Фрагменты из приходских бесед. О самоукорении

Сегодня у нас тема самоукорения, которое в том и состоит, чтобы в разных обстоятельствах укорять себя, а не ближнего.

Говоря о том, как учиться не осуждать другого, мы с вами касались того, что видим в других прежде всего те недостатки, те пороки, которыми страдаем сами. У некоторых вызвало смущение утверждение о том, что человек чистый никогда не увидит развращенности в другом, даже если она в том присутствует. И как будто специально мне попалась фраза отца Александра Ельчанинова: когда Христос говорит, будьте, как дети, Он хочет, чтобы мы действительно умели смотрели на мир глазами детей, потому что дети никого не осуждают. Трудно себе представить, чтобы кто-нибудь из детей мог увидеть развращенность другого человека, потому что они сами чисты. Они не могут этого осознавать, не имея в себе даже никакого такого приражения. А мы-то все всё в себе имеем, и очевидно, что в каждом из нас происходит узнавание греха. Когда в раю была дана заповедь не прикасаться к древу познания добра и зла, она была дана с определенной целью. Оно само по себе хорошее древо, доброе древо, потому что все созданное Богом прекрасно, а вот почему же было запрещено прикасаться?

— Чтобы человек не учился оценивать, давать оценку. Мы сначала должны научиться любить ближнего, а потом его оценивать. А мы часто делаем наоборот.

Отец Алексий: А вы думаете, есть что-то плохое в том, чтобы оценивать?

— Ну, наверное, это все-таки идет отдельно. И опять же, если мы видим в другом те пороки, что есть в нас, то мы и оцениваем с точки зрения тех пороков.

Отец Алексий: Значит человеку не надо знать, что такое добро и зло?

— В первую очередь ему надо знать, что такое любовь, а потом — что такое добро и зло.

— Приобщаясь злу, мы допускаем его к себе.

— Оценивая, мы как бы прилипаем к этому.

— Мы держим себя в клетке, а Господь нас создал свободными.

Отец Алексий: И тут же ввел запрет…

— Как малое дерево еще не может дать плоды, и человек был еще не совершенный, ему нужно было еще возрастать; маленькая девочка не может родить ребенка. Вот человеку нужно было еще дорасти до такого состояния, когда он, зная вред зла для себя, оценил бы добро и зло.

Отец Алексий: Так, еще.

— Мне кажется, для того был дан категоричный запрет, чтобы человек хоть в чем-то учился себя сдерживать…

Отец Алексий: Конечно, человеку была дана заповедь, чтобы он научился послушанию. Но все-таки заповедь послушания могла быть дана безотносительно древа познания добра и зла, она могла бы осуществляться на каком-то другом объекте. Но есть определенный смысл в том, что Господь не позволил человеку вкушать от древа познания добра и зла. Какой?

— Чтобы человек не познал зла и не был этим испорчен.

Отец Алексий: А как же быть с добром?

— А добро Господь ему дал. В раю ему были даны определенные задачи. Видимо, Господь предполагал, что познавая меру зла, человек будет испорчен и уже не сможет исполнять те задачи, которые Он на него возложил.
Отец Алексий: Все, что вы сказали, конечно, верно, и действительно мы должны представить себе, что заповедь не вкушать от древа добра и зла должна была озадачить самих Адама и Еву, как и нас озадачил этот вопрос. А почему? Потому, что озадачившись этим вопросом, можно было бы найти на него ответ, как мы сейчас и ищем. Действительно, разве Адаму в раю не было дано познание добра?

— Было.

Отец Алексий: Сам Господь с ним постоянно общался. Как источник добра, Он не нуждался ни в каких косвенных способах, чтобы явить Себя Адаму, Он с ним говорил напрямую, давал Адаму возрастать в добре с совершенной очевидностью. Заповедь действительно была дана для послушания и для знания одной очень важной вещи, которая заключалось именно в том, что вы сказали: добро и зло познаются по-разному: если добро познается причащением ему, вкушением его, приобщением ему, соединением с ним, то зло таким образом познаваться не должно. Зло должно нами познаваться с одной-единственной целью, — с тем, чтобы мы могли его победить, чтобы мы могли с ним бороться. И, действительно, Адаму в его положении, не вкусивши еще добра, не приобщившись к нему во всей полноте, нельзя было познавать зло в любом его виде, и тем более через вкушение этого зла. Человек, который был создан в раю, для того был и создан, чтобы это зло победить. Господь поэтому и воплотился, чтобы победить зло, как человек, в полноте Своей человеческой природы. Ведь Господь и так всесилен, Он мог победить зло, просто обратив его в ничто.

— А почему такая странная пара — добро и зло? Почему не просто древо зла?

Отец Алексий: Потому что Бог зла не творит. Хорошенькое в раю древо — познания зла.

— А почему добро и зло вместе сочетаются?

Отец Алексий: А это древо различения, прежде всего древо победы добра над злом, но такой победы, когда человек, свободной волей приобщившись к добру, может победить зло. Да, это древо победы добра над злом, его можно так назвать.

