«Правмир» поговорил с Людмилой Будкевич о том, как сегодня лечат пациентов с ожогами, почему в этом деле нельзя обойтись без психологов и что делает врач, когда подросток из-за рубцов на шее не хочет идти на выпускной.
— Как так получается, что почти три тысячи детей ежегодно попадают к вам с ожоговой травмой?
— Наши родители почему-то думают, что беда может случиться с кем-то другим, но никак не с их ребенком, и чаще всего дети до 3 лет получают ожоги в быту, из-за какой-то невнимательности взрослых. Только сегодня мы выписали мальчика, который упал лицом на горячий мангал и получил ожог лица и резаную рану губы!
Наши дети обжигаются горячей жидкостью — ребенок с любопытством тянется к чашке с кофе, опрокидывает на себя горячее молоко, суп, контактирует с нагретой поверхностью — прислоняет ладонь к включенной конфорке, к двери духовки, к только что выключенному и почему-то поставленному на пол утюгу. Ребенок может взять любой металлический предмет и вставить его в розетку, где нет заглушки, или схватить оголенный провод от какого-то нефункционирующего бытового электроприбора, типа телевизора или радио.
— Нет какой-то настороженности, что дом может быть настолько опасным?
— Именно! А маленький ребенок первых лет жизни может получить глубокий ожог, когда повреждается кожа на всю глубину и иногда даже нижележащие ткани, вылив на себя стакан воды выше 45 градусов. Ожог площадью до 30% поверхности тела и необратимые последствия для кожи.
Бывают химические ожоги: например, ребенок выпивает или проливает на себя оставленную открытой жидкость для чистки поверхностей. А там содержится щелочь, вызывающая повреждение кожного покрова и слизистой желудочно-кишечного тракта.
Людмила Будкевич
Мы замечаем, что у ожоговых травм есть определенная сезонность: зимой их причина — горячая жидкость, а летом — пламя. Вопреки инструкции, взрослые выливают жидкость для розжига костра на тлеющие угли или дрова, и происходит взрыв и воспламенение одежды! Встречались случаи, когда ребенок встает ногами на раскаленные угли.
Для лета характерны «зацеперы» — подростки, которые бегают по крышам электричек, получая от этого удовольствие и какой-то кураж, задевают провода, теряют сознание и падают на платформы, ломая руки-ноги. Понимаете, хватает секунды, чтобы ребенок получил травму, и поверьте, за это короткое время жизнь моментально делится на два периода «до» и «после», появляются проблемы, которые изменяют всю последующую жизнь не только самого ребенка, но и его семьи.
— Но если травма все-таки случилась, что вы посоветуете делать или не делать?
— Как правило, какой бы ни был термический ожог, за исключением электротравмы, нужно облить участок водой температурой 25-27 градусов и держать так в течение пяти-семи минут, чтобы охладить раневую поверхность. Это самое первое мероприятие, которое необходимо. При этом если произошло и возгорание одежды, то нельзя срывать ее с ребенка — тем самым мы травмируем поврежденную кожу. Надо потушить одежду и вызвать скорую помощь, чтобы при необходимости госпитализировать ребенка в специализированный стационар. А врачи уже будут разбираться, что делать дальше.
Самолечением не советую заниматься. Народных средств очень много, но чаще всего они вредят.
Почему-то бабушки рекомендуют использовать подсолнечное масло, но оно только создает пленку на раневой поверхности и мешает испарению тепла из ткани в окружающую среду, а это углубляет ожог. Зачем-то используют медовые или картофельные лепешки, которые сами по себе могут вызывать ожог — мама второпях не почувствует температуру картофеля. Зубная паста, особенно с мятой, действительно обладает охлаждающим эффектом, но опять-таки ее надо смыть, а это больно. А аэрозоли с оранжевой окраской мешают нам определиться с глубиной поражения.
Ашинская катастрофа: детей с ожогами площадью меньше 50% не было
— Это правда, что сорок лет назад врачи не хотели работать в ожоговых отделениях и часто оказывались там за какие-то проступки?
— Вы знаете, я застала такой период в начале 1980-х, когда мало кто из хирургов по собственному желанию шел работать в ожоговое отделение.
Пациенты — самые тяжелые и непредсказуемые в плане исхода заболевания из всех хирургических больных. В лечении использовали устаревшие методы, известные со времен Второй мировой войны. Как правило, для удаления некротических тканей использовалась так называемая химическая некрэктомия, при которой раны очищались не раньше 3-й недели заболевания. Не было адекватного обезболивания.
