– Иваново – мертвый город. Производство остановили еще в 90-е, – говорит Наташа. Она везет режиссера Александра Золотухина и кинокритика Ярослава Забалуева в Вичугу. – Ну штО, пОшли, штО ли. Да вы сами услышите, как в Вичуге все окают.
Наше путешествие – проект кинофестиваля «Зеркало» «кино на колесах» – сюрприз во всех смыслах. Фильм «Мальчик русский» за четыре дня должен побывать в пяти городах Ивановской области: Вичуга – Фуманов – Кинешма – Юрьевец – Кохма. Что-то находится от Иваново в 30 километрах, что-то – в трех часах езды на поезде.
Получи профессию – стань успешным
Машина то и дело подскакивает на кочках. Промзона, обшарпанные четырехэтажки, покосившиеся домики с резными наличниками, широкие трубы теплотрассы, загадочно изгибающиеся вдоль улиц – логическое продолжение разбитой дороги. Пойти тут некуда. Народный бар, стоматологическая клиника «Крепкий орешек» и магазин «Крепеж» – лучшие местные развлечения. Из достопримечательностей – серебристый Ленин, панно с изображением стахановок сестер Виноградовых и бюст Ногина перед заводской проходной. Можно представить, как уныло выглядит город длинными зимними вечерами.
ДК «Машиностроителей», где через час начнется показ дебютного фильма Золотухина «Мальчик русский», – неприметная одноэтажка на окраине. На светлой стене, исписанной признаниями в любви, выцветший баннер с юной троицей – сварщиком, токарем и швеей – и девизом: «Получи профессию – стань успешным». Тут же другая троица – предприимчивый пятнадцатилетний парень с зеленоватым синяком под глазом привел в кино сразу двух одноклассниц.
– Может, все-таки есть достопримечательности, церковь какая-нибудь? – спрашиваю.
– Ну, есть. Две. Красная и белая, – с неохотой отвечают они.
Женщины в парадных блузках, после работы, подростки с попкорном и десяток пенсионеров наполняют огромный зал. Все это контрастирует с показом в Иваново, где днем ранее была премьера. Там – полный кинотеатр фанатов Тарковского, хипстерская молодежь с вкраплениями краеведов. Здесь – не больше тридцати человек, в основном учителя-пенсионеры, ткачихи и школьники. «Мертвый город» – все-таки несправедливое определение для Иваново. Вичуга на порядок мертвее.
Всполохи коммуникации
Юрьевец – место силы кинофестиваля «Зеркало». Здесь родился Тарковский, благодаря которому старейший город области обрел новую популярность. От него до Иванова два с половиной часа езды на машине, на автобусе дольше. Не каждый, будь он хоть трижды поклонником Тарковского и авторского кино, сможет добраться до Иванова или Юрьевца, в которых проходят основные фестивальные события.
Константин Шавловский, став генпродюсером фестиваля в 2018 году, пустился в авантюру. Решил перезагрузить, развернуть «Зеркало» лицом к зрителю.
– Мы поняли, – говорит Шавловский, – неплохо будет, если гора придет к Магомету. Ни технически, ни финансово провести фестиваль одновременно во всех городах Ивановской области нельзя, а вовлечь людей в нашу орбиту через не самую дорогую, но довольно яркую историю – вполне.
Так появилась идея возить фильмы по малым городам.
Фото: kinopoisk.ru
«Кино на колесах» – совсем не передвижной кинотеатр, некогда популярный в советских колхозах. Даже в самом захолустном городке найдется Дом культуры, построенный в свое время для работников градообразующего предприятия.
В окнах здесь висят афиши – «Люди икс», «Король лев», «Снежок», «Хлоя» – вполне себе для досуга. А вот прокат авторского кино существует лишь в крупных городах – Москве и Петербурге. Такие фильмы, как «Мальчик русский» или документальный «В центре циклона» Елизаветы Козловой (его катали по Ивановской области в прошлом году), увидеть невозможно. Документальное кино не то что в прокате, даже по телевизору не показывают.
– Главное содержание фестиваля – совсем не показы, а совместный просмотр и опыт коллективного обсуждения с автором. Кино – вещь удивительная. У него нет материального содержания. Нам только кажется, что мы видим фильм физически. В цифровую эпоху кино – вообще мираж. Люди в зале смотрят коллективный мираж и видят его по-разному. Контакт, который создается у автора с аудиторией, у аудитории друг с другом, оказывается важнее просмотра, – размышляет Шавловский. – Только представьте, люди пытаются поговорить об общем сне и убедиться, что увидели одно и то же. Обсуждение становится пространством общения и шансом услышать другого, посмотреть на мир глазами незнакомого человека, а если рядом автор, то сравнить опыт зрения.
