“Хочу быть настоящим мужчиной, хочу уметь постоять за себя. Батюшка, благословите заниматься боевыми искусствами. Это не грех?”, — с таким или подобным вопросом обращаются порой молодые люди к священникам. Но на самом деле проблема более серьезна и глубока: насколько в принципе совместимы боевые искусства и Православие, возможно ли такое “соединение”? И как вообще относиться в наших крайне сложных сегодняшних условиях к проблеме противостояния внешней агрессии, злу? Решимся предложить свой вариант ответа на эти столь актуальные сегодня вопросы.
Стремление к защищенности
Желание юноши или молодого мужчины научиться приемам самообороны вполне объяснимо, тем более в наши дни, когда зачастую и по улице бывает трудно пройти так, чтобы никто не задел, чтобы не натолкнуться на чей-то недружелюбный, а то и попросту угрожающий взгляд. Хроники происшествий пестрят сообщениями о разбойных нападениях, избиениях, групповых драках и тому подобном. И даже самый миролюбивый человек начинает задумываться: “А не правду ли говорят, что лучший способ защиты — нападение? И не надо ли готовиться к войне, если хочешь мира?”.
Боевые искусства Востока (каратэ, ушу, тэквондо, дзю-до, айкидо и т. п.) стремительно вошли в жизнь европейского, в том числе и российского общества и прочно утвердились в ней. Этому способствовали как активная реклама этого “продукта древней культуры” киноиндустрией и СМИ, так и огромное количество самоотверженных энтузиастов. При всем разнообразии этих боевых систем их объединяет общий принцип: требующий больших физических и моральных усилий тренинг, позволяющий овладеть техникой, дающей возможность вести поединок с одним или несколькими противниками. Условно школы разделяются на “мягкие” и “жесткие”, но цель всех методик одна: научить адепта школы наносить противнику поражение, удар за ударом, оставаясь при этом наименее уязвимым.
В чем секрет такой популярности восточных единоборств? Наверное, есть целый комплекс причин, обуславливающих любовь к ним со стороны не только мужчин, но и представительниц “слабого пола”, стремящихся от своей слабости избавиться. Однако хотелось бы остановиться здесь на наиболее существенном. Как уже отмечалось выше, мир, окружающий нас сегодня, — страшный мир. И люди этого мира боятся, — боятся жизни, боятся подобных себе людей. И ищут защиты, точнее — ощущения защищенности.
И образ, скажем, каратиста в белоснежном кимоно, стремительно передвигающегося по татами и наносящего ногами и руками молниеносные удары, от которых с треском раскалываются доски и крошатся в оранжевую пыль кирпичи в руках “ассистентов”, — образ человека, в высшей степени защищенного, могущего не бояться никого и ничего. Этот образ привлекает, становится примером для подражания; подростку, юноше, молодому, только входящему в совершенный возраст мужчине очень хочется стать “таким”.
Евангелие и искусство боя
Но мы не говорим в данном случае о том, насколько уместен подобный способ “защиты” от внешнего мира для людей неверующих, нецерковных, не видящих в подобном выборе никакой моральной проблемы. Вопрос в другом: что ответить христианину, подошедшему к священнику в храме и спрашивающему у него благословения на овладение искусством единоборства?
Первое, к чему мы обращаемся в данном случае, это Евангелие, в котором содержатся ответы вообще на все вопросы. Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую (Мф 5:39)1. Уместно ли для христианина после таких слов Христа целенаправленно учиться не только тому, как не допустить удара в правую щеку, а тем паче в левую, но и тому, как нанести ответный сокрушительный удар?
Всем известно расхожее утверждение: “Добро должно быть с кулаками”. Но в том-то все и дело, что, приучившись пользоваться ими, оно постепенно перестает быть добром. Апостол Петр, желая защитить Христа от посягательства воинов, посланных первосвященниками и старейшинами народа израильского, извлекает меч и отсекает ухо одному из слуг первосвященнических. И что же? Господь останавливает его: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут (Мф 26:52). Мало того — Он исцеляет раненого.
