12 января глава синодального Отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин предложил обсудить идею создания “православной партии”. В развитии своего предложения отец Всеволод сказал:
«Церковь позитивно воспринимает перспективу создания христианских или православных партий либо внутрипартийных групп, но не будет оказывать им эксклюзивной поддержки или давать благословения. Церковь — для всех, а не для сторонников одной политической силы».
В интервью порталу “Правмир” 16 января отец Всеволод уточнил свою позицию:
“Я не призывал создавать православные политические партии, а, напротив, очень скептично задал вопрос о том, возможны ли они. Мне очень интересно услышать реакцию. Кстати, реакция оказалась совсем не такой скептической, как моя, поддержали эту идею многие. За несколько дней мне прислали несколько инициатив и предложений войти в такую партию, положительно высказались некоторые представители нехристианских религий и инославных конфессий”.
Читайте: Протоиерей Всеволод Чаплин о митингах и православной партии, сетевых тигрокрысах и волшебниках
Протоиерей Всеволод Чаплин
Стоит ли говорить, что эта тема вызвала неизбежную дискуссию в блогосфере, что само по себе уже свидетельствует о её значимости как для сторонников активного присутствия Церкви в политики, так и для её противников.
Однако, как это часто бывает в дискуссиях на тему “православие и политика”, вопрос о самой “православной партии” стал отходить на второй план, уступая месту более общим вопросам, без прояснения которых эта тема просто не имеет никакого смысла. Прежде, чем ответить на вопрос – нужна ли православным “православная партия”, стоит ответить на целый ряд более общих и гораздо более принципиальных вопросов, а именно: насколько православным необходимо заниматься политикой?, насколько совместимы православие и политика?, насколько православная политика в современной России нуждается в партийно-парламентском пути или есть какие-то иные, более эффективные варианты?
Все эти вопросы поставлены совсем не в первый раз – их обсуждению посвящена вся православно ориентированная мысль в России последних двадцати лет, которая опирается не только на опыт своих предшественников как на Западе, так и в дореволюционной России, но и на всё то политическое богословие, которое со времен Константина Великого развивается во всем христианском мире. То есть с тех времен, когда по воле одного человека христианство из гонимой и достаточно аполитичной религии вдруг превратилось в господствующую конфессию Римской империи. Поэтому нельзя сказать, что идея создания “православной партии” для самих православных активистов выглядела хоть сколько-нибудь неожиданно – в этой среде подобные идеи не только обсуждаются каждый день, но и периодически воплощаются в жизнь, хотя само воплощение каждый раз оставляет желать лучшего.
Самое точное свидетельство этого провала – полная безвестность таких попыток за пределами этой среды, а ведь каждая такая партия претендует на то, чтобы выражать интересы чуть ли не большинства населения страны. И вот этот негативный опыт сегодня требует особого обсуждения, без него все разговоры о “православной партии” будут просто беспредметными, а следовательно, бессмысленными. В этой беспредметности заключается один из самых главных пороков нашей публицистики, рассуждающей на тему “православие и политика”. Ведь говорить о православии вообще и о политике вообще, конечно, очень интересно и позволяет построить самые красивые воздушные замки, какие только можно себе представить. Но опуститься на грешную землю и обсудить реальное осязаемое православие и реальную осязаемому политику, каковыми они являются на самом деле, во всей своей противоречивости и непредсказуемости, готовы только те, кто действительно заинтересован в создании подобной партии.
Насколько православным необходимо заниматься политикой?
Вопрос совсем не праздный и ответ на него совсем не очевидный, хотя для многих здесь даже обсуждать нечего, всё как будто бы самоочевидно, – причем, как с одной, так и с другой стороны. Однако прежде, чем ответить на этот вопрос, имеет смысл оговорить самый неожиданный, но вместе с тем самый принципиальный вопрос в этом контексте – а что мы, собственно, называем “православием”? Проблема в том, что православие как общественно-политическая сила в самых разных исторических контекстах существует в “превращенных формах”, то есть выступает не само по себе, как Церковь Христова, а как движение, отстаивающее какие-либо ценности и интересы, имеющие весьма косвенное отношение к самому православию.