Я оказалась в таком отделении, будучи студенткой шестого курса медицинского института, никогда не забуду этот запах…
И не каждый сможет выдержать стоны и крики взрослых пациентов, не говоря уже о детях, поэтому действительно чаще всего в ожогах оказывались врачи за какие-либо проступки в своей профессиональной деятельности.
За первые полгода работы в ожоговом центре детской городской больницы №9 им. Г.Н.Сперанского я трижды писала заявление об уходе, поверьте. И хотя к тому моменту уже имела десятилетний стаж работы детским хирургом, я почему-то не могла спокойно видеть этих страдающих детей. В то время лежали много детишек с ампутированными конечностями, с тяжелыми ожоговыми травмами, вызванными пламенем и электрическим током. А я была молодой мамой, и эту беду позиционировала на своих сыновей. Но жизнь складывалась так, что я оставалась по той или иной причине.
— А почему вы вообще стали работать в ожоговом отделении?
— Так вот сложилось. Люди часто становятся комбустиологами по чистой случайности (улыбается). Я хотела заниматься наукой и быть врачом ультразвуковой диагностики, но свободные ставки для научных сотрудников были только в отделе термических поражений НИИ педиатрии и детской хирургии. Думала, поработаю тут временно, а через два месяца руководитель отдела спрашивает меня: «На какую тему будете писать диссертацию?» И вот я стала комбустиологом.
— Какую тему для диссертации вы тогда выбрали?
— Мое диссертационное исследование называлось «Критерии готовности ожоговой раны к кожной пластике». В 88-м году защитилась, и мне предложили должность заведующей вновь открываемым ожоговым отделением для детей младшего возраста (первых трех лет жизни). Надо сказать, что такое отделение единственное не только в России, но и в мире. Как раз в том году приняли закон о том, что женщины могут брать отпуск по уходу за ребенком до 3 лет, и, как ни странно, увеличилось число детей с ожоговой травмой.
А через год, в 89-м, случилась железнодорожная катастрофа под Ашой (крупнейшая в истории СССР и современной России. В момент встречи двух пассажирских поездов №211 «Новосибирск — Адлер» и №212 «Адлер — Новосибирск» из-за утечки газа из магистрального продуктопровода произошел взрыв газового облака, погибли около семисот человек — ред.), и меня с другим доктором-хирургом нашей клиники делегировали на помощь нашим коллегам, врачам детских больниц г. Уфы, куда поступили обожженные. Детей с ожогами площадью меньше 50% там не было. Но самое плачевное впечатление произвела поездка на место катастрофы. Территория в радиусе 500 метров была вся выжжена, посыпана пеплом, под ним валялись детская обувь, игрушки…
В те дни один журналист меня спросил: «Как вы снимаете стресс?», и я ответила: «Улыбка выздоравливающего ребенка - это лучшее лекарство», и для меня это до сих пор так.
Конечно, с нами работали психологи, но тогда думать о себе было некогда — больных много, были случаи летального исхода. 28 самых тяжелых детей мы повезли бортовым самолетом в наш ожоговый центр в Москву. Эта трагедия стала началом создания всероссийского центра медицины катастроф «Защита» и МЧС.
— После Ашинской трагедии у вас изменилось отношение к профессии?
— Безусловно! С тех пор я не мыслила себя в другой отрасли медицины. Вскоре мы стали работать с комбустиологами из Англии и США (проект «Надежда»). Англичане основали фонд «Друзья российских детей». Я и врачи нашего ожогового центра ездили за рубеж на стажировки, где познакомились с современными методами диагностики ожоговой травмы и ее осложнений, освоили инновационные хирургические вмешательства у пострадавших с глубокими ожогами кожи. И, конечно, благодаря новым технологиям во всех направлениях — и анестезиологической службе, и антибактериальной терапии, и хирургическом лечении — мы стали выхаживать даже самых, казалось бы, безнадежных больных, которые в 70-80-е годы были обречены.
Лечение глубокого ожога — это не просто «заплата» на коже
— Из чего вообще состоит процесс лечения детей с ожогами?
— При площади ран в 10% поверхности тела и более у детей возникает ожоговый шок — процесс, при котором происходит не только повреждение кожного покрова, но и функциональные нарушения в организме пострадавшего. И необходимо срочно выводить пациентов из этого состояния. Иногда медицинская помощь нужна на этапе эвакуации.