Живя в больших городах, мы совершенно не представляем, как живет большая страна, частью которой мы являемся. Кинешемец – где это вообще? – не представляет жизни петербуржца или екатеринбуржца. Он и страну-то видит из телевизора. Встреча с конкретным человеком, с его конкретной историей, с иным мнением рождает диалог. В маленьких городках разные миры соединяются. Собственно ради этих всполохов коммуникации, ради превращения чужого в другого, по меткому замечанию режиссера Марии Разбежкиной, и делается наше «кино на колесах».
Ни четверть бунта тебе
– Кочевники, арт-шапито, – шутит Ярослав Забалуев. – Что же нас здесь ждет?
В каждом городе он открывает показ примерно одной и той же репликой: «Такого кино вы еще не видели, даже я такого не видел».
– Можно начну? – пожилой мужчина привстает с места. – На войне должно быть побольше человечности. На войне люди живут последний день и час. Ну должно же у них быть что-то приятное. Хочется доброго побольше… а у вас ничего доброго.
– Вы вообще в армии-то служили, – поднимается с дальнего ряда человек лет шестидесяти. – Фильм у вас депрессивный какой-то. Да если бы на фронте было такое отношение, свой стрельнул бы в спину в первом же бою. Фильм зрелищный. Не могу сказать, что плохой. В нем есть суть и даже пацифистская идея, но чего-то не хватает. Может, вы, режиссер, смотрите своими глазами, а я своими. Вот солдат у вас слепнет, его лечат и в армии оставляют. А потом его офицер наказывает. Офицеры-то всегда гордились своей воспитанностью и аристократическими традициями, а тут ему ни слова, ни полслова не говорят на эту экзекуцию. Не то что возмущает, я от такого нахожусь в недоумении… Сцена с революцией у вас промелькнула, конечно, но вот солдаты, что ж они? Ни бунта, ни полбунта, ни четверть бунта тебе.
«Слухач» было рабочим названием фильма. Короткое, понятное, для презентаций. В прокат фильм вышел с другим, более сложным – «Мальчик русский». По задумке режиссера такое словосочетание вынудит зрителя разобраться, как проявляет себя национальный характер в экстремальных обстоятельствах, которым является война.
В центре сюжета – Первая мировая и судьба мальчика-добровольца. Волна патриотического подъема приводит его на фронт. Во время газовой атаки Алеше обжигает лицо и он теряет зрение. Чудом его не демобилизуют, а отправляют «слушать небо», припадая к футуристического вида акустическому локатору. Надев кожаный шлем с тянущимися от ушей гофрированными трубками, он отслеживает случайные аэропланы или дирижабли-бомбардировщики, но слышит будущее.
Фильм о русских солдатах – крестьянах и рабочих, из которых состояла армия в Первую мировую войну. И хотя действие происходит в основном в окопах, фильм оказывается не вполне милитаристским. В нем нет былинных сражений, героических подвигов, жарких батальных сцен, которые не стыдно показать Спилбергу. Они – фон для главного сюжета, истории маленького человека, судьба которого круто меняется, если не сказать ломается, вместе с судьбой целой страны.
В отечественном кинематографе практически нет оценки Первой мировой войны. Максимум, что было снято – «Моонзунд» с Олегом Меньшиковым – и тот аж 30 лет назад. Может быть поэтому реакция зрителей в Вичуге так резка?
– В зале в основном собрались учителя, – говорит худенькая старушка. Она глуховата, говорит громче обычного поставленным учительским голосом. – Мы воспринимаем фильм с точки зрения воспитания молодого поколения. А здесь у вас война непонятная, империалистическая… Этим фильмом ну что вы показали молодому человеку, который пойдет в армию? Фильм интересный, не спорю, смотрела с удовольствием. Музыка Рахманинова великолепная. Находка с оркестром усиливает эмоциональное восприятие. Но содержание фильма каково? В нем же нет ничего патриотического! Я согласна с Евгением Васильевичем, сцена, где офицер бьет по рукам слепого солдата, не в традициях русского народа. Мы в школе рассказываем о Павке Корчагине. Вот пример для поколения… Молодой человек, поймите, русский характер – это доброта, благородство, любовь к родине и ненависть ко всякому насилию. Я для своих учеников всегда брала произведения, в которых звучали любовь к человечеству, неприятие войны… Но вообще, спасибо вам, Александр.