Это обстоятельство связано не с тем, что какие-то хитрые и циничные политтехнологи от имени Церкви пытаются придать православию “удобную” форму, а с тем, что в процессе своей адаптации к различным культурам и субкультурам православию как таковому приходилось ассоциироваться с теми временными и локальными явлениями, которые позволяли Церкви закреплять свои позиции “на местах”. Само по себе это ассоциирование было неизбежно и необходимо в миссионерских целях, иначе бы православие выродилось в секту непримиримых ригористов, но вместе с тем этот путь имел и свои издержки, главная из которых – подмена православия тем, чем оно не является. В итоге мы можем наблюдать очень многих людей, которые готовы поддержать православие по таким причинам, которые к самому православию не имеют никакого отношения. Примеров этой бессознательной подмены можно привести очень много, ими насыщена вся церковная история.
Самый распространенный случай – когда православие подменяется банальным патриотизмом и государственничеством, если не сказать больше – откровенным национализмом и империализмом. Логика этой подмены не очевидна для многих благонамеренных и незамутненных прихожан, но она лежит на поверхности: если наша нация/страна/держава “православная”, то, следовательно, её интересы это интересы православия. Сложнее бывает, когда приходится конфликтовать с другой православной страной, тогда вступает в силу иная логика: наше православие более “подлинно”, а их православие менее “подлинно” и, вообще, не совсем православие.
Главное здесь – не выяснить критерии православности, а оправдать свою сторону только потому, что она “своя”. Конечно, эта логика примитивна до вульгарности, но ею руководствуются очень многие из тех, кто пытается под видом “православной партии” предложить обыкновенный национализм или этатизм, ничуть не задумываясь о причинно-следственных связях этого предложения. Однако не стоит думать, что эта подмена касается только крайностей правого и консервативного толка, а также, что за этой подменой нет ничего, кроме неотрефлексированной политической эмоции. Природа этой подмены гораздо сложнее, чем лишь попытка вооружиться именем Церкви.
Фото: НикВасилич, photosight.ru
Во-первых, аналогичную подмену можно наблюдать по всему спектру идеологических предпочтений, а не только на его правом полюсе. Например, достаточно вспомнить идеи “христианского социализма”, которыми была увлечена значительная часть русской религиозной интеллигенции начала XX века и которые зачастую остаются социалистическими в большей степени, чем христианскими. Если какая-то группа социалистов вдруг решила, что справедливость это христианская ценность по преимуществу, то само христианство их будет интересовать только до тех пор, пока оно солидарно с этой ценностью.
Другой пример – идеи “христианской демократии” или “христианского либерализма”, где от самого христианства зачастую остается только одно название, что мы хорошо видим на примере многих западных партий подобного толка. И тот факт, что эти партии удержались на поверхности политической жизни западных государств лучше, чем их право-радикальные аналоги, говорит лишь о том, что сама система современной либеральной демократии на Западе не позволяет христианству заявить о себе в политике иначе как под вывеской соответствующей, – либерально-демократической – идеологии, которая хоть и кажется общим местом западной жизни, но на самом деле остается именно идеологией.
Таким образом, подмена православия обычными право-радикальными настроениями – это лишь один из очень многих примеров подмены христианства светскими идеологиями, просто наиболее заметный пример в нашей ситуации.
Во-вторых, идеи “православного патриотизма” и “православной державности” в самой православной традиции имеют не меньше оснований, чем идеи “христианской демократии”, но другой вопрос, что эти основания среди самих православных патриотов и державников очень часто превращаются лишь в средство. Нередко приходится слышать от либеральных критиков нашего православно-патриотического движения, что там якобы господствуют идеи “Третьего Рима” и “Катехона”, что там все являются большими поклонниками истории Византии и Московского царства, так что всё это движение кажется сплошным богословским семинаром.
Признаюсь, что когда я много лет назад открывал для себя это движение, оно мне представлялось именно таким семинаром, но очень скоро мне стало очевидно, что те же самые идеи “Третьего Рима” и “Катехона” зачастую остаются в этом движении не более чем академической “эзотерикой”, которую на полном серьезе готовы обсуждать лишь особо “посвященные” адепты. Вообще, сугубо концептуальные, идеологические императивы в этом движении обсуждаются не больше, чем в любом другом – как идеи неомарксизма среди тех, кто голосует за КПРФ или идеи Венской школы позитивизма среди тех, кто голосует за “Яблоко”.