— А может быть, потому, что мы ведь и детям говорим, — это можно, а это нельзя…

Отец Алексий: Потому что нельзя еще не означает плохо. Нож острый, но это еще не значит, что он плохой, а означает опасность в данный момент для того, кто пока не умеет им пользоваться.

Здесь есть еще один момент. Зло существует, зло уже в мире; оно уже как змий проникло в райский сад, чтобы погубить Адама и Еву. И сатана должен быть побежден свободным творением, потому что сам он был творением со своей волей, и побежден он должен быть творением с преобладанием свободной воли, каким и был человек. Человек должен был сознательно выбрать добро, приобщиться к нему и победить сатану. Он этого не сделал, это за него сделал Сам Господь, Который, воплотившись, победил сатану.

Но вопрос в способе принятия познания зла, а если мы познаем добро и зло, одинаково приобщаясь к нему, то мы искажаем свою собственную природу, и добро, чего бы мы ни хотели, исчезает, а побеждает зло. Мы не можем победить зло, будучи к нему приобщенными; при этом всегда будет проигрыш, потому что будет борьба зла со злом. Мы еще раз вспоминаем то, что говорили на прошлом занятии, — не противься злу, то есть не говори со злом на языке зла. Не побеждайте зло злом, с одних и тех же — его! — позиций. Побеждайте зло добром. Для этого человеку необходимо искоренить в себе зло. Мы же все, к сожалению, через Адама приобщены к этому злу через первородный грех, и хотя первородный грех нам в крещении прощают, но последствия греха, к сожалению, остаются. Поврежденная человеческая природа должна быть исцелена самим человеком. Коль скоро Адам сам впал во зло, то человеку самому суждено жизнью своей преодолевать зло, то есть идти в обратном направлении, приобщаться добру, не вкушать от древа познания добра и зла, а вкушать только одного добра.
То, чем побеждается зло в человеке, называется самоукорением. Оно приходит, когда мы понимаем, что только потому и становимся судьями ближнему, что то зло, к которому мы приобщились, вылезает в этом наружу и мы начинаем его видеть, но не в себе, что и является причиной осуждения. И если мы начинаем это понимать, то начинаем искать в себе то самое зло, которое видим в своем ближнем.

— Но человек видит зло и все равно в нем пребывает. Значит, это длительный процесс?

Отец Алексий: Без всякого сомнения. Очень длительный, длиной во всю свою жизнь.

— Так в этом случае полезно, что Господь нам дает людей, как зеркало. Ты сам себя не видишь, а как увидеть? Вот тебе дали зеркало вот таких размеров; тебе показывают тебя в другом человеке. И вот, человек возмущается, а потом до него доходит, что это он сам, но только свое он не видит. Это нормальный процесс?

Отец Алексий: Это хороший пример. Да, это нормальный процесс нашего спасения, Господь сталкивает нас с людьми, которые нам сейчас полезнее всего, но понимать это мы начинаем с некоторым опозданием.

А в современном мире все настроено на то, чтобы эти недостатки в себе, это зло видеть искаженно, и существуют искаженные, ложные методики преодоления зла “добром”1: я могу побеждать зло добром, потому что я хороший, я могу простить, — я, я, я — и зло разрастается, становится гигантских размеров, и человек получает от князя мира сего материальное вознаграждение. Вот каким я стал: я говорю, что все мне братья, все меня любят, и вы посмотрите, мне распахиваются все двери, я тут же нашел работу и т. д., — вот таковы эти методики. Значит, они вредны для самого человека.
Есть определенные методики, которые помогают человеку играть некую роль, быть всегда определенно настроенным, загонять в уголки своего подсознания те обиды, которые в нем копятся на самом деле, а потом вырываются, и так носить некую маску добродетели 2.

Вот авва Дорофей в своем поучении говорит, бывают случаи, когда человек злом не побеждается — или как бы не побеждается. Например, он отошел от молитвы, находится в очень возвышенном духовном устроении, мир на душе. Кто-то его оскорбляет, но тот мир, который человек сам в себе несет, побеждает эту обиду, и устроение самого человека не меняется. Второй случай — это когда человек имеет пристрастие к другому, например, влюблен, тот его обижает, а ему, как говорится, плюнь в глаза — все Божья роса. И он из-за пристрастного отношения готов терпеть всевозможные унижения, оскорбления. Третий случай — когда человек способен спокойно переносить обиды из высокомерия, потому что почитает себя безмерно выше других.

В одно из этих состояний входит и та методика, о которой мы сегодня говорили, потому что она предлагает прежде всего считать себя выше других.

