Какой замечательный был у меня друг! Молчаливый. Сдержанный. Печально-строгий. Мы вместе учились в семинарии. Кажется, я его немного боялся, потому что мне он казался настоящим мудрецом с темными непроницаемыми глазами.
Архимандрит Савва (Мажуко)
Что бы он ни делал, куда бы ни шел, у него в руках всегда было Евангелие – аккуратная маленькая книжечка, которая удобно ложилась в карман кителя. Грузим картошку, моем полы, поем в хоре – как только освобождались руки, в его ладошке тут же появлялось Евангелие, и мой товарищ погружался в чтение.
Но чаще всего он просто держал его в руках, и мне это очень запомнилось, потому что – как мы, верующие, смотрим на священный текст? – бережно, благоговейно, трепетно.
А вот этот темноглазый семинарист с лицом пионера-героя как-то по-особому носил Евангелие, пальцами впиваясь в синий переплет, и смотрел на него совсем иначе, будто боялся, что его выхватят из рук.
Он не просто держал книгу в руках, он держался за нее – по-другому не скажешь. Однажды я очень осторожно спросил:
– Почему при тебе всегда Евангелие? Ты его просто из рук не выпускаешь!
– Лечусь от ненависти.
Вот такой ответ. Краткий и волнующий. Я, конечно, знал про его историю с пьющим отцом, который истязает маму, мучает братьев и сестренку, и как это тяжко – простить, примириться, отвлечься. Не надо уточнять и переспрашивать. Но этот неожиданный взгляд – как вспышка молнии! – этот чистый огненный гнев, где-то на дне глаз тлеющий годами – прекрасный и всепожирающий, особенно когда ты знаешь, что по-человечески ты имеешь все основания перерезать горло мучителю.
Как страшна и как обворожительна ненависть! Как трудно противостоять ее пленительной красоте! Кто может спастись от ее сладкого плена?
С годами я понял: бывают такие минуты, когда ничего не остается, как просто схватить в руки Евангелие и не выпускать, не отпускать его от себя – держаться за него, потому что это последнее и самое верное лекарство от всеразрушающей и обезличивающей лавины ненависти.
Фото: raifa.ru
Но куда же скрыться от ненависти, если ты даже не знаешь, где она тебя настигнет?
Читаю о гонениях на верующих. 1922 год. Русский город Шуя, старинный и уютный. Большевики принимают постановление: провести в Воскресенском соборе города процедуру изъятия церковных ценностей в пользу голодающих. Все понимают, что это еще одна провокация безбожников, которые просто ухватились за историю с голодом, чтобы позлить верующих и получить повод разделаться с церковной иерархией.
Их вовсе не волнует судьба умирающих, им важно разгромить врага и конкурента – Православную Церковь. Они подозревают патриарха и епископов в заговоре против советской власти, потому что в силу своей религиозной невменяемости эти люди не в состоянии представить, что у верующих могут быть какие-то другие мотивы, кроме политической борьбы и экономических интересов.
Четверть населения города Шуи собралась на соборной площади, чтобы не допустить безбожников к святыне. И ведь не пустили. Обескураженные злодеи привезли на площадь солдат и грузовики с пулеметами. Испугать ли они хотели или имели серьезные намерения, но началась стрельба по защитникам собора, по старикам, детям и женщинам. Были убитые и раненые. А потом прошел громкий процесс, закончившийся расстрелом священников, которые вместе с невинно убитыми прихожанами стали новыми молитвенниками и покровителями старинного города Шуи.
Красивая и грустная история. Настоящее житие, а уж житийная литература должна будить только благочестивые чувства. Но когда я читаю или слышу о подобных злодействах, сердце вскипает ненавистью и возмущением. Меня будто пронзает отчаяние этих людей, их гнев и слёзы.
Пальцы сжимаются в кулаки, и я не знаю, как бы себя повел, оказавшись на той залитой кровью соборной площади.
Простые люди, верующие богомольцы, годами и десятилетиями ходили в этот храм, дышали его святым воздухом, с детства помнили утреннюю тишину его сводов и в этой тишине целовали любимые иконы, перед которыми стояли их бабушки, матери и отцы.
Это ведь не просто древняя постройка, это храм, где отпевали дедушку, где меня крестили, и где каждый раз я подхожу к Святой Чаше, касаясь вечности, боясь даже глаза поднять перед этой святыней.