Вот это отсутствие настоящего интереса к концептуальным основаниям своей идеологии в современном православно-патриотическом движении объясняется как раз той самой подменой православия политикой. Если бы наше православно-патриотическое движение в целом действительно бы было озабочено идеями “Третьего Рима” и “Катехона”, действительно было бы хотя бы тем самым “кружком исторической реконструкции”, в котором его часто обвиняют, то его судьба была бы совсем иной – по меньшей мере, названия соответствующих организаций и имена их лидеров были бы известны далеко за пределами их собственной среды и их бы пришлось учитывать в публичном политическом пространстве, как приходится учитывать саму Церковь.
На самом же деле идеи “Третьего Рима” и “Катехона” именно потому не особенно интересуют наших “православных политиков”, что они им – просто мешают, потому что предлагают такое видение мировой истории, в котором Россия и русские обладают определенной миссией не по самому факту своего существования, а только лишь с определенного момента, по целому ряду исторических причин, которых вполне могло и не быть.
Идеи “Третьего Рима” и “Катехона” говорят о том, что Россия могла и не обладать никакой миссией, и её история могла пойти по другому пути, и самой России вообще могло не быть, в то время как нашим “православным политикам” нужно, чтобы Россия с самого начала была велика и уникальна, так что сама идея оправдания России выглядит для них кощунственно. Поэтому иные идеологи этого движения хотят обосновать величие и уникальность России за счет самых экстравагантных теорий откровенно языческого и оккультного характера, где Русь “изначально” представляет собой нечто большее, чем сама Византия, а по большому счету нечто подобное самой Церкви, если не больше…
Для таких настроений, на гране откровенного россиебежия, идеи “Третьего Рима” и “Катехона” выглядят слишком мелко и приземленно, поскольку они вписывают Россию в контекст мировой истории и обуславливают её этим контекстом. Россию и русских в этих идеях просто “посчитали”, а нашим “православным политикам” очень не хочется признавать свои позиции исторически обусловленными и логически исчисляемыми.
Поэтому нужно совсем не знать наше православно-патриотическое движение, чтобы видеть в нем жертву каких-то византийских или славянофильских идей. Идеи здесь вторичны, они только средство для обоснования собственной исключительности, как и само православие. Конечно, на пути подмены православия политикой все возможные богословские теории, обосновывающие особую роль российской государственности, могут быть цинично использованы, но парадокс в том, что эти теории как раз никем, по большому счету, не используются.
Зачем прибегать к промежуточной идее “Третьего Рима”, если и так “всем понятно”, что интересы православия и интересы России полностью совпадают? Зачем нужно искать какие-то “обоснования” и “оправдания” своей стране и своему народу, если эта страна и этот народ уже являются самыми важными ценностями из всех возможных? Так что не стоит видеть в нашем православно-патриотическом движении какие-то идейные заблуждения и винить сами идеи – идеи только облагораживают это движение, оформляют, окультуривают. Идеи заставляют задуматься и обсудить себя. Не идеи влекут за собой это движение, а страсти – страсти, которые как раз очень боятся ограничить себя какой-либо идеей.
Насколько совместимы православие и политика?
Я отвечу на этот вопрос “с конца”, без лишних предисловий: если бы православие и политика были бы несовместимы, то мы бы просто ничего не знали о православии – мы, жители России XXI века. Потому что для того, чтобы православие дошло до нас из Палестины I века, для этого Церковь должна была сделать множество политических шагов навстречу нехристианскому миру, как, впрочем, и сам нехристианский мир должен был сделать много шагов навстречу Церкви. Эти встречные шаги могли быть обусловлены разными причинами, но итог был общий – заметное усиление и распространение Церкви.
И это главная причина, почему Церковь нуждается в политике – потому что православное христианство это вселенская, миссионерская религия, которая заинтересована в обращении максимально большого числа живущих людей в соответствии с последней заповедью Христа (Мф 28:19). Исходя из этой самоочевидной задачи, Церковь просто не может не использовать политические ресурсы, чем она всегда занималась – по меньшей мере, со времен Константина Великого.