Авва Дорофей приводит такой замечательный случай. Он говорит, что слышал об одном молодом монахе, которого братия очень обижала, а он безропотно сносил все укоры, попреки и оскорбления, никогда не выходя из себя, пребывая в мирном устроении души. И авва Дорофей пошел на него посмотреть; увидел этого монаха и спросил его: как тебе в таком раннем возрасте удалось стяжать такое мирное устроение? А брат рассмеялся и ответил: а что мне на них смотреть? Это же псы лающие. Тогда авва смущенно отошел и сказал, да, нашел брат путь сей, и помолился, чтобы Господь покрыл этого брата и самого авву. Вот одна из таких методик, если хотите.
Мирное устроение — это когда внутри, а не внешне. И если внутри, то это сам человек и есть. А если он умеет это внешне показать, а внутри у него что-то бродит, и он дает себе внешнюю видимость мирного духа, это дает ему возможность не показывать того, что внутри, и при этом оправдывать себя определенным способом, как тот брат, который может на “этих людей” не обращать внимания, потому что они псы лающие, чего на них обижаться… А если человек не обижается на “этих людей”, считая себя ниже других и укоряя себя, тогда у него действительно мирное устроение.

Давайте будем говорить о том, отчего бывает мирное устроение: либо от того, что человек стяжал дух мирен, либо от того, что он пристрастен, либо это момент очень большой гордыни. Мы сами очень часто незаметно воспитываем, проецируем в наших собственных детях этот третий случай: мол, не обращай внимания, сам дурак, будь выше этого, на дураков не обижаются… Это вот бывает обычным моментом успокоения ребенка, и мы каким-то образом сами незаметно пользуемся легким путем, чтобы дать ребенку наилегчайший путь к возможности не пораниться и сохранить свою собственную душу в более или менее спокойном состоянии, потому что если человек все время обижается, это создает проблемы дома, проблемы в школе, комплексы и т.д.

— А можно и по-другому сказать — пойди дай сдачи и успокойся. Я бы так сказала.

Отец Алексий: Невозможно со всеми драться. Разные бывают случаи. Вот, например, есть случай забитого ребенка, который переходит из школы в школу. И приходят родители и просят поговорить с детьми, чтобы они не обижали их мальчика, он, мол, травмированный мальчик, он переносит все так тяжело, и это действительно так, и таких случаев масса даже в православной гимназии. Приводят к нам ребенка с проблемами, а его проблемы остаются, — дети же везде одинаковые, они сразу вычисляют человека, который обидчивей других. Кому-то скажи это слово, он не обидится, оно его как-то не тронет, у него в душе какой-то мир в этом отношении, ему как-то не обидно или не слишком обидно, или же он умудряется это очень быстро забыть, или может правильно отреагировать. А другой и шутку не переносит, у него развита мнительность, он “выдает” родителям неожиданные вещи, и родители начинают эту мнительность еще раздувать: как же так, почему ребята такие плохие… И получается, что родители не учат ребенка справляться со своими проблемами, а переваливают это на учителей, — поговорите с ребятами, чтобы они так не делали.

Допустим, они пришли ко мне, а я говорю: ну, хорошо, а вы потом все время будете с ним вот так бегать по жизни, объяснять всем на работе и в других местах, какой он ранимый? Надо дать инструмент, чтобы справляться с этим, чтобы он сам умел с этим бороться. Можно считать всех негодяями, это очень легкий инструмент, очень подходящий, очень легко воспринимается, — всех считать псами лающими и негодяями. Тогда уж никто тебя не обидит, тогда ты ни от кого ты не получишь непереносимо сильного удара. А можно дать ребенку возможность подойти к этому правильно, по-христиански, как Церковь учит. Конечно и с мальчиками стоит поговорить, ведь не все понимают, как сильно можно обидеть человека, и такое непонимание часто бывает в среде мальчишек. Но с другой стороны, если бы мы умели объяснять своим детям, как бороться с этими вещами, как уметь стяжать мирный дух…

С чего авва начинает говорить о мирном духе? — С молитвы. Тот, кто хорошо помолится или сделает доброе дело, у того дух мирный, и его оскорбить очень трудно. Когда бы мы ни говорили с ребенком, первая помощь, которую можно ему оказать, это встать вместе с ним на молитву и помолиться за тех людей, которые его обижают, то есть поступить по-евангельски; дать ему возможность не возненавидеть их. А второе — учить его в таких случаях посмотреть на самого себя: а так ли тебя на самом деле действительно оскорбили, как ты это для себя оцениваешь? На самом ли деле оскорбление таково, что на него стоит обижаться таким образом? А может быть, в твоем собственном поведении есть такие опасные вещи, которые ты можешь в себе увидеть и искоренить их3? Посмотри, может быть, в тебе видят нечто такое, что ты можешь в себе исправить?
Здесь авва Дорофей как раз и говорит о том, что если уж мы обижаемся по-настоящему, не можем простить обиду, то только по одной причине, — потому что мы не укоряем самих себя. Но с другой стороны человек всегда может сказать сам про себя: я же никому не желаю зла, я же добрый человек, я хороший человек, это они злые, они меня обижают. А я просто возмущаюсь этим злом; меня возмущают эти поступки, вот и родители возмущаются, и все кругом возмущаются. А именно момент возмущения очень важен.