И сюда, в это святое место заходит ватага небритых, пропахших брагой злодеев, которые, не снимая фуражек, не выпуская изо рта папирос, зверски ухмыляясь, нагло лезут в алтарь, срывают с икон ризы, грубо сбивают серебряные оклады со святого престола в алтаре, грязными руками хватают Чашу, ломают мощевики, сделанные с такой любовью, с таким благоговением, что даже губам боязно к ним прикоснуться.
Как пережить эту несправедливость? Как принять спокойно и кротко, что достойных людей, невинных и скромных праведников бросают в тюрьмы, проводят показательные суды, обливают грязью и постоянно врут, без конца врут и клевещут?
Мне нельзя читать такие книги. Мне это вредно. Тревожно задумываюсь, долго отхожу.
И вот вопрос: а как я поступил бы на месте церковных иерархов? Как правильно? Как по-христиански? Ведь это 22-й год – время больших побед и успехов белого движения – армии Юденича, Деникина, Колчака кольцом стягивались вокруг большевиков, об этом знал и патриарх и епископы, и они могли, воспользовавшись народным возмущением, организовать борьбу, сплотить верующий народ, но не терпеть же это чудовищное унижение! Но разве они воспользовались этим шансом, пошли на такой риск?
Наши святители оказались верны Евангелию, они поступили мудро, не как политики, а как ученики Христовы, потому что настоящая мудрость только там, где подлинная доброта. Святитель Тихон умолял церковный народ проявить терпение, не допускать кровопролития и озлобленности. Митрополит Петроградский Вениамин использовал все возможности переговоров, переписки, встреч, убеждения, чтобы максимально мягко и мирно выйти из этого конфликта. Замечательный серебряный иконостас Казанского собора, пожертвованный казаками после кампании 1813 года, пустили на лом. И ведь это только один из эпизодов осквернения святынь в епархии владыки Вениамина.
- Патриарх Тихон и митрополит Вениамин
Как они могли? Как руки их поднялись на такое? Но владыка никого не проклинал, не взывал к отмщению, он оставил себе только право умолять – и правых, и виноватых – не озлобиться, не опуститься до ненависти и пролития крови. И сам же пострадал за свою доброту и благородство. Он был расстрелян вместе со своими соратниками. Их убили, этих невинных и незлобивых людей!
А мне всё неспокойно. Куда нам, христианам, спрятаться от этой несправедливости? Куда уйти, к кому обратиться человеку, который страдает от этой несправедливости, – как же много ее в нашем мире, как широки ее берега! – кто с ужасом чувствует, как это просто и упоительно, естественно и оправданно, когда рука, будто сама, тянется к ножу, когда ты имеешь все основания ответить врагу его же оружием, ведь правда – на твоей стороне.
Как же удержаться? Хватайся за Евангелие! Держись за него! Не можешь читать – крепко ухватись руками – Боже, спаси нас от ненависти!
Церковь всегда была нищей и гонимой, и если у нас сейчас что-то есть, и мы собираем и храним ценности и богатства, и нас никто не трогает, мы живем в спокойное время – отберут, даже не сомневайся, – придет час! – и обидят, и оскорбят, и посмеются, и убьют, потому что мы ученики нищего Учителя, Бездомного Странника, Распятого Святого, который среди жуткой боли и страдания молился за своих убийц и мучителей. И примеру его нечеловеческой доброты следовали все его послушники.
Евангелие – учебник доброты. Трудный учебник. Простой и трудный. Ни на мгновение нельзя нам выпускать его из рук и из памяти, сопротивляясь ненависти и злобе изо всех сил, пусть это и требует почти нечеловеческих усилий. Но если даже мы, христиане, не лечимся от злобы и ненависти, что станет с нашим зачумленным миром?
Я старался сделать всё, что мог,
Не просил судьбу ни разу: высвободи!
И скажу на самой смертной исповеди,
Если есть на свете детский Бог:
Всё я, Боже, получил сполна,
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу, спаси от ненависти,
Мне не причитается она (А. Галич, «Кадиш»)
Христос – детский Бог. Он – наставник доброты и учитель незлобия. Только доброта делает богоподобным. Если выбор между добротой и справедливостью, – будь со Христом! – останься с добротой, спаси и себя, и эту измученную землю от ненависти!
Читайте также:
- Мед и сахар в разговорах о Боге
- Запах хлеба, или Как рассказать о Причастии?
- Пастырь детей и деревьев