Был у нас такой случай: беда случилась на берегу реки, подростки катались на мотоцикле и взорвался бак с бензином, ребята получили глубокие ожоги площадью 45-50% поверхности тела. До ожогового центра — более полутора часов, поэтому необходимо проводить реанимационные мероприятия уже в условиях скорой помощи — поставить периферический катетер в вену, чтобы проводить инфузионную терапию. Все зависит от тяжести состояния.
А дальше уже врач-хирург определяет площадь ожоговых ран и глубину поражения. Есть немного примитивное, но легкодоступное «правило ладони», то есть ладонь каждого пациента равна 1% поверхности тела. И чтобы представить площадь ран, можно визуально спроецировать ладонь пострадавшего на раневую поверхность, например, 30% — это тридцать ладошек ребенка. Этот способ хорош для врачей скорой помощи, медсестер. Мы же используем формулы для точного расчета — от него зависит и объем инфузионной терапии.
Далее врач проводит первичную хирургическую обработку раны — обрабатывает поверхность антисептическим раствором, а затем вскрывает эпидермальные пузыри. Если их вовремя не вскрыть, произойдет инфицирование содержимого пузырей с поверхности неповрежденной кожи. Но опять же не советую делать это самостоятельно.
И уже потом выполняют аппликацию атравматичных сетчатых покрытий на раневую поверхность. Такие сетки не прилипают к ране, и это облегчает смену повязок. А дальше в течение трех дней мы наблюдаем за картиной изменения поверхности раны и решаем, как будет восстанавливаться кожный покров: местная консервативная терапия (самостоятельная эпителизация ран) или хирургическое лечение (удаление некротических тканей с кожной пластикой раневого дефекта).
— А как проходит операция?
— Сначала удаляются некротические погибшие ткани, восстанавливается кровотечение, а дальше берется кожный трансплантат с донорского участка, то есть кусок здоровой кожи толщиной 0,1-0,2 мм, и переносится на рану. Такая своеобразная «заплата».
Если мы имеем дефицит донорских участков здоровой кожи, например, когда площадь ожогов 30-40% поверхности тела, и нам нужно вырастить клетки, то, как временное биологическое покрытие, используем чужую кожу, ксенокожу, взятую от животных, в частности от свиньи. И тем самым предохраняем рану от механического воздействия извне и инфекций, предотвращаем потерю жидкости и микроэлементов из организма. И после того, как донорские участки готовы к повторному взятию расщепленного кожного трансплантата, удаляем свиную кожу — она свою роль сыграла — и пересаживаем вновь взятую кожу.
Но лечение больного — это коллективный труд. Это не только комбустиолог, занимающийся ведением ран. Нам нужно преодолеть период острой ожоговой травмы, сохранив функции жизненно важных органов. В этом нам помогают профессионально подготовленные реаниматологи и педиатры.
Людмила Будкевич с коллегами
У больных могут быть проблемы с ЖКТ — нужен врач-гастроэнтеролог и нутрициолог (врач по лечебному питанию). У детей первых трех лет жизни всегда страдает центральная нервная система в силу ее недоразвития — мы не можем без консультации невролога. Если повреждены веки, то обязательно смотрит врач-окулист, исключает травму глаз. Когда сгорают хрящи носа или ушные раковины — непременный осмотр оториноларинголога.
Иногда ожоговые травмы сочетаются с механическими. Те же «зацеперы», прикасаясь головой или руками к проводам, теряют сознание от воздействия тока высокого напряжения, падают на платформы, ломают кости рук и ног, нередки случаи черепно-мозговой травмы. И здесь нужны травматологи и нейрохирурги. А когда ожоговая рана располагается на конечностях циркулярно, приглашаем наших коллег-травматологов для установки аппаратов внешней фиксации, облегчающих уход за ранами.
Без врача-анестезиолога мы не можем проводить перевязки и оперативные вмешательства по закрытию ожоговых ран. Врач-гематолог отвечает за переливание крови, клинические фармакологи — за антибактериальную терапию, лаборанты — за точность анализов, реабилитологи — за профилактику образования грубых рубцов у больных с глубокими ожогами. Психологи — за эмоциональный настрой пациентов, арт-терапевты — за социализацию после выздоровления и возвращения домой. Это действительно бригадный метод лечения, без такого числа медицинских работников мы не можем оздоровить больного.