Представим себе такую очень простую вещь. Вот, скажем, стакан с водой, на дне его какой-то песок или что-то такое в том же роде. Попробуем возмутить этот стакан с водой, размешаем воду. Все, что на дне, обязательно поднимется кверху, И вода в стакане не будет чистой, пока все не успокоится, не осядет. А если мы возьмем стакан с чистой водой и размешаем эту воду, то она как была чистой, так чистой и останется. Значит, то, что в нас бывает в возмущении, что помутняет наш разум, то, что заставляет нас осуждать или отвечать обидой, — это то, что поднимается у нас со дна, то есть это те наши грехи, то наше состояние помрачения, которое Господь в нас считает нужным возмущать, а иначе мы никогда не очистимся.

Ведь если стакан не трогать, он все время будет казаться чистым, если его не видишь до дна, а потом эта грязь забьет горло. А если мы возмутим этот стакан, то перед тем, как выпить воду, мы обязательно ее профильтруем, правда? И только потом мы ее сможем употреблять. А чистую воду можно пить сразу. Но чтобы вода была чистая, чтобы наша душа была чистая, важно не то, чтобы ее никогда не трогали, а важно, чтобы ее трогали, важно, чтобы она пребывала именно в этом состоянии, которое как раз дает нам возможность видеть, какие мы на самом деле. Когда мы возмущаемся, это как раз и есть то, какие мы есть на самом деле в самые ответственные минуты нашей жизни и что тогда в нас всплывает, вылезает наружу. Вот тогда-то мы и можем это в себе увидеть и начать себя профильтровывать, — то есть укорять себя и, живя этим укорением, приносить это на исповедь и просить у Бога помощи с тем, чтобы исцелиться от того состояния, о котором поется в коммунистическом гимне: Кипит наш разум возмущенный, — это про нас всех и сказано. Вообще там текст очень духовно выдержанный: проклятьем заклейменный, разум возмущенный…4.

— Это как бы внутреннее устроение, а во внешнем действии один ребенок терпит, если его донимают, а другой как двинет…

— Значит, внешнее действие может противоречить внутреннему устроению, оно как бы не мирное, но главное, чтобы внутри тебя мир был?

Отец Алексий: Совершенно верно, мы с вами об этом немножечко говорили. Люди, которые могут остановить зло, и те, которые могут победить зло по-другому, — они разные; есть как бы разные ступени в человеческом сознании. Когда человек в состоянии не ответить, потому что он очень мирного устроения, — это очень высокое состояние, это значит, что в нем нет никакого “осадка”. Но когда человек трусит ответить, это другое; лучше бы ответить. Трусость — это совсем плохо, тут ни о каком мирном устроении речи нет, потому что человек будет ненавидеть своего обидчика, никогда за него молиться не станет, мы об этом уже говорили. Чтобы это преодолеть, надо сначала ответить, а потом уж начать молиться. Потому что человек, который отдает удар, не может быть мирным. Человек, который идет на войну, — идет на войну. Поэтому даже те воины, которые шли защищать отечество в древнее время, все проходили епитимью, отлучались на три года от причастия, даже если война совершенно справедливая, христианская, какая угодно. Они это делали, защищая своих ближних, но грех остается грехом. Поэтому, когда мы говорим об этом, мы понимаем, что есть некая разница между состоянием, когда человек защищает свое достоинство, и когда он не думает о своем достоинстве, потому что у него совершенно надмирное устроение.

Придти к этому возможно. Мы говорим о нашем состоянии немирности, когда мы возмущены, когда мы клокочем, видим несправедливость по отношению к нам самим. И нам надо придти в себя, надо разрешить эту проблему, надо в этот момент победить себя. Каким путем мы пойдем? Путем самоукорения или путем надменности и проклятия этого человека? Либо мы решаем, что он ниже нас, либо понимаем, что все, что в нас сейчас возмутилось, — это Господь таким образом устроил, чтобы мы вдруг сейчас через этого человека увидели самих себя, чтобы вот этот человек, который сейчас несправедливо ведет себя по отношению к нам, явился нашим исцелителем, дал нам возможность увидеть в нем прежде всего себя, — такого же, только в других ситуациях нашей жизни, и позволил тем самым начать собственный путь исцеления, начать через самоукорение приобретать мирный дух. Мирный же дух приобретается тогда, когда мы всякое действие в мире воспринимаем именно как посещение Божие; приучаем себя видеть в том, что с нами случается, прежде всего изволение Божие. Это очень сложно; когда человек проходит первые навыки самоукорения, — это уже самая высшая степень.

Авва Дорофей всегда говорит, что главное — стяжать некий навык, потому что духовная жизнь человека складывается от навыка либо к доброму, либо ко злому, а навык в свою очередь складывается из маленьких, но постоянных поступков. В данном случае — это если человек несмотря ни на что после того, как он перенес оскорбление, начинает анализировать ситуацию и переключать себя на мирное устроение, понимать, что возмущение это дало ему возможность как-то себя понять, увидеть свои грехи, укорить себя за это. Но как можно укорить самого себя? Вот ребенок — как он может укорить самого себя? Он может сделать только одно: поставить себя на место того человека, который его оскорбил, представить, что в этой ситуации, в этом контексте случившегося на месте другого был он, и как бы он на этом месте действовал из-за того, что произошло. И если мы честно проиграем в уме эту ситуация с самим собой, то на самом деле возможности поступить так, как наш враг, у нас самих предостаточно, и очень часто именно мы сами поступаем совершенно так же.

