«Если я не верю в Причастие, то заражусь?» Литургия до и после пандемии
Указ Патриарха вызвал в сети бурю. Мнения были полярные: от «наконец-то разумные доводы» до «нет веры в Церкви, раскольники!». Богослов Тимур Щукин — о том, может ли через причастие передаваться вирус и почему верующим важно причащаться.
Тимур Щукин
Вирус из Китая изменил мою жизнь, изменил мое церковное бытие и даже внес существенные коррективы в актуальную богословскую повестку. Кто знает, может быть, споры о том, можно ли причащаться во время эпидемии, перерастут в настоящий богословский кризис или же останутся фейсбучным трепом. В любом случае высказаться надо, и я предлагаю пару новых аргументов.
Мысль первая. Те, кто считает, что причащение не может быть причиной распространения вируса, полагают ли также, что священнослужители, которые потребляют Святые Дары, не находятся в группе риска по алкоголизму? Может ли дьякон, регулярно получающий дозу этанола, превышающую ту, что организм может переработать без существенных последствий, «заразиться» алкоголизмом? Безопасно ли для человека, который был когда-то «анонимным алкоголиком», становиться священником? И если все же опасно, то почему?
В конечном итоге и способность переносить вирусную инфекцию, и способность пьянить — это свойства той жидкости, под видом которой нам преподается Кровь Христова. И если мы не отрицаем одно свойство, то не должны отрицать и второго.
Вероятно, поскольку Тело и Кровь Христа — это Тело и Кровь воскресшего Христа, то они не подвержены тлению, как предметы не-воскресшего мира. Но могут быть тленными, поскольку существуют здесь, в тленном мире.
Евангельская параллель: воскресшее тело Христа по природе не могло иметь ран и следов мучений, но по особому решению Христа, для вразумления апостола Фомы, раны на руках и ребрах открылись. В этом смысле правы те богословы, которые говорят, что физические свойства Тела и Крови «активируются» в зависимости от молитвенного настроя конкретного человека, от его личных отношений с Богом и, в конечном счете, от божественного усмотрения относительно него.
Мысль вторая. Очень редко встречается тезис о том, что, вообще-то, для православного христианина общественное богослужение не является единственно возможной формой богообщения. Мы привычно противопоставляем Литургию — как нечто самое важное в христианской жизни, как то, что ее центрирует, — и келейную молитву, которая словно бы дополняет Главное Богослужение. А точнее, является его отголоском, осколком.
Это верно лишь в том случае, если мы индивидуальную молитву трактуем как не-Литургию. Но так быть не должно. Цель молитвенного делания христианина в том, чтобы всю свою жизнь сделать непрерывным причащением. Но чаще всего наша жизнь — еженедельное странствие с гарантированным возвращением по воскресеньям из «страны далече» к бытийному центру.
Центр христианина должен быть всегда здесь, в уме, в сердце. Слова Христа «Царство Небесное внутри вас» нужно иметь смелость толковать буквально.
Приведу слова преподобного Анастасия Синаита (великого отца Церкви, а не пиетиста-протестанта):
«…Как только человек становится одушевленным и богозданным храмом Божиим и Отец, Сын и Святой Дух вселяются в него и ходят в нем, то богоносная душа его удаляется от всякого желания присутствовать в тварных церквях, участвовать в зримых жертвах, вещественных собраниях и праздниках человеческих; она уже не желает поклоняться Богу “ни на горе сей, ни в Иерусалиме” (Ин. 4:21).
Ведь такой человек внутри себя имеет Отца, внутри имеет Сына — Архиерея, внутри имеет Духа — истинного Огня, внутри имеет истинную жертву «дух сокрушен» (Пс. 50:19), внутри имеет жертвенник — чистую совесть, внутри имеет жертву умилостивления — духовные слезы, внутри имеет горний Иерусалим — радующуюся душу. Наконец, он, как духовный, духовными очами приносит жертвы».
Понятно, что Анастасий Синаит вовсе не отрицает необходимость общественного богослужения, как не отрицали его величайшие богословы-исихасты вроде Григория Паламы. Но ценность внешней жертвы относительна, в то время как ценность внутреннего делания — абсолютна.
Прошу понять меня правильно. Государству и обществу нужно найти какой-то разумный баланс между требованиями санитарного характера и необходимостью сохранить привычный ритм жизни. Разрушение последнего опаснее вируса.
Я, например, с ужасом думаю о том, что значат для работающего горожанина трехнедельные (минимум) каникулы посреди года, притом что уже закрылись большие музеи, театры и синематографы. Мои трое детей, сидящие дома, — это дополнительная нагрузка на родителей, а в некоторых случаях невозможность для родителей работать. То есть дополнительный вклад в экономический коллапс.
Кроме того, разумеется, многие подросшие дети не будут три недели сидеть дома — они будут сбиваться в стайки, для членов которых нарушать санитарные и прочие нормы скорее доблесть, чем преступление. И это только один из пунктов в длинном списке «потерь».
Чем больше этих потерь, тем слабее человек, тем меньше у него моральных, а значит и психофизиологических ресурсов противостоять болезни.
Вирус унесет много жизней, но еще больше, возможно, умрет в результате последствий карантина. Как тут быть?
Потому я опасаюсь массового закрытия храмов из соображений безопасности. Должна быть какая-то нить, связывающая нынешнее наше положение с прежней «нормальной жизнью». И пусть этой нитью будет Литургия.
Но именно для этого-то и нужно правильно осознать, что такое Литургия. Понимать, что самое ее существо — не столько во внешней манифестации церковного множества, сколько в личном соединении с Богом, соединении, которое не разрушается в течение недели, соединении, которого ожидает вся вселенная.
Фото: Симбирская митрополия