— Каких научных открытий вы ждете?
— Мы надеемся, что скоро будут печатать кожу на 3D-принтере. И такие работы уже ведутся. Будут организованы клеточные лаборатории, в которых выращиваются клетки кожи, так необходимые для наших пациентов с выраженным дефицитом донорских участков в случае обширных ожогов.
— На ваш взгляд, можно ли будет когда-нибудь не бояться ожогов?
— К сожалению, нет. На течение ожоговой травмы влияют разные факторы — заболевания, которые были до травмы, возраст — младенцы и старики переносят тяжелее, площадь и локация ожога, состояние иммунитета обожженных. Существует в медицине термин «травма, несовместимая с жизнью», и бывают такие случаи, когда врачи не в силах помочь больным.
Иногда обширные ожоги кожи более 50% поверхности тела сочетаются с ожогом слизистой дыхательных путей (термоингаляционное поражение). В такой ситуации общая площадь ожоговых ран увеличивается еще на 15% поверхности тела. Больной длительное время находится на искусственной вентиляции легких. И, как правило, возникают тяжелые осложнения в виде гнойного трахеобронхита или пневмоний.
Сложно бороться с гнойной инфекцией, когда в воспалительный процесс включаются все органы и системы больного. Появляются симптомы нарушения работы ЦНС в виде ожоговой энцефалопатии, что проявляется возбужденным состоянием пострадавшего, галлюцинациями, монотонным плачем или криком, иногда судорожная готовность в виде тремора конечностей, переходящего в судороги, что требует проведения обезболивающей, противосудорожной, седативной терапии на фоне искусственной вентиляции легких.
Одновременно страдает печень (токсический гепатит), сердце — миокардит, почки — острая почечная недостаточность. На этом фоне возникают стрессовые язвы желудочно-кишечного тракта (вследствие кислородного голодания тканей слизистой желудка и двенадцатиперстной кишки), в ряде случаев диагностируется кровотечение из сосудов образующихся язв. Больные могут погибнуть от не купирующегося желудочного кровотечения. У больных с обширными ожогами кожи и, как следствие, с нарушением функции органов организма возникает генерализация инфекции с развитием сепсиса, являющегося основной причиной смертельного исхода у ожоговых пациентов.
Но все-таки, как я уже сказала, сейчас мы научились выхаживать совсем безнадежных больных. Однажды спасли мальчика из Магадана с ожогом 95% поверхности тела, он получил ожоги при пожаре в доме. Мальчика эвакуировали в нашу клинику, так как не всегда на местах могут оказать специализированную медицинскую помощь больным с обширными ожогами. Но проблем у этих детей и их родителей много.
Не надо постоянно смотреть на эти рубцы!
— А какие это проблемы? Эстетические понятны…
— Я всегда говорю, что ожоговая травма — это социальная проблема. К сожалению, глубокие ожоги заживают путем образования рубца, который, да, может формироваться в эстетически важных зонах — на лице, в воротниковой зоне, шее, передней поверхности грудной клетки, кистях и стопах, а также в области крупных суставов — и это вызывает контрактуры, стягивание кожи, из-за чего дети не могут полностью разогнуть или согнуть тот или иной сустав.
Если травма на кисти, то плохо функционируют пальцы, и часто требуется большое количество корригирующих оперативных вмешательств, чтобы выправить эти пальцы, сделать их функционально активными. Если контрактуры мешают развитию скелета, надо снова оперировать, иначе ребенок перестанет обслуживать себя. Детям, которым поставили инвалидность, надо ежегодно ее подтверждать. И чтобы не было рецидива, нужно постоянно делать массажи, носить специальную компрессионную одежду, необходима грязе- и парафинотерапия.
Бывает, что глубокие ожоги заканчиваются ампутацией, поэтому необходимо протезирование таких пациентов. Ребенок растет, и требуется многократная замена протеза.
И даже после оперативных вмешательств кожа не будет такой, как до ожоговой травмы…
— Если ребенок в вашем центре просит зеркало, с какими словами даете?
— Вы знаете, зеркал у нас в ожоговом центре нет — просто так сложилось, и как правило, зеркала дети не просят, а если просят, то уж точно не у врачей. Здесь они эмоционально стабильны, потому что видят таких же мальчиков и девочек, как и они, а когда оказываются дома один на один с бедой, то вот тогда начинаются эмоциональные срывы.