Ребенку это легче понять. Обычно ребенок обижается на учителя, причем очень часто: на несправедливое отношение к себе, на то, что учитель поставил неправильную оценку, говорит ему какие-то слова. И вот, простая ситуация: ты учитель. Только ты настоящий учитель, с соответствующими этому званию правами и обязанностями. Вот ты встречаешься с такой ситуацией. Постарайся абсолютно честно и до конца “проиграть” себя в этой роли, представь свой собственный класс, своих собственных учеников, а ты учитель над ними. Ситуация доводится до абсурда и может кончиться смехом, потому что ребенок не может быть все время серьезным. Но тем не менее через этот смех, через абсурдность ситуации выявляются какие-то важные вещи, и он понимает, что именно так он и поступил бы, может быть, даже хуже в сто раз, потому что он-то всех своих друзей знает, как облупленных, тем более самого себя. И в результате этого анализа ситуация таким образом сводится на нет.

И другое дело — когда мы способны увидеть в обидной для нас ситуации то, что это Господь нам подает, что это некий урок, некое научение, некое наказание Господне. И тогда человек через навык самоукорения научается на все в этой жизни смотреть такими глазами, что все, что бы с ним ни происходило, воспринимает как случившееся по воле Божией.

Авва Дорофей приводит один замечательный случай. У одного старого монаха был келейник, который служил старцу и, подавая ему еду, несколько раз подряд вместо меда вливал ему в кашу льняное масло, которое совершенно портило эту кашу, а старец был болен желудком. И старец, ничего не говоря, ел эту кашу с маслом вместо меда. А когда келейник понюхал баночку, из которой наливал уже много раз, то обнаружил, что там не мед, а масло, и говорит старцу: авва, что же ты молчал, ведь я же убил бы тебя, я же фактически тебе яд наливал? И авва сказал: брат, если бы Богу было угодно, чтобы ты влил мне мед, ты бы влил мед. И авва Дорофей даже говорит: монах, ну какое дело Богу до того, мед или масло будет в кашу? Но старец именно так и жил. В этой ситуации, хотя он принимал от брата это горькое и страшное, он был бы совершенно прав и не было бы никакого греха, если бы он сказал брату своему, что тот ошибся. Но навык внутренней жизни был у этого монаха настолько высок, он был настолько духовным, что с радостью, абсолютно спокойно, не возмущаясь, принимал эту отвратительную еду с благодарением Богу, и считал, что если бы Богу не было угодно, то келейник бы и не вливал масло.

Но детям этот образ совершенно непонятен, потому что к такому принятию воли Божией и взрослые-то не готовы; никто из нас в принципе не готов. Мы никогда не можем переносить никакую скорбь именно из-за того, что в нас нет навыка самоукорения, между тем как этот навык приводит человека в мирное, смиренное устроение, в нем очищается его внутренняя вода, душа становится прозрачной — и тогда при том, что человека постигают глубокие скорби и Господь вручает ему настоящий крест, он воспринимает это все, что с ним происходит, как исходящее от руки Божией. Это уже то состояние, когда человек в самом себе победил всякое зло, когда он по-настоящему может бороться со злом, может побеждать бесов своей молитвой, своим житием. Он стяжал в себе дух мирен, и по слову преподобного Серафима Саровского, тысячи вокруг него спасаются. Они спасаются именно потому, что этот человек способен побеждать зло, способен побеждать сатану как сын Божий, ему уже дана такая власть, он ее приобрел, потому что в нем просто не осталось ничего приобщенного ко злу. И именно дух мирен дает человеку возможность спасать вокруг себя тысячи.

Даже и не знаю, что к этому можно было бы еще прибавить.

— А если монах умер бы, а послушник ходил бы с тяжелым сердцем?

Отец Алексий: Но он же не умер. Господь же действительно не допустил, чтобы он умер, претворяя льняную горечь в нечто иное. Для этого монаха это был еще один подвиг, а он воспринимал все совершенно спокойно, а вовсе не как подвиг.

— Но вот бывает же, что люди ведут себя так тихо, что и не знаешь, что у них проблема, а потом, когда эта проблема проявляется, говоришь ему, что ж ты раньше-то молчал. Ты же не про всех можешь знать.
Отец Алексий: И что?

— Разве это нормально?

Отец Алексий: Что нормально?

— Молчать и помощи, например, не просить.

Отец Алексий: Это не нормально. Часто человек это делает от гордыни. Когда человек не просит помощи у ближних, у друзей, он находится в состоянии тяжелейшего уныния не потому, что он в нервном состоянии, а потому, что уныние поработило его настолько, что он не может просить помощи; тут сочетаются уныние и гордыня, — и человек оказывается в самом страшном состоянии отчаяния, когда он фактически побежден. Однако я не буду говорить сейчас, что не должно лгать, потому что это не наша сегодняшняя тема. А сейчас, пожалуйста, ваши вопросы.