Кроме чисто миссионерских целей, Церковь вынуждена обращаться к политике ещё по одной, не менее очевидной причине, – для защиты своих собственных интересов как отдельной социальной группы, нуждающейся в том, чтобы соблюдали её права, главные из которых это права на безопасность, благополучие и свободу проповеди.
Эти две причины часто путают, что создает большую неразбериху в вопросе “православие и политика”. Каждый православный политик должен отдавать себе отчет в том, что одно дело – церковная миссия и другое дело – защита Церкви как социальной группы. Церковная миссия – это вторжение Церкви в мир, здесь Церковь выступает в активной, наступательной позиции, рискуя вызвать сопротивление, иногда весьма опасное для жизни самих христиан. Защита прав Церкви – это защита Церкви от мира, здесь Церковь выступает в оборонительной позиции, подобно любой другой социальной группе.
Конечно, защита прав Церкви тоже может быть использована в миссионерских целях, ведь одним из первых жанров христианской проповеди была апология (защитительная речь), прославившая первое поколение отцов Церкви – апологетов. Но когда само миссионерство превращается в средство защиты прав Церкви, то его убедительность ставится под вопрос – внимательные люди прекрасно понимают, когда им проповедуют Христа, а когда “права качают”. И вот это различие имеет определяющее значение для всего вопроса о совместимости православия и политики.
Дело в том, что отстаивая свои права в публичном – политическом – пространстве, Церковь выступает лишь как одна из многих социальных групп, со всеми неизбежными признаками, свойственной любой такой группе. В принципе, “ничего плохого” в этом нет и быть не может – такова просто дань формату. Если Церковь, например, выступает в ипостаси медийной группы, то она вынуждена вести себя по законам медийной группы, принятым здесь и сейчас. Более того, именно в деле защиты своих прав Церковь по преимуществу занимается политикой, в то время как миссионерство само по себе не столь нуждается в политических ресурсах.
Для того, чтобы защитить себя от внешнего мира, Церкви больше приходится прибегать к политике, чем для того, чтобы распространить своё вероучение. Наконец, именно в деле защиты своих прав Церковь по преимуществу занимается той самой политикой, которая больше всего напоминает партийную политику и если когда-нибудь в России реально будет создана “православная партия”, то именно в целях защиты прав православных, а не в целях распространения христианской проповеди.
Однако на этом пути есть две существенные издержки, а точнее – две опасности, которые угрожают Церкви как только она начинает отстаивать свои права наряду с любыми другими социальными группами.
Первая опасность – это та нравственная двусмысленность, которая неизбежно сопровождает любую, даже самую благонамеренную политику. Многие аполитичные люди любят повторять известную банальность – “политика дело грязное”, но немногие могут объяснить почему “грязное”, прикрываясь этой фразой только для того, чтобы оправдать свою аполитичность. На самом же деле, чтобы избежать ту грязь, которая неизменно присутствует в политической жизни, необходимо очень точно понять, где эта грязь начинается.
Любая политика как стремление к власти и победе над политическим противником очень напоминает обычную войну, где применяются все возможные методы, лишь бы они были эффективны, включая ложь, клевету, воровство и, наконец, насилие и убийство. Это не значит, что каждый политик всегда совершает эти преступления, но он просто должен отдавать себе отчет в том, что в политике эти средства вполне естественны и он должен быть гоготов к их использованию. Само государство фактически является монополией на грех, чтобы не допустить ещё большего греха. В этом состоит одно из главных и совершенно неснимаемых противоречий между христианством и политикой – противоречие, усугубляемое тем, что без политики существование человеческой цивилизации невозможно, включая христианскую цивилизацию.
Любые попытки сгладить это противоречие, объявляя одни политические преступления несуществующими, а другие необходимыми, будут лишь такими же преступлениями, то есть увеличат те грехи, которыми без того полна политическая жизнь. Поэтому лучше не придумывать какие-либо оправдания этому противоречию, а просто признать его как факт нашего грехопадшего мира, лишний раз свидетельствующий в пользу знаменитых слов Иоанна Богослова: “Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего” (1 Инн 2:15-16).