– Война – это отвратительно и это абсурд, – отвечает Золотухин на реплики из зала. – В ней не может быть ничего приятного или радостного. Это – мое послание молодому поколению и ответ тем, которые говорят «хотите, повторим».
Сидите тут, возникаете
«Дорога закончилась, – сообщает навигатор. – Развернитесь». Въезжаем в город ткачих. Плюс четырнадцать дней к отпуску, 20 минут на обед и спецжиры «за вредность». Серые халаты в игривый горошек, грохот, при котором не помогают беруши, жар от десятков без пауз работающих станков, полтора миллиарда ударов в минуту, чтобы пряжа стала тонкой нитью.
«Живу в Фурманове. Никуда не собираюсь» – значится на фасаде одной из ткацких фабрик. Девиз стал местным мемом, над которым шутят в инстаграме, добавляя под фотографиями хештег «безысходность» и «депрессивность».
Улица Революционная сменяется улицей Возрождения, кирпичные дома – деревянными домами, выкрашенными зеленой, голубой и розовой краской. В городском парке пруд с лебедями и фонтаном, площадка для катания на скейте, детвора исписывает асфальт мелом, а пацаны на корточках режутся в карты под Земфиру из громкоговорителя. Велосипедисты, рокеры, татуированные качки и худосочные пацаны с «тоннелями» во всю мочку. Фурманов – город контрастов.
Зал ДК «Текстильщик» заполнен на треть. Приехало даже местное телевидение. Оператор требует включить свет, чтобы, раз уж режиссер вещает, снять все по-серьезному.
– Зачем вы такое снимаете, какие это эмоции? Одно раздражение. Еще по миру ездите с таким фильмом! – буквально кричит крашеная блондинка из зала. («Мальчик русский» показали в Германии и Иране. – Прим. авт.) – К мальчику относятся с любовью? Какая у вас любовь-то? Война – не то место, где над людьми издеваются, – не унимается она.
– Женщина, хватит уже, в конце концов, – вспыхивает парень на дальнем ряду. – Хороший же фильм снят, хорошим режиссером.
– Да кто тебе сказал?– парирует она.
– Я это сказал. Сидите тут, возникаете. Всем фильм понравился. Всем, кроме вас, – отвечает он.
Обычно людей, играющих самих себя и наделенных природной естественностью, режиссеры игровых фильмов приглашают на эпизоды. В авторском кино непрофессиональные исполнители – скорее общее место. Непрофессионал привносит в фильм не только свою речь, манеру общаться, но и собственную историю, что ценят режиссеры. Другое дело, где найти человека?
Холеные мальчики с айфонами, которых на кастинги привозили родители, никак не соответствовали задумке Золотухина.
– Тяжелый быт, скудное питание, ежедневный многочасовой труд в поле или на фабрике влияли на осанку человека, накладывали характерную печать на внешность, – рассказывает он новым зрителям. – Хотелось быть убедительным, показывая человека того времени. Мы стали искать в современности людей со старых фотографий и картин. Кого-то нашли в Нахимовском училище, главного героя – в питерском детском доме.
Золотухин пришел туда вместе со своим учителем Александром Сокуровым. Желающих сниматься в кино оказалось много. Но сирота Володя Королев, разом потерявший обоих родителей и отправленный в детдом бабушкой, боявшейся не успеть его вырастить, понравился режиссеру сразу.
– Судьба за его хрупкими плечами очень чувствовалась. Она была в доброте, наивности, открытости, с которой он тянулся к нам.
Брать сирот для съемок в фильмах иногда довольно опасно. Когда-то Диана Асанова именно так нашла главного героя для фильма «Пацаны». Парень так прикипел к съемочной группе, что, вернувшись в детдом, покончил с жизнью.
– Понимая риск, мы старались к Володе относиться как к профессионалу, чтобы сами съемки он воспринимал как работу. У нас даже психолог на площадке был, который отслеживал состояние детей. Сниматься мы взяли не одного Володю, еще его друга и девочку, которую вы видели в эпизоде, – говорит Александр. – Уже на стадии монтажа мы добавили полупрозрачные бельма, чтобы достигнуть эффекта отсутствующего взгляда у героя. Но Володя говорил, что иногда и правда ничего не видел.