— Я правильно поняла, что если человека обидеть, а он при этом в гневе, то он не хочет самоукорения, и вина остается на продолжительное время?

Отец Алексий: Нет, это следует рассматривать несколько по-другому… Человек может прогневаться. Но когда он возмущается, его гнев в состоянии возмущения не может быть правильным, он не может быть чистым; он всегда будет ложью. Это будет гнев, лишенный любви, замутненный нашим самолюбием и обидой. Здесь важно понять следующее: мы очень часто делаем правильные вещи, мы знаем, как правильно поступить, мы знаем, что мы хотим правды, что мы отчитываем и укоряем человека за какое-то неправильное дело, потому что иначе нельзя. Но вот авва Дорофей в главе о лжи говорит, что кривое правило и прямое делает кривым. Если мы в возмущении, то оно, увы, приносит не пользу, а вред. И мы удивляемся, — как же так? Мы же все правильно делаем, мы же все правильно говорим, учим правильно поступать, а это не приносит никаких хороших плодов, а наоборот, все рушится. А это потому, что кривое правило и прямое делает кривым.

— Гнев и возмущение…

Отец Алексий: Гнев и возмущение — это разные вещи. Гневаясь не согрешайте, говорит Апостол. Гнев — это вообще свойство Божие. Есть гнев Божий. Гнев имеет колоссальную разрушительную силу, об этом и святые Отцы в Добротолюбии говорят. И когда человек гневается на человека, он ему может сильно повредить. Поэтому гнев надо обращать на себя и на беса, — тогда он побеждает. Итак, человек может гневаться, но только в состоянии чистоты. Тогда его гнев попадает в цель, как точный снайперский выстрел; он будет поражать грех, а не грешника, сможет освобождать грешника от греха. Это будет праведный гнев, это будет обличение. Как апостол Павел говорит Елиме Волхву, — исполненный всякого коварства, сын диавола… (см. Деян 13:10). Ведь здесь же гнев, возмущение, но хотя он и говорит это в лицо, но это совершенно безгрешный гнев; он обращен на то, чтобы человек исцелился, он — как знак того, что тот пребывает в духовном ослеплении. Так и мы можем гневаться, имеем на это право, имеем даже обязанность гневаться и обличать, но тем не менее мы не смеем обличать другого в грехе, неся в себе начатки этого же греха: не можем обличать блудника, будучи блудным. Не можем обличать лжеца, будучи лжецами, не можем обличать гордеца, будучи гордыми. Это будет просто бессмысленно, совершенно ложно и ничего хорошего не принесет; хотя мы и будем как бы говорить правду, но кривое правило будет делать кривым прямое и все будет искажаться. Поэтому-то возможность обличения и укорения так опасна, и ею надо уметь пользоваться. И в этом смысле педагогический талант заключается в том, чтобы человек умел наказывать, умел обличать, сохраняя в себе абсолютную невозмутимость и любовь к тому, кого он обличает.

— А как в таком случае человек должен себя укорять? Ведь и тут должен быть элемент любви, потому что люби ближнего,как самого себя. Человек же имеет право любить себя? А некоторые в самоукорении доходят до такого состояния, что смотреть страшно, хотя при этом внутренняя движущая сила — это все равно тщеславие: быстрее выздороветь, исцелиться, быстрее душу свою очистить, — это перехлестывает в тщеславие и еще во что-то, хотя внешне он вроде бы стремится, он идет такими темпами… и священник приветствует, мол, молодец, вот так и надо. А доходит человек до ненависти к самому себе. Как тут быть? Должна же быть мера укорения, чтобы человек любил себя, потому что если он себя не любит, то…

Отец Алексий: Мы должны очень хорошо понять, что в нас есть ветхий человек, которого мы не можем любить, и то, что в нас всегда болит — это в нас ветхий человек истлевает; это состояние возмущения или уныния, или отчаяния, какой-то тяжести на душе, — признаки истлевания ветхого человека. А значит, мы еще как-то живы, если еще что-то болит… у мертвого ничего не болит. Но если мы в себе увидим что-то новое, мы это можем любить как некий дар Божий, а не просто как самого себя, потому что любить самого себя мы умеем очень хорошо — но только в явлениях своего ветхого я. Мы не научились себя любить просто; люди же не простые. Новый и ветхий человек в нас так сплетены, что никогда не поймешь, где там ветхий, а где новый. И любить в себе некий дар Божий — это значит благодарить Бога за то, что этот дар нам подан, тогда это не сможет послужить человеку для тщеславия: он все время будет говорить себе, что нет-де во мне ничего своего хорошего, это же обычно, нормально. Человек может так говорить, когда он четко осознает, что все то, новое, что Господь в нем проявил, — это дар Божий, что это так и есть и никак иначе. А за дар Божий только благодарят.

