– Судя по всему, ваша карьера должна была быть совершенно ординарной. Родившись в семье инженера и учителя русского языка, вы пошли в мединститут, но стали рок-музыкантом. Как это произошло?
– Я никогда не скрываю, что мы – продукт советской власти. Для того чтобы заниматься чем-то любимым, необходимо получить высшее образование, причем неважно – какое. Просто быть кем-то. В результате половина моих знакомых стали не теми, кем предполагалось. Они заканчивали ближайшие к дому институты: какой-нибудь рыбный, к примеру. И мне моя бабушка говорила: сначала получи высшее образование, а потом работай хоть дворником. Считалось, что даже к дворнику с дипломом будет совершенно другое отношение. И на каком-то жизненном этапе мне нравилась медицина. Вот я туда и поступил.
Но многие медицинские работники закончили свою карьеру довольно рано. Из тех, с кем я там учился, всего шестеро моих близких друзей стали тем, кем хотели. И сейчас это известные врачи, лучшие представители нашей профессуры. В то время медицинское образование было гораздо лучше, чем сейчас.
– А вы сохранили какие-то знания?
– Уколы я до сих пор делать умею. Но последний раз этим пользовался несколько лет назад, когда делал укол собаке.
Конечно, что-то помню, но не вижу смысла этими знаниями пользоваться, потому что по любой медицинской проблеме мне есть кому позвонить. Это основное, что дал мне медицинский институт.
– Я знаю, что вы учились играть на скрипке, но тоже не закончили обучение. Почему ее-то забросили?
– Я уверен, что эти занятия были необходимы. Потому что для того, чтобы из ребенка что-то получилось, его необходимо нагружать: музыкой, спортом, другими занятиями. Но в моем случае это делалось для того, чтобы у родителей было время обратить внимание друг на друга. Чем больше ребенок был занят, тем больше у них времени. И это я тоже считаю правильным.
У меня двоюродная сестрица музыкант. Меня показали в музыкальной школе, где выяснилось, что у меня абсолютный слух…
В то время я жил с бабушкой, потому что мои родители то сходились, то расходились. (Моя мама была классической блондинкой с голубыми глазами. А папа был похож на меня, поэтому гармонии не получалось.) Бабушка не любила музыку, в какой-то момент она просто выкинула мою скрипку в окошко, и на моей скрипичной карьере был поставлен крест. Гитары же в то время не были популярны, поэтому я вернулся к музицированию только в 15 лет.
– А кем была ваша бабушка?
– Бабушка была очень интересная. Она была 1887 года рождения, умерла в 97 лет, еще Николая II видела. Очень любила внуков, сыновей и ненавидела музыку. У меня было ощущение, что она никогда не работала, была настоящей домохозяйкой.
– Даже странно, что еврейская бабушка выкинула скрипку. Скажите, а как воспитываются талантливые и уверенные дети? Все дело в какой-то особенной еврейской маме или бабушке?
– Талантливых и уверенных людей среди евреев не больше, чем в других нациях. Что касается еврейской мамы, то вот мой любимый анекдот на эту тему.
Мальчик гуляет во дворе. Слышит, мама зовет: «Моня, иди домой!» Он спрашивает: «Мама, я замерз и проголодался?»
Единственное, что действительно отличает любую еврейскую маму, – она всегда много времени уделяет ребенку и нагрузке на ребенка. В нашей конфессии принято, учась в школе, посещать еще какое-то заведение, музыкальную школу, спортивную.
– А как же из вас без музыкальной школы получился музыкант? Некоторые выпускники музыкальных школ сами выкидывают в окно свои скрипки и больше никогда этим не занимаются.
– В космос можно запустить даже собаку, что было доказано. А музыкальность либо есть, либо нет. Либо она тебя накрывает, либо не накрывает. Меня накрыло, потому что, во-первых, мне нравились «битлы», нравилось, как они играют, но я видел, насколько это отличается от того, что я слышал по радио и телевизору. И потом, девчонки больше обращали внимание на тех парней, которые играют на гитаре и поют дворовые песни. Поэтому мне необходимо было научиться играть на гитаре и петь дворовые песни, что я и сделал.
– А как?
