От редакции: 19 марта, 8 лет спустя после начала кампании в Ираке и 12 лет — после сербской кампании Франция и США начали бомбардировку Ливии. Французские и американские СМИ подчеркивают, что это акция против режима Каддафи, а не против жителей Ливии, однако уже вечером поступила информация о разрушенной в пригороде Триполи больницы. О чем не пишут американские СМИ — о вдовах и сиротах «миротворческий акций», направленных против «мирового терроризма» — рассказывает Надежда Кеворкова в колонке для сайта Russia Today.
Когда американские ракеты убивают брата президента, мир об этом слышит. На днях в зоне свободных племен убито около 40 человек. СМИ не называют их имен, не сообщают, сколько осталось вдов и сирот. Вдовы и сироты – это фактор жизни Афганистана под оккупацией. Их никто так и не посчитал. Но существует устойчивая цифра – 1 миллион сирот и 1 миллион вдов. Она кочует из одной публикации в другую, иногда увеличиваясь в полтора, а то и два раза.
Вдовы и сироты – они повсюду. И это нехарактерно для исламского общества. Ислам предписывает заботиться о них – но их стало так много, что исламское общество не справляется, государство – тоже, а многочисленные международные организации так и не смогли им помочь.
Стоит выйти из гостиницы, тебя облепляют дети. Они окуривают тебя волшебным дымом, предлагают купить гнилые бананы, пыльные носки или твердую как камень жвачку. Ты даешь им гроши. И на границе квартала они передают тебя товарищам, которые дежурят в следующем квартале. Это не цыгане и не индийские нищие. Это сироты войны.
Мой товарищ узнал тех, кому он подавал два года назад. Старшая девочка и две крохи. И они его узнали. Лицо старшей девочки озарила улыбка – это суровая улыбка 12-летней красавицы, которая всю свою недолгую жизнь только и делает, что заботится о младших.
В прошлый раз мой товарищ решил их разыграть. Завидя издалека, он первым попросил у них денег. Дети онемели. А потом он услышал, как девочка отчитывает брата: «Когда у него были деньги, он тебе давал. А ты что же, пожалел?»
Когда американцы оккупировали Афганистан, самые массовые демонстрации проводили вдовы. Они выходили в своих голубых бурках, молча становились вкруг и ждали – им нечего было есть, негде укрыться и не у кого искать защиты. Американцы ведь все лето 2001 года всему миру рассказывали, как ужасно угнетают женщин талибы, запрещая им работать и заставляя носить бурку. И вот, освобожденные, эти женщины умирали от нищеты и голода.
Многочисленные феминистки и благотворительные фонды за 9 лет оккупации ничего не сделали ни для вдов, ни для сирот. Буквально ничего – об этом свидетельствовали многие люди, когда я выключала камеру.
В 2007 году я ходила по дворам и разговаривала с ними. Гигантские семьи, у которых убили мужчин, разрушили дома, вырезали скот, ютились в развалинах. Сейчас Кабул очистили от тысяч семей беженцев. И теперь они прячутся. Но они повсюду.
Вдовы живут вот так – подаянием. Когда она видит камеру, она закрывает лицо своему ребенку или уходит прочь. Это страх, что на ее ребенка наведут порчу. И ненависть к Западному ТВ – оно снимает ее ужас и позор, и ничего не меняется.
А вот так живут сироты: роются в отбросах на виду у города.
Надо отдать должное афганцам: просящим подают все. Милостыня лучше помощи западных фондов – она маленькая, но идет от сердца к сердцу и нигде не оседает, ни в каких чужих карманах. Но это копейки, которые ничего не решают.
В Кабуле мне рассказали о бизнесмене, который организовал ковровую фабрику для вдов и сирот. Несколько дней ушло на то, чтобы согласовать визит – ведь они живут и работают дома. А вторжение в дом, где есть женщины – дело очень непростое в Афганистане, даже если это вдовы и сироты.
Наконец, визит согласован. На нескольких дорогих джипах движется целая делегация. Спрашиваю, кто эти люди в одинаковых кепках с фотоаппаратами, которые снуют вокруг. Оказывается, посещение фабрики освещает целая пресс-служба — они, конечно, не вдовы и не сироты.