Возьмем хотя бы самое “безобидное” преступление – обычную ложь. Политик – это софист, это тот, кто всё время вынужден врать, замалчивая и отрицая одни факты, и одновременно придумывая и преувеличивая другие факты. Законы логики и ответственное употребление терминов больше всего мешают политику добиваться своих риторических целей и поэтому, например, невозможно совместить позицию политика и позицию философа: первый вынужден врать, второй вынужден говорить только то, что думает.
Между прочим, поэтому довольно сложно совместить позицию политика и политолога – политик должен агитировать, политолог должен анализировать. Что же тогда говорить о совмещении функции политика и миссии богослова! – противоречие между ними лежит на поверхности. Даже философ может позволить себе двусмысленности и недосказанности в “герменевтических” целях, богослов – никогда. Интеллектуальная честность несовместима с агитацией и пропагандой, и в этом состоит личная драма многих интеллектуалов, однажды решивших “уйти в политику”.
Вторая опасность – это постоянная изменчивость политической жизни, хорошо знакомая тем, кто когда-либо реально “занимался политикой” хоть сколько-нибудь продолжительное время. Эта изменчивость гораздо больше отвращала от политики многих, искренне настроенных людей, чем даже те нравственные издержки, которые им приходилось терпеть. Такие искренние люди, придя в политику наивными романтиками, готовы были ради победы своей позиции и уничтожения позиции противника пойти на какие угодно издержки, вплоть до полного самопожертвования, но они терялись, как только вдруг выяснялось, что это непосредственное противостояние с их противником завуалировано бесконечным числом иных сиюминутных конфликтов, за которыми это “подлинное противостояние” исчезает так, как будто его никогда и не было.
Начинающего православного политика здесь ждет особенное разочарование, потому что в реальной политике Церковь очень редко сталкивается с непосредственным врагом, главной задачей которого является уничтожение самой Церкви. Многие православные романтики, только что открывающие для себя политическую реальность, наивно уверены в том, что в политике есть два мира – “мы” и “они”, “православные” и “антиправославные”, и вся политика вращается именно вокруг этого противостояния.
В действительности же позволю себе заметить, что в политике, – по крайней мере, в современной российской политике, – нет ни одного хоть сколько-нибудь влиятельного движения, которое ставило бы своей главной целью борьбу с Русской Православной Церковью.
Во всех случаях антиклерикальной политики мы имеем дело с движениями, для которых борьба с Церковью остается лишь одной из их позиций, причем, совсем не обязательной, а лишь всплывающей время от времени, по мере необходимости. При этом, с каждым из этих движений православные политики могут найти общие точки соприкосновения по самым неожиданным вопросам, а в какой-либо конкретной политической ситуации какое-либо из этих движений может оказаться даже ближе – выгоднее – православным политикам, чем недавние союзники.
Вот эта изменчивость политической жизни больше всего раздражает любых честных людей, а тем более, православных, которым претит любая суетность и двусмысленность, неоднократно осужденные в Священном Писании.
Поэтому, отвечая на вопрос “насколько совместимы православие и политика”, можно прямо сказать, что de facto, они, конечно, совместимы, о чем нам говорит вся история православного мира, но это очень напряженная совместимость – вынужденная и неприятная. Достаточно вспомнить первого христианского политика – уже упомянутого Константина Великого, которому пришлось пройти весь ад политической жизни своего времени, но Церковь все-таки канонизировала его как равноапостольного, потому что, как правильно написал протопресвитер Иоанн Мейендорф: “на самом деле ни один человек в истории не способствовал, прямо или косвенно, обращению стольких людей в христианскую веру” («Единство Империи и разделение христиан», 1989).
Насколько православная политика в современной России нуждается в “православной партии”?
До тех пор, пока наше государство будет существовать в политической парадигме Модерна, единственным реальным правовым путем публичного прихода к власти в России будет только партийно-парламентский путь и в этом смысле иного пути у православных политиков, кроме создания собственной партии, нет и не предвидится. Другой вопрос, что сами православные политики могут и не нуждаться в публичном приходе к власти, поскольку до сих пор их единственным путем было опосредованное влияние на власть через действующих руководителей государства.
