Монахиня Елизавета (Сеньчукова)
Вопрос: «Зачем мы молимся об усопших?» – основан на двух проблемах. Первая – персональные отношения человека с Богом. Если мы перед Ним один на Один, может ли кто-то вмешиваться? Если Он знает нас лучше, чем кто бы то ни было, как может кто-то пытаться влиять на Его окончательный Суд? Вторая – почему такое огромное значение придается памяти? Зачем мы повторяем трижды «вечная память»? Почему не ограничиваемся просьбой о прощении грехов?
Начнем со второй. Какова природа памяти?
В нашумевшем сериале «Игра престолов» уже ближе к развязке есть эпизод: становится ясно, что персонаж, персонифицирующий смерть, стремится уничтожить персонажа, сохраняющего память мира. Эту угрозу безоговорочно все персонажи считают страшнейшей. Плен, пытки и даже сама смерть кажутся им меньшим злом, чем утратить историю – с именами, фактами и событиями. «Без памяти о прошлом, без истории, мы те же звери», – уверены они.
Автор «Игры престолов» писатель Джордж Мартин – если и христианин, то ну очень формальный, поэтому вряд ли он задумывался над тем, что это значит в реальности сквозь призму вечности. «Чтобы стоять, я должен держаться корней» (Борис Гребенщиков)? Нельзя быть «Иванами, не помнящими родства»?
Думаю, все еще серьезнее – дело не в памяти как механизме психики, а в ее постоянстве, непрерывности.
Прошлое не исчезает, оно есть, пока мы его помним. Пока мы друг друга помним.
Ни один автор, воспитанный в христианской культуре, не может быть свободным от этой идеи.
Когда мы перечисляем свойства Бога: Вездесущий, Бесконечно мудрый, Вечный – мы имеем в виду, что в Нем человечество, все люди связаны и в пространстве, и во времени (это уже относится к первой проблеме: наша связь с другими так же естественна, как наш диалог лично с Ним).
«Бог не есть Бог мертвых, но живых» (Мф.23:32). Мертвых вообще нет – у нас с ушедшими общая память, и это та самая вечная память, в которой останется праведник. Согласно Откровению Иоанна Богослова, у времени есть конец: «Времени больше не будет» (10:6). Что значит: «Не будет времени»? С одной стороны, в этой фразе звучит трагизм: нет больше времени исправлять ошибки, наслаждаться радостями. С другой – констатация факта: нет никакого «завтра», есть только «сегодня». А «сегодня» складывается из всех многих миллиардов «вчера» – из человеческого опыта, сохраненного в памяти.
Кто выпал из памяти, тот лишен вечности. Если в человеке не было ничего, за что его можно было бы запомнить – то был ли он вообще? И кем он будет в вечности? Никем не узнанным, одиноким?
Тут можно возразить: ведь есть же люди одинокие по жизни, которые не оставляют следов ни в чьей жизни. Все их бытие – неосознаваемая трагедия, бесконечный «день сурка», они никому не интересны, им никто не интересен. Неужели эти мученики обыденности не получат смысла хотя бы в вечности?
И здесь мы возвращаемся к проблеме личных отношений человека и Бога.
О тех, о ком не помнят люди (надо понимать, что, кроме лично «незаметных», есть тысячи тысяч даже не имен, а родов, сгинувших навеки в войнах, эпидемиях и просто в историческом процессе), помнит Господь. А должны бы помнить все мы – именно потому, что мы все родня по Богу, по Адаму и по памяти.
Русская литература в лице Гоголя и Чехова некогда обратилась к «маленькому человеку». Тому самому, которого никто не замечает и не запоминает. Это огромный нравственный урок – нет незаметных, нет ничтожных, даже перед людьми нет. Тем более перед Богом, Который умеет ценить людей лучше, чем сами люди. Если великие писатели могли специально сочинить человечка, чтобы рассказать его историю, то тем более достоин истории человек живой или живший.
Такой историей можно считать любую молитву. Причем если молитва о живых – это вроде репортажа, потому что герой истории еще меняется, то молитва об усопших – это эпос, законченная баллада, венок сонетов – завершенная форма.
Про каждого человека можно написать прекрасное литературное произведение. Это и называется «вечная память».