Кавалькада протискивается в квартал узких улочек, где двум машинам не разъехаться. В некоторых местах джип едва проезжает. Глухие глинобитные стены. Но это жилой квартал, а не лагерь беженцев. Можно сказать, что это вполне благополучный квартал. Он не разбомблен. Сюда привозят воду. Сюда не заедет американский взвод. И дети, ничего не опасаясь, могут играть на улице. Больше ведь им играть в освобожденном Афганистане негде. И заняться им нечем. За 9 лет оккупационный режим не построил для детей ни спортзалов, ни школ.
Но они счастливы уже тем, что не должны просить подаяние, как миллион их сверстников.
Несколько домов выкуплены для фабрики – там живут вдовы и сироты.
Хозяин фабрики деликатно стучится в калитку – снова длительные переговоры с обитательницами. Они разрешают зайти. И прячутся. Но постепенно любопытство побеждает. Дети начинают подглядывать, выбегать из укрытия, соглашаются фотографировать.
В доме нет ни одной книжки, ни одной игрушки. Даже нет посуды, чтобы угостить чаем. Да и чая нет.
Несколько женщин возвращаются в комнату, где они работают, и, молча, принимаются ткать ковер. Это изнурительная работа. От нее уродуются пальцы, портится зрение и засоряются легкие. В комнате полумрак, холодно. Ни света, ни обогрева. Женщины в гигиенических масках. Но от пыли нужны совсем другие маски, а эти ни от чего не спасают.
Так делают роскошные ковры — одни из самых дорогих в мире. Эта роскошь украшает дома Лондона, Парижа, Нью-Йорка. Их ткут вот эти вдовы и эти дети.
Спрашиваю, сколько они получают за свой труд. Они не знают, что ответить. Ведь хозяин рядом. Можно и не спрашивать – ясно, что они довольны тем, что есть.
Каждая понимает: если бы не этот человек, то и этим женщинам пришлось бы просить подаяние и ночевать под картонкой.
Едем на саму фабрику. Фабрика оплетена колючей проволокой, и охрана у нее, как у военного объекта. Грохочет генератор. В дыму стоят люди и деревянными шестами помешивают варево в гигантских кипящих котлах. Они красят пряжу. Потом ее развешивают для просушки.
Фабричная контора. Тут сидят художники. Когда я вошла, они все, мужчины и женщины, сидели в фабричных бейсболках. Их научили, что для прессы так лучше.
На фоне Кабула, под рев генератора и военных вертолетов в небе – зрелище инфернальное. Прошу снять бейсболки. Они делают эскизы для ковров на заказ. И как по бумажке рассказывают, как им сейчас хорошо живется. Что ж, у них есть работа в стране, где ничего нет.
Готовые ковры свозят на склад – и просто сваливают на пол. А потом уже развозят по торговцам. И вот это чудо, сотканное пальчиками вдов войны находят своих хозяев, которые знать не знают, какие грустные мысли вплетены в эти нити, какие безнадежный слезы над ними пролиты.
Хозяин фабрики полон планов. Он взял большой кредит. Он строит здесь детский сад, школу и больницу. У него ведь 1200 человек уже работает и будет работать еще больше. Я не очень понимаю, как смогут воспользоваться этими благами вдовы – они живут на другом конце города, и у них нет не только джипов — даже осликов с повозками, чтобы добраться сюда в детский сад или к врачу.
Хозяин планирует построить по фабрике в каждой провинции – нехватки рабочей силы у него точно не будет, потому что в Афганистане 2 миллиона вдов и сирот войны и оккупации. И с каждым днем их число только растет.
Пока он рассказывает, над нами кружат вертолеты. В гору поднимается группа людей, которых при желании можно принять за вооруженный отряд. Если вертолету что-то покажется подозрительным, они откроют по ним или по нам огонь, а потом информагентства сообщат, что на ковровой фабрике армия доблестно обезвредила отряд террористов. Собственно говоря, многие становятся вдовами и сиротами вот так – когда летчику что-то кажется подозрительным. Ни один человек на фабрике не обращает внимания на вертолеты.
Пока он рассказывает, я пытаюсь посчитать, сколько надо соткать и продать ковров, чтобы купить один такой джип. Больше это или меньше, чем накормить такую вдовью слободку досыта. Но в мире филантропии работает какая-то другая арифметика, которая отсыпает бедным их жалкие гроши, чтобы не померли, а богатых золотит и придает им ореол праведников.
Перевод с английского Salvation factory