– У меня родной дед воевал в Первую мировую войну. Вши, раны. Я хотел поблагодарить… – вдруг заплакал мужчина средних лет в яркой красной футболке. Голос то и дело срывался. – Хотел здесь деда увидеть. Друзей его с фотографии увидел, а деда – нет. Благодарю за фильм… Он весь, весь пронизан добром.
История о потерявшем зрение человеке
Александр Золотухин, сын военных, исколесивший с родителями полстраны, программист по образованию, мечтавший заниматься творчеством, попал к Сокурову вольнослушателем. В 2011 году Александр Сокуров по просьбе ректора Кабардино-Балкарского университета набрал в Нальчике слушателей режиссерской мастерской – всего 15 человек от 18 до 36 лет. В интервью Сокуров вспоминал, что абитуриенты при поступлении не знали ни Эль Греко, ни Эйзенштейна и мало представляли, что такое симфоническая музыка. Это был чистый лист, который режиссер спешно начал заполнять.
Однажды он нанял автобус и отвез учеников во Владикавказ послушать симфонический оркестр. Харизматичный педагог явно увлек музыкой Золотухина, да так, что в «Мальчике русском» он сделал оркестр самостоятельным действующим лицом и оригинальным художественным приемом, сняв фильм в фильме.
В 1909 году, накануне Первой мировой войны, Рахманинов написал Третий концерт для фортепиано с оркестром, выразив в стихийной, страстной музыке предчувствие надвигающейся на Россию и Европу катастрофы. «Я сразу понял: история о потерявшем зрение человеке должна быть рассказана через музыку, хотя идея с оркестром появилась не сразу», – отвечает Золотухин на вопрос из зала. Живую репетицию оркестра снимали отдельно. Но документальные съемки так плотно вплетены в контекст повествования, что просто превращаются в визуализированный саундтрек.
– Лиричная музыка такая же нежная, как наш главный герой, – поясняет режиссер. Усилив изображение цифровой обработкой – царапины, пыль, засветка – Золотухин создал эффект отстранения и вязкого, липкого миража, который на самом деле хочется стряхнуть.
Хочется встать и уйти
Зал в Фурманове раскачивается плохо. Тогда кинокритик начинает обсуждать съемки с режиссером, то и дело озвучивая главный вопрос: «А вы, зрители, что думаете о фильме?»
– Вот женщина высказалась негативно, – откликается, наконец, девушка на просьбу режиссера. – Она придет домой и мужу, детям, подруге будет рассказывать, жаловаться. В любом случае, фильм на нее как-то повлиял. Но и я не люблю смотреть такие фильмы, потому что они заставляют меня что-то почувствовать… Вам это удалось. Вам удалось задеть какие-то мои эмоции…
– Если фильм заставляет что-то почувствовать, почему вы такое кино не любите? – спрашивает режиссер.
– Когда идешь на современные фильмы, в комедии получишь смех, в драме – любовь, а такого, как в вашем показе, не испытаешь. К вашему кино придется возвращаться…
– Это правда. Такие фильмы непривычно смотреть, – поддерживает девушку женщина в зале. – Он тяжелый. Хочется встать и уйти, но ждешь, когда же и что же произойдет. Он затягивает, заставляет задуматься, переворачивает. Спасибо вам, Александр!
Сколько еще таких реплик и упреков услышит Александр Золотухин? Впереди у него Кинешма, Юрьевец, Кохма…
– Кино не литература, это движущаяся картинка и очень физическая вещь, – продолжает беседу по дороге домой кинокритик Забалуев. – За нас в нем все уже представили. Кино воздействует грубо, бьет по зрительным нервам, мы проскальзываем стадии восприятия. Осознание того, что ты увидел, приходит много позже. Мир дан нам в ощущениях. И когда речь заходит о правде факта, которого требуют зрители, то для этого не надо смотреть кино. Искусство правдой факта не занимается. Оно занимается правдой переживания, экстатической правдой. И нет здесь разницы между документальным и игровым кино, потому что и то и другое – взгляд камеры и ножницы монтажера.
Кино – аттракцион, в этом зрители совершенно правы. Это как в случае с «Прибытием поезда», когда люди от страха выбегали из зала. В кино возможно достигнуть катарсиса, эффекта, к которому стремится древнегреческая трагедия. В трагедии важно не страдание само по себе, важно избавление от этого страдания, его преодоление…
На выходе из кинозала в Фурманове режиссера за рукав ловит парень: «Мы ровесники. Я тоже хочу стать режиссером. Кроме камеры в телефоне ничего нет, но, может, посоветуете с чего начать?»