На базе нашей консультативной поликлиники на протяжении многих лет работают психологи и арт-терапевты. Они занимаются не только с детьми, перенесшими ожоговую травму, но и с их родителями. Больные, перенесшие термическую травму, находятся под наблюдением сотрудников поликлиники до 18 лет. Эти специалисты помогают бывшим пациентам найти свое место в жизни.
Лечение ожогов — коллективный труд специалистов клиники
Наш благотворительный фонд «Детская больница» организует зимние и летние лагеря для перенесших тяжелую ожоговую травму — дети выезжают в пансионаты Тверской и Ярославской областей. После совместного отдыха на природе дети и их родители общаются между собой, переписываются, советуются друг с другом, как поступить в тех или иных ситуациях, связанных со здоровьем. Все это благотворно влияет на качество жизни наших пациентов.
— А с какими словами вы выписываете детей и родителей?
— Трафарета нет, все зависит от ситуации (улыбается). Недавно мы лечили юношу с большой площадью ран, а он был из кадетского училища. И я ему сказала: «Ты будешь офицером! У тебя все работает — руки, ноги, а рубцов под кителем не видно».
И естественно, мы работаем и с родителями.
— Что им важно понимать и знать?
— Я все время говорю родственникам наших пациентов, чтобы они не делали из своих детей инвалидов.
«Не надо постоянно смотреть на эти рубцы, потому что ребенок чувствует, как мама разглядывает его!
Ваш ребенок нормальный, полноценный, у него просто другая кожа.
Ведь есть же люди с желтой или черной кожей».
Понимаете, эти дети должны расти нормальными, как и до травмы, заниматься спортом — противопоказаний к этому нет. Ну и пусть ребенок ходит в компрессионной одежде — это не помеха, это такая же одежда, которую можно снять и надеть заново.
Мы всегда работаем на позитиве, не даем родителям и детям унывать, находим добрые слова в любой ситуации. Если взрослые после выписки из больницы не воспринимают ребенка таким, как до травмы, то проблемы будут нарастать как снежный ком. Именно родители становятся главными учителями по жизни и показывают детям, как необходимо себя вести, внушают уверенность в собственных силах.
Я думаю, надо развиваться в направлении, когда есть социальные работники, которые еще до возвращения ребенка из больницы в привычную среду обитания посещают детские сады или школы, куда вернется тот или иной пациент, и проводят разъяснительные беседы с ребятами, педагогами и воспитателями о том, как правильно вести себя с детьми, перенесшими ожоги.
— А может ли врач говорить родителям, что ожог ребенка произошел по их вине?
— Нет, врач не говорит маме или папе, что они виноваты в том, что случилось. Но, к сожалению, не каждый родитель понимает это сам, некоторые приходят со словами «А мы уже у вас второй раз!» Иногда мамы замыкаются в себе, и тогда мы назначаем консультацию психолога. Если взрослые не берут себя в руки, тем самым эмоционально не участвуют в лечебном процессе, то не всегда быстро можно достичь желаемых результатов.
Людмила Будкевич
Я всегда сотрудникам говорю, что родителям надо сочувствовать, вставать на их место. К нашим пациентам мы относимся, как к собственным детям, и мои сыновья, когда были поменьше, неоднократно говорили: «Ты своих больных любишь больше, чем нас».
— А вы что-то изменили в обустройстве дома, когда начали работать с ожогами? Может быть, тоже стали более внимательной?
— Не хочу себя хвалить, но… я живу по правилам и прошу их соблюдения от окружающих. Кастрюли ставить на последний ряд конфорок. Перед тем, как опустить ребенка в ванну, следует попробовать воду локтем, где наиболее чувствительная кожа. Дети не должны находиться на кухне, когда идет процесс приготовления пищи. Гладить надо, когда ребенок спит, и запомнить, что пол — не место для горячего утюга. Все опасное должно быть убрано. Электрические розетки должны быть с заглушками. Ну я не знаю… Я так воспитана и надеюсь, что эти правила запомнили мои сыновья, у одного из которых есть уже свои собственные дети. Но и сейчас я нередко напоминаю им об опасностях, которые есть в доме.
Самое пагубное — это невоспитанность
— Что вы сказали бы незнакомцу, который косо смотрит на человека с ожогом?