Можно было бы сказать, что пример Христа недостижимо высок, можно сослаться на то, что Он шел к исполнению цели Своего земного служения, готовился пострадать за человеческий род, быть распятым, умереть и тридневно воскреснуть. Но дело в том, что следование примеру Христа мы видим и в жизни целого сонма не только святых, но и просто благочестивых христиан, искренне верующих, что, по слову Господа, блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф 5:5). Один из наиболее ярких случаев такой кротости — столь известный эпизод из жития преподобного Серафима Саровского, когда он, находясь в глухом лесу, будучи чрезвычайно сильным человеком и имея в руках топор, в полном смысле этого слова опустил руки и дал избить себя до полусмерти, искалечить на всю жизнь напавшим на него разбойникам. Согласимся, что не всякий решится на подобное с бесстрашием святого, кто-то постарается защититься, возможно, что и успешно. Но и в таком случае для церковного человека правильной реакцией на такое происшествие станет покаяние в том, что заповеди Христовой исполнить он не смог, а не горделивое кичение: “Как я их!”.
Наиболее часто звучащее со стороны тех, кто пытается “облагородить” искусство боя, возражение звучит примерно так: “Но ведь не обязательно нужно применять приобретенные навыки. Можно просто ими владеть”.
Однако верующему человеку известно, что такое искушение. И очень большое искушение — именно в том, чтобы применить подобные навыки.
Что бы ни говорилось о боевых искусствах, как бы ни преподносились они в качестве “системы гармоничного развития личности”, очевиден факт: личность человека они как раз-то и деформируют, причем очень определенным образом.
У спортсмена, который занимается боевыми искусствами (пусть даже это будут “традиционные” бокс или борьба2), поневоле формируется то, что можно было бы назвать, по выражению известного церковного писателя архимандрита Рафаила (Карелина), “комплексом боя”. Он проявляется, в частности, в том, что любую ситуацию человек начинает оценивать с точки зрения своих физических (читай — боевых) возможностей. В подходе ко всему, что раздражает, оказывается противно его воле, уже заключается некая внутренняя агрессия, базирующаяся на способности качественно ее реализовать.
Из чего состоит тренировка спортсмена-бойца? Необходимый комплекс упражнений для развития силы, гибкости, координации… А еще? Отработка защитных движений (они, впрочем, никогда не рассматриваются в отрыве от ударной или атакующей техники)… И — постановка удара. Годы уходят на то, чтобы “поставить” удар, способный “выключить”, отправить в нокдаун или нокаут, наконец, убить предполагаемого противника. Если для легкоатлета кульминационным моментом является прыжок на максимальную высоту или предельное ускорение на финише, для нападающего в футболе — забитый гол, для шахматиста — поставленный сопернику мат, то для бойца — это удар, в который вложены все силы, после которого противник уже не может продолжать поединок. В таком ударе помимо обычной человеческой (или нечеловеческой) жестокости присутствует и очевидный оккультно-мистический момент. Что, например, означает душераздирающий крик — “кия”? “Ки” — энергия, “я” — движение. Движение энергии в этом ударе… Какой энергии, чьей? Божественной? Наверное, вопрос этот излишен.
Оккультно-мистический момент вообще неотделим от занятий боевыми искусствами, причем даже в том случае, если они предельно освобождены от религиозного содержания, максимально приближены к спортивной дисциплине. “Ката” в каратэ — своего рода медитация в движении, такая же медитация — сосредоточение в начале и в конце тренировки. А что такое “поклонение духу школы (или учителя)”, если не откровенное язычество? Что такое позы и движения, копирующие движения представителей животного мира — вплоть до перенимания каких-то поведенческих признаков?.. Но даже и там, где всего этого нет, присутствует самый дух — некая нить, связывающая между собой все боевые традиции, — дух, прямо скажем, совсем не христианский. И потому невелико “положительное” отличие, к примеру, рукопашного боя от каратэ, дзю-до или айкидо.
