Фрагменты из приходских бесед. Об осуждении

Сегодня мы с вами будем беседовать о поучении шестом преподобного аввы Дорофея, которое говорит о том, чтобы не судить ближних. И чтобы более плавно перейти к этой теме от темы смиренномудрия, давайте еще раз вспомним, о чем говорит авва Дорофей в начале второй главы. Кто из вас помнит?

— Он говорит, почему смиренномудрие считается главным достоинством человека.

Отец Алексий: Авва Исаия говорит (эти слова можно встретить в Добротолюбии): “прежде всего, братья, нам нужно смиренномудрие, чтобы каждому человеку на всякое дело мы были готовы сказать — прости”.

На самом деле достаточно сложно сказать прости и попросить прощения, — и для взрослых, и для детей. Мы немножко говорили об этом в прошлый раз: что такое простить и что такое сказать прости. Почему же этим словом, как говорит авва Дорофей и авва Исаия, сокрушаются все козни и все стрелы врага?

Давайте еще раз к этому вернемся. Действительно, почему на самом деле словом прости мы побеждаем врага, почему именно этим словом мы побеждаем дьявола?

— Говоря прости, мы искореняем гордыню…

Отец Алексий: Ну, да, можно объяснить так, а можно — совсем просто и понятно для всех людей. Представьте себе, что будет с дьяволом, если он сможет сказать прости, — кем он станет? Кем станет бес, если он это скажет¹? То же самое происходит и с человеком; дети сразу это понимают и чувствуют. Если можно представить себе такую ситуацию, что бес может сказать прости, — в этот момент он становится ангелом, к нему возвращается его изначальное достоинство.

То же самое происходит и с человеком: состояние гордыни, помраченности, злобности вдруг исчезает, и человек приобщается к жизни ангельской. Поэтому тем самым он побеждает врага, потому что тот не может, к величайшему сожалению, сказать прости, но и ничего против этого слова он тоже сделать не может. Все то, что он накручивает вокруг человека с таким хитроумием, с такой тщательностью, разрывается и побеждается обычным словом прости.

Мы еще будем говорить о молитве Отче наш, но здесь просто необходимо о ней вспомнить. Мы говорим: И остави нам долги наши… Здесь ведь вопрос в том, чтобы сказать прости и одновременно простить, потому что простить тоже бывает непросто. Мы часто пользуемся нашей властью — простить или не простить, часто вот так кокетливо этим пользуемся, часто водим человека на веревочке, оцениваем эту ситуацию, пытаемся получить свою пользу в своем прощении, получить от этого дивиденды…

— А это не прощение, если свою пользу извлекаем…

Отец Алексий: Ну, как бы там ни было, мы все равно так иногда поступаем. И, вспоминая слова молитвы Господней, можно эти ее слова рассмотреть и с другой стороны: а если мы везде поставим слово нет, если мы не прощаем, то что мы просим себе в молитве Отче наш?

— Суда.

Отец Алексий: Да, суда себе просим; тогда это молитва о нашем осуждении, и каждый раз, как мы ее читаем, мы себе просим суда и осуждения. Страшные это слова: и остави нам долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим… И когда человеку дается такая власть простить, очень важно, что он приобретает в своей жизни, держит в своих руках некое достоинство, которое ему не принадлежит. В том случае, когда человек говорит прости, он способен до ангела дойти, и когда он сам прощает, он каким-то образом проявляет в себе Божественное достоинство.

Только Господь может прощать или не прощать. И Богу в этом смысле принадлежит суд, потому что только судья может простить или не простить. И эту власть Господь дал Апостолам, когда говорил им: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Но эта власть дана не только Апостолам, не только священнику; эту власть вязать и решить имеет каждый христианин и может пользоваться ею в своих личных отношениях. Именно поэтому мы так дерзновенно говорим, часто не понимая, безответственно, может быть, слова Бог простит. Что это значит? — Это значит, что мы за Бога уже решили и тем самым в каком-то смысле восхитили, но восхитили дерзновенно, а не дерзко, власть, которая принадлежит только Богу. Когда мы говорим Бог простит, мы как бы с уверенностью за Него отвечаем, что Он точно простит, Он не может тебя не простить, потому что я тебя простил. Вот это — очень высокое качество, очень тяжелый дар, который Господь нам даровал, но мы можем принять его постольку, поскольку имеем в себе образ Божий².

Вместе с тем мы люди искаженные, и дары Божии, которые даны нам для спасения, мы очень часто используем себе на погибель, — скажем, свободу, которая нам дана для спасения. Так вот, некий суд, который нам дан, тоже дан нам во спасение. Об этом Христом сказано, — Ибо Я пришел не судить мир, но спасти. Суд Христов состоит в том, что пришел свет, мы об этом каждый раз читаем в Евангелии.