Мы читали в прошлое воскресенье Евангелие о десяти прокаженных, которые все очистились, а благодарить пришел только один. И вот, очистились-то все, но только один из них понял, как следует любить самого себя, как любить и сберечь своего нового человека, чтобы он не исчез сразу же, не погиб. А для нас это не всегда понятно, мы к этому относимся очень просто и легко, как к само собой разумеющемуся. А если мы будем воспринимать это как дар Божий, то у нас и будет возможность любить самого себя, потому что мы будем Бога любить и благодарить Его за это. Вот и все. Иначе не бывает.

— А бывает, что человек оказывается не в состоянии самоукорения, а в состоянии никчемности, и тогда приходит и говорит: у меня все рушится, и дети, и семья, в общем, все, и на работе, я полное ничтожество… и он уже не может подняться, даже не может молиться. Может быть, ему можно сказать при этом, что Господь ему так много дает, любит… и что нужно только попросить, Он поможет? Сказать, что если Он тебе такую нагрузку дает, значит, ты можешь, что это такой процесс? Но вот о чем просить в такой ситуации, — дай мне, чтобы стало лучше?

Отец Алексий: Знаете, чаще всего человек устает от самого себя; и более всего человек устает от себя ветхого, как устает он зимой носить шубу и сапоги, и все время хочется сделать так, чтобы полегчало, так что как только солнышко припекает, он надевает что-то легкое, хотя еще довольно холодно. Так вот, и в духовной жизни очень важно посоветовать человеку сбросить с себя эти ветхие одежды. Апостол Павел говорит, — я немощен и все могу во Христе Иисусе. Ибо когда я немощен, тогда я с Ним. А мы все время жалуемся на свою немощь. Почему же тогда, если мы немощны, у нас ничего не получается? Мы бы должны тогда, наоборот, горы передвигать своей немощью. Сила Божия, она же в немощи совершается. Просто мы немощны в другом; мы немощны в том, в чем мы должны быть сильны, а сильны мы в том, в чем мы должны быть немощны. Мы на самом деле горы сдвигаем там, где как раз и не надо бы сдвигать.

Мы настолько замечательно сориентированы в этом мире, умеем в этом мире жить, приспосабливаться, горы сдвигать, а когда касается простых вещей: утреннее правило, пост, доброе дело, кому-то позвонить вспомнить, спросить, как ты себя чувствуешь, — сил никаких нет. Почему? — Потому что мы не там немощны. Если бы мы были немощны правильно, не могли бы передвигать горы наших любимых дел, — мы бы тогда тут же приобрели силу в молитве, в любви. Потому что ветхий наш человек действительно заставляет нас быть немощными в самых простых духовных вещах. Надо сбросить эти наросты, чтобы просто увидеть, где мы сейчас находимся, где наше сердце лежит, в чем оно, где мы должны по-настоящему потрудиться. А нам страшно, потому что мы все время боимся, потому что не привыкли верить Богу, не привыкли верить в то, что Господь нас не оставит без работы, без пищи, не оставит без Своей заботы нашу семью. Думаем, что если мы этого не сделаем, то вместе с нами этого не сделает никто. Но Господь наш говорит: взыщите прежде Царствия Божия и правды его, а все остальноеприложится. Поэтому вот это вот отчаяние и уныние происходит только вследствие такого маловерия, недоверия.

— Скажите несколько слов об осуждении начальствующего.

Отец Алексий: Здесь то же самое. Вспомните, как вы были начальствующей над кем-то, — ведь вы же были начальствующей? Ну, в школе, может быть, были старостой, ответственной за поливание цветов, или проверяли в первом классе, все ли дети пришли с вымытыми руками… Не было такого? А вы вспомните. Могли кому-то что-то повелеть, спросить у кого-то отчета. Такое бывало у каждого человека. Господь так устраивает, что мы бывает всеми в этом мире, — и рабами, и владыками. Так что вспомните себя в этом состоянии и припомните, какими вы были. И сразу найдется за что себя укорить.

Есть еще вариант: вы попробуйте начальствующего оправдать, найдите для себя возможность его оправдать, поищите всевозможные оправдывающие его доводы. Это тоже один из путей освобождения от этого греха. Это, может быть, не очень хочется, но вы попробуйте.

— Но это пустяковый вопрос.

Отец Алексий: Почему?

— Но вот, допустим, начальник и подчиненный, и подчиненный более талантлив…

Отец Алексий: Ну и что? Ну, оправдайте его.

— Как оправдать, решить, что я бы на его месте тоже так сделала?

Отец Алексий: А вы никому не завидовали никогда?

— Нет, это все так…

Отец Алексий: Вы себя же оправдали за это. Почему нет? А почему же другого не оправдать? Если мы сумели оправдать себя в таком состоянии, то тем более мы должны в этом состоянии оправдать нашего ближнего.
— А как же общая ситуация, она что, изменится?

Отец Алексий: Да ничего не изменится. В нас должно что-то измениться, понимаете? Мы должны мирный дух стяжать. Мы должны на это не реагировать. Мы должны на это не обижаться. А кроме этого ничего не будет, он так и будет завидовать, он таким и останется.