Доверие Богу или непротивление злу?
И все-таки, даже после всех приведенных выше рассуждений вопрос о “защищенности”, о возможности “постоять за себя” для многих остается открытым. Для кого-то причина этого в гордости и самолюбии, для кого-то — все в том же страхе перед жестокой и потому пугающей действительностью, которая нас окружает.
Почему отказался от возможности “постоять за себя” преподобный Серафим? Известны его слова: “Как железо предается кузнецу, так я предал себя всецело Богу”. В них — необходимое для каждого христианина доверие Богу, Его всеблагому Промыслу, вера в то, что Господь никогда не оставляет человека, который решился исполнить Его заповедь, что без воли Его и волос с нашей головы не упадет (см. Мф 10:30).
В этой вере для христианина — основа его защищенности, такой, какой не имеет никто, даже обладатель черного пояса и самого высокого дана по кекусинкай-каратэ.
Но, конечно, христианство — не толстовское “непротивление злу”. И есть случаи, когда даже и не ради себя, но ради других людей приходится злу противостоять. В том числе — и на физическом уровне. Однако одно — сделать это по необходимости, другое — иметь это основным содержанием жизни.
Есть и такая страшная реальность, как война. Война — всегда зло, даже тогда, когда она освободительная. Но, по правилу святых Отцов, когда предлежат два зла, необходимо иметь мужество выбрать наименьшее из них, чтобы избежать большего и избавить от него других. И на войне приходится не только убивать, но и… учиться убивать. Это действительно страшная реальность.
Но война есть война. И народ, не желающий кормить свою армию, кормит чужую, и это всегда выливается в еще большее зло. Поэтому если христианин, отказывающийся от возможной самозащиты ради Евангельской заповеди, проявляет добродетель, то политики, не заботящиеся о наличии армии, способной защитить государство от внешней агрессии, народ свой предают. И, пожалуй, единственное место, где оправданы самой необходимостью и искусство рукопашного боя, и иные в полном смысле боевые искусства, — это армия и те подразделения и службы, которые несут ответственность за безопасность страны. Хотя, если человек, стоящий на страже этой безопасности, настоящий христианин, то он всегда будет относиться к своему долгу как к долгу скорбному, порожденному несовершенством нашего поврежденного грехом бытия. Потому выполненное задание и выигранный поединок или бой заставят не только и не столько радоваться, сколько каяться в пусть невольном, “необходимом”, но все же грехе.
И еще — небольшое, но красноречивое свидетельство из жизни, также способствующее внесению ясности в отношении поставленной проблемы. Практика свидетельствует о том, что люди, занимающиеся боевыми искусствами (в том числе и очень серьезно), в Церковь приходят. И тогда их занятия зачастую постепенно сходят на нет. Но бывает и так, что начинают тренироваться в секциях восточных единоборств воцерковившиеся уже христиане, и это обязательно снижает напряженность их церковной и духовной жизни, если и не уводит из Церкви совсем.
Поэтому, кажется, надо прислушаться к слову апостола Павла: Все мне позволительно, но не все полезно (1 Кор 6:12) и сделать правильный выбор, по крайней мере, для себя.
1Рассуждение автора нисколько не теряет своей значимости из-за того, что удар по правой щеке (соответственно тыльной стороной ладони) был ритуальным оскорблением у иудеев. В сущности, всякий удар — это не только физический ущерб, но и оскорбление достоинства человека как образа Божия. — Ред.
2Относительно традиционности бокса и борьбы необходимо, как представляется, сделать оговорку: когда ими занимаются женщины, это не только нарушение традиции, но и грубейшее попрание онтологического статуса женщины в тварном мире. — Ред.