В этом плане мы должны признать, что вся православная политика в России до сих пор держится на сугубо личных отношениях представителей государственной и церковной власти, и, судя по положению Русской Церкви в России, этот путь во многом оправдал себя. Кроме этого, даже в случае создания самой совершенной “православной партии” личные отношения государственного и церковного руководства останутся самым надежным способом сохранять позиции Церкви в государстве и никакие иные способы не смогут его заменить. Этот путь можно высокопарно или, наоборот, с иронией называть “симфонией властей”, но приходится признать, что православный мир практически не знает иного способа влияния Церкви на государство.
В то же время современная история требует от Церкви пересмотра своей политической стратегии, ведь нет никаких гарантий, что завтра или послезавтра власть в России не окажется в руках религиозно индифферентных людей или даже антиклерикально настроенных, и тогда у Церкви не будет иного пути влияния на государство, кроме как “снизу”, путем волеизъявления православного народа. Необходимость такого волеизъявления повышается с каждым днем становления в России гражданского общества, то есть того общества, которое воспринимает государство как средство своего существования, а не себя как средство для государства.
В этой ситуации православное сообщество России представляет собой определенной парадокс. С одной стороны, невозможно не признать, что православные в России остаются крупнейшим мировоззренческим движением, – иными словами, в России нет такого мировоззрения (религиозного, философского, идеологического и т.д.), с которым бы себя открыто ассоциировало большее количество граждан, чем с православием.
Но с другой стороны, православное сообщество настолько разбито по самым разным политическим группам, что оно никак не может составить собой отдельную партию. Этот парадокс объясняется тем, что православные в России сознают себя само собой разумеющимся большинством, которое в принципе не нуждается ни в какой партийности, а любая попытка отформатировать это большинство в каких-либо доктринально-организационных рамках обречено выражать позиции лишь одной из частей этого большинства.
В этом смысле в России на данный момент невозможна “православная партия” вообще – скорее возможна партия православных националистов, православных социалистов, православных либералов и т.д., с чем мы и имеем дело, когда сталкиваемся с каким-либо православным политическим движением. В этих движениях не православие доминирует над политикой, а политика над православием – и это очень хорошо видно по тому, кого эти движения назначают своими союзниками и врагами.
Например, партии православных националистов гораздо проще договориться с другими светскими националистами, чем с православными либералами – последние же скорее окажутся у него врагами. Следовательно, именно светские, не-православные элементы номинально “православного” политического движения определяют для неё конечный выбор врагов и союзников, а не само православие.
Между тем, эта невнятность и аморфность православно-политического движения в России парадоксальна ещё и тем, что противоречит самому православию, ведь как бы это кому-то не нравилось, но православное вероучение – это все-таки определенная доктрина, а Православная Церковь – это определенная организация, и поэтому у православного движения есть все основания и для идеологического, и для организационного самооформления.
Когда, например, сегодняшнюю Русскую Церковь упрекают в том, что она своей доктринальностью и организованностью “напоминает КПСС”, то забывают, что как раз наоборот, это “прогрессивная” партия большевиков пыталась стать новой “церковью”, перенимая у исторической Церкви все основные признаки массовой иерархической организации. Поэтому православным не привыкать самоорганизовываться – вопрос только в том, на какой основе?
Сейчас основная идеологическая проблема абсолютного большинства православно-политических движений заключается в том, что они не столько православные, сколько консервативные. Это означает, что они отстаивают не столько само православие, сколько т.н. традиционные ценности, то есть тот набор норм и запретов, который был свойственен аграрному “феодальному” обществу Средневековья и который стал распадаться с наступлением городской “буржуазной” цивилизации Модерна. И хотя многие консерваторы воспринимают эти ценности как само собой разумеющиеся, на самом деле они весьма эклектичны и исторически обусловлены.
С одной стороны, эти ценности основаны на христианстве – отсюда представление о том, что человеческая личность возникает уже в зачатии, запрет на однополые связи, аскетические ограничения. Однако нельзя сказать, что эти ценности специфически христианские – в реальности они свойственны всем авраамическим религиям и православные здесь не оригинальны. В исламских странах, например, этими ценностями никого не удивишь.