Суд, который дан нам, тоже состоит в предвечном предопределении каждого человека. По учению православной Церкви, каждый человек предопределен ко спасению. Учение о предопределении в православной Церкви не такое, как у кальвинистов, которые считают, что Промысел Божий одних предопределяет от века ко спасению, других к погибели, и спастись или не спастись — это от человека не зависит. А православная Церковь считает, что Бог действительно предопределяет человека, но только ко спасению и больше ни к чему, и каждый человек рождается ко спасению. В Первом послании к Тимофею написано, что Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины. В этом смысле каждый человек по отношению к ближнему своему и должен быть вот таким судом. Но мы, к сожалению, поступаем по-другому и наш суд обращаем в осуждение.

Почему такое с нами происходит? — Потому что у нас действительно есть некий критерий некоего суда, некой оценки, — совершенно естественный критерий для жизни человека. В нас самих есть совесть, наш основной судия, некий Божественный помысел, который имеет свет и теплоту, как говорит авва Дорофей, который дает нам возможность понять, что есть добро и что есть зло в самом человеке. Но ужасно то, что мы часто видим в другом то, чего не видим в себе, и тот суд, который должен прилагаться к нам во всей строгости, по тому свойству, которое называется самоукорением, мы через наше искаженное восприятие, через нашу грехом искаженную природу переносим на нашего ближнего и впадаем в очень тяжелый грех, который называется осуждением.

Но еще раз хочу сказать, что быть судьей — это естественное свойство человека, дарованное ему Богом. Вспомните, апостол Павел говорит: Разве не знаете, что святые будут судить мир? Митрополит Антоний говорит в одной из проповедей, что действительно этот суд святых будет состоять в том, что святые представят Богу своих мучителей и будут просить об их помиловании, говоря: Ты, Господи, их прости, потому что мы их простили, — ссылаясь на Самого Христа, — Отче! прости им, ибо не знают, что делают.

Так вот, этот суд каждого из нас сопряжен с тем, что у нас есть критерий добра и зла. Мы всегда сталкиваемся со страшной проблемой: как же нам быть в этом мире, как же нам как-то так себя поставить, чтобы с одной стороны отстраниться от греха осуждения, а с другой стороны — а как же нам тогда со злом обходиться? Что же нам тогда, зло не замечать? Нам что, самоустраниться от всякого движения против зла, от всякого протеста против зла, от всякого дерзновенного осуждения этого зла? Здесь возникает такой вопрос: человек же плохо поступает, я же не буду говорить, что он поступает хорошо. И здесь действительно очень многое переплетено, очень многое бывает, к сожалению, перепутано. Не всегда мы умеем, — и чаще всего не умеем — правильно к этому отнестись.

Нам надо понять, а как следует христианину относиться ко злу? Что такое зло?

— Состояние.

— Нарушение закона.

Отец Алексий: Откуда появилось зло? Что это такое?

— Несанкционированное добро.

Отец Алексий: Когда мы говорим с ребятами, то рассказываем, что существует такая модель восприятия мира, которая называется дуализмом, и в ней добро и зло существуют на равных, мир как бы имеет два начала — доброе и злое. Всем известен такой китайский значок — инь и янь, он изображается довольно часто: круг разделен плавной изогнутой линией на две равные части, одна часть темная, другая светлая, в светлой части темный кружочек, в темной — светлый. Вот модель равновесия доброго и злого начала, причем в добре есть зло и наоборот; они взаимопроникающи. Очень популярна такая модель мира, а заодно и модель отношения ко всему. Если это было бы так, то тогда зло имело бы свое бытийное существование, оно было бы онтологично, действительно, существовало бы изначально. А в такой ситуации никто не может сказать, что такое добро и что такое зло, никто не может их разделить, если они равны между собой, тождественны и могут переходить одно в другое — во зле есть добро, а в добре есть зло, то нет внешнего критерия.

Поэтому во всех восточных культах и религиях понятие посмертного существования и своего спасения — это не пребывание в добре, совсем нет, а состояние, которое выводит человека за пределы добра и зла. Скажем, нирвана, — это не бытие, это человек в замеревшем состоянии вышел из мучительного круга перевоплощений и вышел из понятия добра и зла, потому что добра и зла не существует. А у христианина как раз смысл спасения заключается в том, чтобы приникнуть к источнику добра и вечно жить, с ним сочетавшись. Так что такое зло и какое отношение имеет зло к добру и христианин — к этому злу?

