Практически с часа дня, как только случилась трагедия, я находился возле колледжа. Забрал собственных детей из школы и тут же приехал, предложил помощь, в первую очередь, как человек, а потом уж как священник. Находился с людьми по разным объектам до четырех утра: колледж, больница, городской морг.
Погибли сразу две прихожанки нашего храма – два преподавателя – дочь и мать. Обе преподавали в колледже, обе были убиты. И это трагедия и для города, и для прихода. Обе они были на каждой воскресной службе в храме, участвовали в таинствах: исповедовались, причащались.
Все погибшие – мученики. Ну а как иначе? Убийство ни за что, без причины – это все-таки мучение.
Не только я, многие наши священники сразу приехали. В городе тринадцать храмов, в каждом по два-три священника, в кафедральном соборе – семь клириков. Так что нас было много. Мы все вместе и по очереди дежурили в больнице, у морга, служили литию по храмам.
– О чем спрашивали, что говорили люди?
– В такие моменты ничего не скажешь человеку, да он ничего и не спрашивает. Просто подходит, смотрит заплаканными глазами на тебя. Ну не можешь ты в ответ ничего сказать, абсолютно ничего не можешь. Эту боль выразить нельзя. И соболезновать словами тоже нельзя. Просто обнимаешь эту мать, отца, прижимаешь к себе и все. Если так сухо говорить, это физическая и моральная поддержка: побыть рядом, обнять, поддержать и разделить пополам боль и горе.
– Священников как-то централизованно направила епархия в морги и больницы?
– Я поехал по своей инициативе, потому что у меня самого трое детей, три дочери. Моя старшая третьеклассница. Как только поступил звонок об эвакуации детей, я сразу выехал, забрал, отвез их домой, вернулся к колледжу. У нас не было никаких обзвонов, священники сами прибывали на место. Ближе к вечеру на место прибыл правящий архиерей митрополит Платон Феодосийский и Керченский, дальнейший сбор был возле морга. И именно там он попросил нас и как владыка, и как отец, чтобы священники побыли именно у морга и там поддержали страдающих людей. Священники, повторюсь, без графиков дежурств, без принудительного распоряжения, сами приезжали со всего города, находились у морга, общались с людьми.
Я сам приехал, потому что не мог пройти мимо. Происходящее страшно. И сидеть дома в тот момент, когда твои друзья и знакомые страдают, когда у них горе – нельзя. Я не знаю большинства жителей Керчи, но воспитание не позволяет пройти мне мимо них.
Мой долг, как человека, быть рядом, поддерживать, как священника – молиться и этим поддерживать. В такие тяжелые моменты нельзя подобрать слов для утешения, но заупокойная лития за безвинноубиенных детей и преподавателей облегчает боль, она дает душе выплакаться, она дает слезы. В храме Жен Мироносиц я служил короткую заупокойною литию за погибших. Многие из стоявших в храме подходили, многие заходили с улицы, услышав пение.
– И в храме ничего не спрашивали?
– Когда произошла трагедия, у людей были очень разные эмоциональные всплески: «Куда смотрит Бог?», «Зачем все это произошло?». Но когда звучит молитва, человек ведет и реагирует себя иначе.
Понимаете, вопрос «Куда смотрит Бог?» или «Почему это случилось с нами?» – вопрос любого, кто попадает в неприятность, с кем случается беда. Отвечать на него шаблонами нельзя, да и догадками отвечать тоже нельзя. Мы действительно не знаем почему Господь допустил эту трагедию. Мы знаем, чтобы все, что ни делается, делается для того, чтобы мы обратились к Богу, Творцу с молитвой, чтобы мы, родители, люди, обернулись назад и посмотрели на своих детей. А даем ли мы им нужное воспитание, должную любовь, даем ли частицу себя и своего тепла, чтобы они почитали нас, как родителей, чтобы любили нас как родителей. А научили ли мы их, как в том стихотворении «что такое хорошо и что такое плохо?»? Что мы сделали, чтобы они были достойными людьми? Все трагедии, которые происходят – наше упущение. Мы не придаем значения поступкам детей, их интересам. Мы не знаем, что они смотрят, с кем общаются, где бывают и чем живут.
В трагедии в первую очередь, может быть грубо, но мы должны винить себя самих, потому что мы не досмотрели.
– А кого винят сейчас?
– Сейчас мы должны поддержать мать того парня. У нас есть поговорка «мать не виновата, если ребенок дурноватый». А в городе идёт сильная травля. Сетуют на мать, мол, куда смотрела?
Мать с отцом в разводе, она санитарка в Третьей горбольнице онкодиспансера.
Сам парень – отличник, но был замкнутый в себе. Что у него было, какие мотивы им двигали? Да мы никогда теперь не узнаем, но винить мать и травить ее нельзя категорически, ни в коем случае.
Она принимала наравне со всеми медиками пострадавших в больнице, пока не узнала причину. Вы можете представить ее состояние? Это страшное состояние, осознать, что твой ребенок – убийца, это просто тяжело и невозможно осознать. Поддержать ее нужно и мы будем, а винить напрямую нельзя.
– Погибли две прихожанки вашего прихода. Кто они?
– Бакланова Анастасия Вячеславовна и ее мать Бакланова Светлана Юрьевна.
Они ходили в наш храм. Постоянные прихожанки, очень активно участвовали в жизни прихода. А в самом здании колледжа помогали открывать молитвенную комнату во имя преподобного Сергия Радонежского, отстаивали ее. Сами там часто молились и своим примером верующего человека показывали какими нужно быть. Они своим примером показывали молодежи какими нужно быть людьми.
И даже когда решением властей был издан приказ закрыть молитвенную комнату, они ее отстаивали и вместе с директором не дали вынести иконы из этой молитвенной комнаты. Это, к сожалению, было недавно. Комната существовал давно, но не скажу с какого времени. Священники приезжали в колледж и окормляли, в том числе настоятель храма Андрея Первозванного протоиерей Николай Зиньков. Он там часто бывал. Да и любой другой священник мог приехать и совершить богослужение.
– Какая сейчас перед вами стоит задача?
– Главная наша задача и вопрос были и остаются как помочь. Духовная, моральная поддержка и даже физическая — пока все, что мы можем сделать. Нельзя выразить ту боль человеческую, которую испытывают при утрате, и подобрать слова. В Писании сказал Господь: «С радующимися радуйтесь, с плачущими плачьте». И мы должны поплакать вместе и просто побыть рядом, тем самым показав, что трагедия — это не их, а наша общая боль.