— Но он же подчиненному хода никакого не даст…

Отец Алексий: Вполне возможно. Но вам ведь важно, чтобы вы могли в мирном духе жить. Ведь нет ничего страшней, когда у нас нет мира в душе. И когда нет мира в душе, то будь там хоть что, пусть никто нам и не завидует, пусть нам все ворота открыты, а мира в душе нет. И зачем нам это тогда? Конечно, на словах все это просто, на деле все сложнее…

— Если маленький ребенок в три года повторяет плохие слова, которые слышит на улице, как реагировать на это?

Отец Алексий: Прежде всего не заострять на этом никакого внимания. Как только вы заострили на этом внимание, ребенок начинает вновь и вновь повторять эти слова, не понимая их смысла, только потому, что это повторяется. И если вы начинаете возмущаться, бить по губам, приговаривая не смейэтого говорить, — ребенок не может понять, что же в этом слове плохого, если он прочитал буквы на заборе и повторил их, а ему за это по губам. Тут же это остается, даже закрепляется. Вы заметьте, когда взрослые эти слова произносят, они всегда сверхэмоциональны, и у ребенка они остаются именно потому, что произнесены взрослыми людьми и всегда окрашены эмоциональней, чем другие слова; они просто западают в память. Смысла их он не знает, он маленький, трехлетний. Чем меньше вы концентрируете внимание ребенка на этих словах, тем легче они забываются.
Если это уже вошло в привычку, если ребенок их уже знает, тогда можно отучать. Но первая реакция не должна быть реакцией такого ужаса, особенно в раннем возрасте.

— А если ребенок осуждает кого-то в группе?

Отец Алексий: Вот вы с ним и поговорите, чтобы он не осуждал, чтобы посмотрел на себя. Обязательно надо поговорить с ребенком, чтобы он знал, что это грех — осуждать других. Господь говорит, чтобы никого не судили. А если ты хочешь кого-то осудить, если видишь, что кто-то плохо поступает, подойди и тихонечко скажи, — не делай так. А если не можешь, помолись за него. А вообще посмотри, может быть, ты и сам хорош.
— А вот такая ситуация, когда ребенку три с половиной, и рождается следующий ребенок, и младенцу требуется много внимания, и родители решают, чтобы у старшего ребенка не было обиды, не наказывать его за капризы…
Отец Алексий: Это правильно. Нельзя наказывать ребенка за то, что он требует к себе повышенного внимания оттого, что на него мало внимания обращают. Ребенок начинает вести себя провокационно, безобразничать нарочно, только для того, чтобы на него обратили внимание. И поэтому он и капризничает… За это нельзя наказывать, это только обострит отношения.

— А вообще есть ли какое-то разрешение этой ситуации?

Отец Алексий: Это зависит от разных поступков. Ребенка наказывать надо, без сомнения. Но если родители сумеют правильно осознать свою позицию, все может быть и ничего. Ситуация сложная, и нужно, чтобы у них хватило терпения общаться с ребенком по-другому…

А вот подрались два ребенка. Их растащили в момент ненависти, злобы и желания надавать друг другу ногами. Когда мы начинаем с ними разбираться, что мы спрашиваем?

— Что произошло?

Отец Алексий: И они начинают: Он вот то, — А он вот это… А надо спросить у ребенка, — ты чем виноват? Не он, а ты чем виноват? И он говорит, — я ему сказал это, это, это, а он… — Нет, ты чем виноват? И другого спросить: а ты чем виноват? Он уже слышал, ему проще ответить: а я виноват тем-то… — Вы поняли, в чем вы виноваты? Вы можете теперь помириться? — Да, теперь они могут помириться, потому что каждый из них высказал свою собственную вину.

То же самое и в ситуации, когда кто-то кого-то чем-то обидел. А ты чем виноват? Можно по крайней мере начать этот путь самоукорения, увидеть самого себя. Не что случилось, а вэтой ситуации ты чем виноват? Начать надо с этого. Тебя обидел учитель, — а ты чем виноват? — Я вот этим, но он-то… — Давай начнем с тебя… Это долгий процесс.

— Как выходить из конфликта с ребенком?

Отец Алексий: Надо помнить, что мы с ребенком стоим на одних позициях. Мы поругались, но мы стоим на одном поле, у нас нет никаких баррикад. Не стройте баррикад, чтобы не было перестрелок! Мы всегда единомышленники, у нас всегда все общее, у нас впереди все будет вместе. Вот на этой позиции можно ругаться. Но если перестрелка, то мы даем возможность нападать на нас, даем повод, чтобы ребенок обратился против нас. — В чем баррикады? — Мы не должны в данную минуту увидеть в ребенке врага, враждовать не надо. Как только мы дали ему почувствовать, что он наш враг, тут же все оборачивается враждой.

С учителем то же самое, класс тут же пользуется этой ситуацией вражды, потому что дети любят воевать. Им нравится чувствовать, что кто-то с ними борется, что кто-то против них. А мы-то с вами в одной армии, враг-то вон где….