— «Вы тоже можете в любой момент оказаться на этом месте, никто вам не может гарантировать, что вы будете вечно здоровым человеком». Ведь ожоговый больной — точно такой же человек, просто у него образовалась необычная кожа. Зачем оборачиваться и обсуждать в спину? Я думаю, что самое пагубное качество у людей — это невоспитанность в любых ее проявлениях.
И почему у нас работодатель не принимает продавца с руками, на которых рубцы? Это точно такая же кожа, она так же моется мылом, она не заразна! Ну почему?
Вы знаете, я поддерживаю связь со многими бывшими пациентами. Многие из них имеют высшее образование, женились или вышли замуж, родили детей. Недавно на день открытых дверей в нашу клинику пришла бывшая пациентка Валечка, у нее был ожог лица и волосистой части головы, который она получила, будучи новорожденным ребенком. А сейчас у нее уже свой ребенок!
А на днях мне позвонила мама пациента, которому было около 2 лет, когда он лежал у нас по поводу ожога. Сейчас ему 24 года, он стал врачом, хочет поступить к нам на работу в качестве врача-анестезиолога, чтобы тоже помогать больным детям.
— Но испытывают ли благодарность и радость те, у кого обширные ожоги?
— Мы сразу предупреждаем родителей и старших по возрасту детей, чтобы они не ждали, что у них сформируется такая же кожа, как до травмы. Подростки часто бывают капризными, и им приходится объяснять, что, если сейчас не сделать эту процедуру, у него возникнут те или иные проблемы со здоровьем, которые потом будет трудно решить. Лечение ожоговой травмы — это постоянный контроль, чтобы не произошли осложнения. И наше дело — лечить больных и стремиться к тому, чтобы последствия ожога для них были минимальными.
— У вас как-то изменилось отношение к внешности за почти сорок лет работы в ожоговом центре?
— Вы знаете, я очень критично отношусь к своей внешности и всегда говорю, что «с лица воду не пить», и внешность не имеет никакого значения. Ты же общаешься с человеком, а не с его внешностью, и, наверное, тебе интересен его характер, отношение к окружающим, а не то, какой формы его нос и собственные ли веки или искусственно сделанные. Мудрость приходит с годами… Как правило, люди мудреют после тридцати. Думаю, мудрость в плане отношения к внешности приходит и к нашим пациентам. Конечно, приятно смотреть на красивого человека, но оценивать надо однозначно не по внешнему виду.
— Вы можете сказать это подростку?
— Конечно, могу! А почему не сказать, если уже большой, все понимает?
Есть у меня пациент — сейчас ему 25 лет. В 3-летнем возрасте он получил тяжелую ожоговую травму и длительное время находился в крайне тяжелом состоянии. Нам удалось его спасти. Но на шее и лице сформировались грубые послеожоговые рубцы. Как он комплексовал! Все время ходил в водолазках или шею обязывал шарфом независимо от времени года, чтобы спрятать последствия травмы. Наступил выпускной вечер в школе. Его мама (она просто золото!) купила ему костюм. А я — рубашку с отложным воротником, который бы закрывал рубцы на шее. Говорю: «Саша, в этот день ты должен быть самым нарядным и красивым!» И он заставил себя надеть эту рубашку. Со временем мальчик взрослел, и менялось его мнение о своей внешности. Он женат, работает успешным адвокатом. Жизнь удалась!
Поверьте, я могу найти в человеке столько положительных качеств, столько позитива, которые могут затмить все его комплексы! Надо вовремя обратить внимание ребенка на ту «изюминку» в его характере, которая станет для него важной, жизнеутверждающей.
— А это тоже задача врача?
— Врач же тоже человек. Иногда мне очень хочется сказать комплимент постороннему человеку на улице. И когда-то сдерживаю себя, а когда-то говорю. А почему не сказать, если у человека, например, очень красивое платье или шляпа? Мы так мало говорим друг другу добрые слова!
— И как реагируют?
— Чаще улыбаются. Может, думают: «Сумасшедшая» (смеется).
И вот знаете, иногда я вижу человека с ожогами, и так и хочется подойти и посоветовать, где ему могут помочь скорректировать рубцы. Если я знаю, почему бы не сказать? Но опять скажут, что… Но, так как я недавно стала хвалить окружающих, может быть, начну и советы давать.
Беседовала Надежда Прохорова
Фото обложки: Fotolia
Фотографии Ефима Эрихмана и из архива ДГКБ №9 им. Сперанского