часто бываю в Москве, но оторванности не чувствую. Если мы возьмем тот же материк, то люди, живя в огромном мегаполисе, в той же столице нашей Родины, будучи друзьями, редко-редко видят друг друга, а чаще общаются по телефону. Наверно у нас та же проблема, и решать ее можно только одним способом — не считать ее проблемой, а иметь желание пообщаться, желание позвонить и лишний раз увидеться.
— Верно ли опасение, что Дальний Восток скоро захватят китайцы? Чувствуется ли в людях уныние?
— Уныние в людях не чувствуется, пессимизма я тоже не встречал. Какие-то разговоры на эту тему идут, но они не носят радикальный характер. Опасения, конечно, есть, но у нас китайцев не так много, в отличие от Хабаровского и Приморского краев. Мы должны помнить, что все находится в руках Божиих. И Церковью, и миром управляет Господь.
— Каковы самые острые проблемы, стоящие сегодня перед регионом?
— Я скажу о нравственных и духовных, об экономических я говорить не вправе. Это проблема общения, проблема воцерковления, проблема возврата к корням и традициям наших предков. Нашей епархии только 20 лет, и нам еще очень и очень много работать.
«Аллилуйя», такие скептические
— Вы ведете активную работу в армии и правоохранительных органах? Что меняется? Как относятся к священникам? Помогает ли Вам здесь Ваш армейский опыт?
— Наши священники активно общаются с силовыми структурами. Это в первую очередь наши милиционеры и ОМОНовцы, которые регулярно выезжают в командировки. Это наши СОБРовцы, ППСники и служащие в армиях. И здесь низкий поклон нашим священникам, которые не только присутствуют на присягах, но и преподают в полковых воскресных школах, на регулярной основе общаются с сотрудниками ГИБДД, которым тоже нелегко стоять на наших дорогах и выслушивать не всегда позитивные отклики со стороны водителей. В этом плане меняется все, и, к счастью, к лучшему.
Еще 9 лет назад мы не могли войти в ворота нашей дивизии. Из-за ворот мы слышали насмешки, в глаза люди боялись насмехаться. Спустя два-три года подвижнической работы наших священников с руководством, с командованием и с дивизиями сложились теплые отношения, которые постепенно переросли в приятельские. К священникам изменилось отношение.
Я вспоминаю, приходишь в первый раз на призыв воинский, когда те или иные команды отправляются с областного или городского призывного пункта в войска. Слышишь сначала «Аллилуйя», такие скептические. Через пять-десять минут общения видишь: это наши нормальные призывники, они нормальные ребята. Да, насмотрелись фильмов, хотят быть достаточно независимыми, оторванными, но, тем не менее, через 15 минут, когда заканчиваешь служить молебен и начинаешь раздавать крестики, они от этого крестика и от иконки не отказываются, и от целования креста, и от получения благословения тоже.
— Какие новые направления в социальной деятельности епархии вы сейчас осваиваете? Например, мы слышали о том, что епархия выделила деньги для организации женского приюта.
— В прошлом году в епархии был организован Отдел социального служения и церковной благотворительности, который возглавил иерей Максим Лобановский. И вот получилось так, что он оказался на своем месте и стал фонтанировать различного рода идеями, которые ему же и приходится воплощать. Нашлись у него волонтеры и помощники, которые вошли в социальные институты, посещают реабилитационные центры, дома престарелых, дома инвалидов. Собралась целая команда людей, для которых роль личности очень высока, а роль личности священника особенно.
На воплощение одной из его идей выделили грант. Так на Сахалине был организован женский приют для беременных женщин, попавших в трудную жизненную ситуацию. Это очень важно для нас — и не только для епархии. Важно в силу того, что другие институты нашего общества видят активную социальную позицию Православной Церкви и, конечно же, начинают понимать, что ее роль в обществе очень высока. Если раньше они к нам скептически относились, то теперь, видя эти добрые дела, начинают менять свое мнение.
Редакция портала Правмир сердечно благодарит информационно-аналитический отдел Южно-Сахалинской и Курильской епархии в лице монахини Иларионы (Фунтовой) за помощь в подготовке материала.
Читайте также:
Митрополит Курский Герман: Архиерей должен быть доступным для всех
Епископ Благовещенский и Тындинский Лукиан: Главная сила — только в вере
Архиепископ Александр (Драбинко): Оптимист-администратор