С другой стороны, эти ценности основаны на монархической, воинской и крестьянской традиции, которые были в Европе задолго до распространения христианства и встречаются далеко за пределами самой христианской цивилизации. К этим ценностям относятся – принцип патриархального рода, культ воинского сословия и милитаристское восприятие международных отношений, иерархическое понимание государства и более-менее акцентуируемый цезаризм.
В первые три столетия, до Константина, эти ценности входили в известное противоречие с христианством, но уже для тех, кто вырос в византийской культурной парадигме, они воспринимались как элементы единого ряда “традиционных ценностей” и поэтому сегодня словосочетание “православный консерватор” или “православный традиционалист” звучит как тавтология.
Но как только “традиционное общество” стало уходить в прошлое, противоречие между христианскими и нехристианскими элементами “традиционных ценностей” стало всё более явно. В России же православная политика до сих пор воспринимается исключительно как консервативная, хотя достаточно вспомнить ещё позднее советское время, когда православные и либеральные диссиденты “дружили против” тоталитарной власти. Таким образом, не стоит путать “традиционные ценности” и “христианские ценности”, “консервативные ценности” и “абсолютные ценности”.
Зачем это различение нужно современному православному политику? Для того, чтобы быть честным хотя бы перед самим собой и отдавать себе отчет в том, за что в конечном счете он выступает? Ради чего создает “православную партию”? Ради Христа или ради чего-либо другого? Если ради великой России, то для этого достаточно создать имперскую партию. Если ради русской нации, то – националистическую партию. Если ради борьбы с Западом, то здесь возможно много вариантов, например, – “евразийская партия”.
Я ни в коем случае не хочу сказать, что идея великой России и великой русской нации не может быть связана с православием. Более того, я считаю, что только в православии эти идеи получают своё единственно возможное мистическое оправдание. Но я только хочу, чтобы те идеологи, политики и политологи, которые завтра начнут собирать “православную партию”, не обманывали самих себя и всех окружающих, потому что православие – это христианство и только христианство, и ничего кроме христианства, хотя “историческое православие” может ассоциировать с собой самые разные явления и ценности, но они рано или поздно также отпадут от него, как и прилипли к нему.
Представить себе политическую партию, которая отстаивает исключительно христианские – евангельские – ценности, невозможно, как невозможно представить себе соответствующее государство. Любые попытки построить такую партию будут либо простительной утопией, либо непростительной пошлостью – той самой пошлостью, которую не замечают все те, кто путает христианство и политику. Но я уже сказал, что “православная партия” должна создаваться, прежде всего, в целях защиты прав Церкви.
Если следовать этому рассуждению до конца, то следует признать, что настоящая православная партия без кавычек должна отстаивать не интересы каких-либо социальных групп, маркирующих себя “православием”, а интересы самой Православной Церкви, ориентируясь только на неё и подчиняясь только ей.
Этот принцип нужно оговорить особо – Церковь не должна специально благословлять никакую из “православных партий”, чтобы не нести ответственность за их политику. Но все подобные партии обязаны во всём ориентироваться именно на Церковь, иначе они из православных партий превращаются в партии, только лишь симпатизирующие православию, для которых авторитет Церкви сегодня есть, а завтра нет.
На первый взгляд, ни что не мешает создать такую партию уже сегодня – православное политическое движение в России кипит самыми разными активистами, мечтающими о “настоящем деле”. Но что-то очень мешает реализации этому, экстравагантному на первый взгляд, проекту. Если назвать это мешающее явление самым общим словом, то это тот самый “консерватизм”, причем как в идеологии, так и в стилистике. Конкретно речь идет о том, что очень многие православно-политические организации воспринимают современную Россию таким образом, как будто сейчас на дворе в лучшем случае начало XX века, а не XXI-го.
Многие “православные политики” нашего времени живут в двух взаимообусловленных мифах – во-первых, в мифе о том, что большинство сегодняшнего русского народа этот самый русский народ, который жил в мифологическое время всеобщей Святой Руси, сохраняет соответствующие ценности и полностью поддерживает соответствующие политические организации. А во-вторых, в мифе о том, что сама наша власть “в тайне” исповедует те же самые ценности и рано или поздно также поддержит эти организации. По меньшей мере, если не вся власть, то та её часть, которая все эти годы ведет тайную войну с “либеральной” частью.