– Слушал много, потом мне показали пару запрещенных аккордов. Наверное, во мне все-таки есть что-то музыкальное…
– Откуда вы знали о «битлах» и современной музыке? По радио ведь тогда передавали только ту музыку, которая вам не нравилась?
– Я учился в 150-й школе, которая славилась тем, что в ней учились дети шпионов и военных атташе. И когда я уезжал в пионерский лагерь «Снегири», они – в Японию, Америку, Зимбабве… Поэтому свежая музыка была всегда.
И это было то, что меня действительно интересовало. Самоучителей тогда не было, но мне кто-то что-то показывал. А лет в 16 я попал в оркестр народных инструментов, где год играл на домбре. Так что какие-то навыки у меня были, но остальное – либо есть, либо нет.
– Как родитель можете сказать, как сделать из ребенка музыканта?
– Это сложный вопрос, потому что мой сын не умеет играть на гитаре. Он в этом отношении пошел в бабушку, и то, что находится на шести или семи струнах, его вообще не волнует. Его интересует математика. Я пытался научить его играть, но этот бастион не был сломлен.
Хотя, если бы я был понастырнее, возможно, смог бы привить ему какую-то любовь к музыке. Потому что в какой-то момент он сказал, что хочет у костра играть мои песни. Половина народа не может научиться играть эти песни, а он хочет у костра! Я сказал ему, чтобы шел учиться, но нет, он хотел, чтобы я научил. А я уверен, что преподаватель должен быть преподавателем, а родитель – родителем. В противном случае я его точно убил бы.
Как математик, он с лету понял, что на свете есть 274 аккорда, понял, как строятся эти аккорды, куда идет музыка… И на этом всё, полностью потерял интерес.
Детям не надо мешать в выборе. У меня много примеров родителей, у которых дети, окончив музыкальную школу, неожиданно уходили, например, в кулинары. Не так важно, чем ребенок занимается, главное, чтобы у него была какая-то цель, чтобы было интересно. Если работа неинтересная, то и жизнь будет паршивая. А работа помимо денег должна приносить удовольствие.
– Вы недавно с женой отметили 32 года совместной жизни, а как же рок-н-ролл и все, что к нему прилагается? Мне кажется, он плохо совместим с крепкими семейными узами.
– Да, нас мало таких осталось… В семейной жизни необходимо быть терпеливым, потому что каждая последующая жена будет хуже предыдущей.
– Неужели 32 года назад это было для вас очевидным?
– Понимаете, до женитьбы я был весел и красив, я проверял. Ну а если серьезно, мне очень нравится, что мы до сих пор вместе, и до сих пор нам вместе интересно. Сейчас это редкость не только в нашей среде. Мне приятно, что мы с Аней такие «марсиане».
– Ваша жена по образованию психолог, вы уже тогда были музыкантом. Как вы встретились?
– Мы жили рядом. Даже провожая ее в другую сторону, можно было вернуться домой.
Да, по образованию она психолог, но не работает по профессии, только дает советы подругам. Но в этот момент я сбегаю и бросаю ее под танк девичьих историй.
– Скажите, что помогает сохранять семью?
– Очень важно разговаривать друг с другом. Потому что за это время в семье всякое было: и жили тяжело, и денег не было… Когда приезжал с гастролей, я в полной мере ощущал, насколько не прав, что не обратил внимание на первые зубы у ребенка. Но ничего, со временем притерся… И понял одно: главное – не перечить жене, она сама выговорится.
Мне кажется, самое важное в семье – проговаривать какие-то моменты, причем любые – в работе, внутрисемейных отношениях. Потому что ты сам не всегда можешь правильно оценить то, что происходит с тобой.
Еще помогает то, что мы оба люди искусства. Она занимается керамикой, рисует. А люди искусства всегда найдут общий язык.
– Семья не мешала вам заниматься творчеством?
– Нет, потому что я их не видел. (Смеется.) На самом деле, нет. Потому что семья – это тыл, это жизнь, одним словом даже не назвать. Сколько бы я ни гастролировал, мне всегда хотелось возвращаться домой, где меня ждали жена и ребенок.
Беседовала Ксения Данцигер
Опубликовано в журнале «Виноград»,
№ 6 (74), ноябрь-декабрь 2016