Из этих двух порочных заблуждений наши “православные политики” делают два вывода – во-первых, что окружающий русский народ не стоит специально убеждать в своей правоте, что он сам и так “всё понимает” или “сам подтянется”, а во-вторых, что государство само за них всё сделает и в очень скором времени явит свою православно-имперскую сущность. Поэтому наши “православные политики” не очень задумываются о том, насколько они адекватны и насколько активны в своей агитации.
Вряд ли нужно объяснять, что строить “православную партию” с такими убеждениями абсолютно невозможно. Только очень четкое понимание того, что наш народ нуждается во втором Крещении, в новом открытии самого христианства и того, что надеяться на помощь государства в этом деле никак не приходится, а нужно надеяться только на самих себя, – только это понимание может быть главным условием для формирования подобной партии.
Откуда может прийти это понимание?
Надеяться на прозрение наших “православных консерваторов” практически невозможно – кто-то из них изменится, но далеко не все. Есть существенная надежда на новое поколение, причем, совсем новое – тех, кто сейчас только приходит в сознание и не отравлен пороками православно-политической тусовки эпохи “новых опричников”, выясняющих отношения по вопросу о том, кто такой Путин – “тайный антихрист” или “тайный регент” грядущего царя-батюшки. Надежда на поколение тех, для кого Путин будет просто президентом, как просто президентом был Медведев или Ельцин.
Но есть ещё одна идея, откуда может прийти адекватное понимание окружающей реальности в православно-политическом движении, – идея, которая многим читателям этой статьи может показаться крамольной: такое понимание наступит тогда, когда православной политикой, то есть отстаиванием интересов Церкви, начнут заниматься те, кого у нас называют “православными либералами”.
Только тогда, когда православно-политическое движение в России перестанет выяснять вопросы о том, что лучше – соборная или легитимистская монархия, православный сталинизм или православный национал-социализм и т.п., – только тогда произойдет желанное изменение. Поэтому мы остро нуждаемся в тех самых “православных либералах”, которые сегодня на пушечный выстрел боятся приблизиться к православной политике. Чем больше таких “либералов” окажется в православной политике, тем скорее русское православие в России займет позиции аналогичные католичеству в современной Польше.
Именно “православные либералы”, лишенные исторической зашоренности и политического самомнения, открытые к диалогу и ко всем формам современной политической борьбы, разнообразят собою православно-политическое движение и заставят светский мир посмотреть на православную политику другими глазами. Разумеется, всё это возможно только в том, случае, если эти “православные либералы” не повторят ошибки своих оппонентов и будут больше православными, чем либералами; если они будут больше бороться за интересы Церкви, а не против “православных консерваторов”.
Главный козырь “православных либералов” – отсутствие иллюзий в отношении народа и власти, и обращенность не к государству, а к гражданскому обществу. Наши “православные консерваторы” – тоже часть гражданского общества, но они воспринимают это понятие как бессмысленный штамп, как что-то ненужное и пришедшее на смену самому государству. “Православные либералы” же понимают, что гражданское общество – это реальность, неизбежная и необходимая, и поэтому, если Церковь сегодня упустит гражданское общество, то завтра она останется один на один с государством, без серьезной – народной – поддержки. Ведь нельзя же считать “народной поддержкой” костюмированные ансамбли с хоругвями и иконами Ивана Грозного, годные только на потеху антицерковным журналистам.
Та реальная народна поддержка, которая есть сегодня у Церкви в России – это те миллионы людей, которые сутками стояли к Поясу Богородицы в Храм Христа Спасителя и которые не имеют сегодня в политике своих представителей. Было бы жестоким заблуждением считать, что в этой очереди были только “консерваторы”, там были люди самых разных политических предпочтений и даже не подозревающие о существовании каких-либо “консерваторов” или “либералов”, но всех их объединяло только одно – христианская вера. Именно сама христианская вера, а не какие-либо частные политические мании, филии и фобии, должна объединять всех, кто решит вдруг создать в современной России православную партию.