По большому счету зла ведь нет, потому что то, чего Бог не сотворил, существовать не может. Не существует того, чему Бог не сказал — Да будет. А в противном случае нам следует признать Бога творцом зла, потому что в мире происходит очень много зла, бессмысленного и безответного, очень много невинных жертв, смертей, очень много несправедливости. Этим вопросом задаются дети, — что же, если зло существует на земле, не является ли Бог в каком-то смысле источником зла? Мы должны на это ответить, — нет, Бог не является источником зла, Он зло не творил. И зло в Боге не может присутствовать никаким образом, потому что Бог по природе своей благ, Он источник всякой благости и всякого добра.

Тогда что же такое зло? Мы должны вспомнить его историю, хотя она очень смутная, не имеющая своего четкого и ясного отражения в Священном Писании, что придает ей вполне мифологическое звучание (мифологическое не в смысле неправильное, придуманное или ненастоящее, но — сверхобразное, поддающееся очень широкому толкованию и не поддающееся конкретному пониманию). Это история отпадения от Бога Денницы, ангела, который был сотворен Богом светлым и добрым, вследствие его гордыни. На это есть только неясные намеки в книге Исаии и в Апокалипсисе Иоанна Богослова.

В этом смысле можно привести только такого типа аналогию: что такое тьма?

— Отсутствие света.

Отец Алексий: Исключительно. Тьма не имеет своего бытия, ее нет, есть только отсутствие света. Что такое зло? Это отсутствие добра, это искажение добра, это добро, которое действительно отпало от Бога и исказило свое изначальное бытие, но бессильно получить свое собственное. Оно все равно связано, как это ни парадоксально звучит, с Богом, потому что Богом ограничивается и Богом побеждается.

И в самом носителе этого зла, искаженном до предела и возненавидевшем добро, нет абсолютного зла. Понимаете, что самое интересное, что сатана при всей своей злобности по природе своей добр, как это ни странно звучит. Его природа добрая, она просто искажена, но не настолько абсолютно, чтобы он смог противопоставить себя Богу до конца, как бы он этого ни хотел.

И поэтому абсолютного зла не существует, а существует абсолютное добро. А постольку поскольку абсолютное добро существует, а абсолютного зла не существует, зло всегда бессильно, оно не имеет ни собственно бытия, ни собственной силы, ни собственного продолжения, а пользуется только тем, что может захватить и на чем может паразитировать.

Посему у каждого христианина есть силы победить зло. Зло должно было быть побеждено еще в Раю; одной из целей сотворения человека было, чтобы человек победил сатану. Поэтому Господь и Сам воплотился в истории и победил сатану как человек. А должен был это сделать Адам. Древо познания добра зла потому и не предназначалось для человека изначально, как мне кажется, чтобы человек, сначала утвердившись в добре, познав источник добра, смог познать зло иначе и победить его именно как сотворенный свободный человек.

Так вот, зло своего бытия не имеет и посему оно и должно было бы всегда быть нами побеждаемо, — потому что у нас гораздо больше сил на добро, чем на зло, потому что добро мы черпаем в абсолютно благом Боге. Мы по своей тварной природе гораздо более сопричастны добру, чем искажены злом.

Так что же тогда человек должен предпринимать по отношению к злу в своей жизни? Каким образом он должен это зло видеть, как его оценивать или судить и как с ним бороться? В Евангелии мы встречаем такие образы, когда Господь говорит, — А Я говорю вам: не противьтесь злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду. Эти слова мы все знаем, они послужили поводом к тому, что Лев Толстой стал проповедовать принципиальное непротивление злу. А что это значит для нас? Как нам относиться ко злу исходя из евангельских слов?

— Это значит не осуждать.

Отец Алексий: Не противьтесь злому — это значит, что мы должны совсем со злом не бороться или все-таки как-то бороться? Как? Пускай зло злится и злодействует, а мы будем отходить и отступать? Злу надо противиться или не надо?

— Надо. Но не делать при этом зло самому.

— Не давать ему расти.

Отец Алексий: А гневаться можно? Как же Апостол говорит: Гневаясь, не согрешайте?

— Но надо дорасти до такого гнева, когда Господь выгонял торгующих из храма, это же не наш гнев…

Отец Алексий: Правильно. Вот давайте сами вспоминать, как Господь Сам относился ко злу. Противился ли злу Сам Господь наш, Иисус Христос? — Он злу противился, противился в том числе и силой, Он гневался на тех, кто торгует в храме. Гневался Иоанн Креститель, когда называл фарисеев, приходящих к нему, порождениями ехидны, то есть змеиными отродьями, и гневно спрашивал: кто внушил вам бежать от будущего гнева?

Это все признаки гнева, который безгрешен, гнева, который рожден чувством любви к согрешающему, боязнью за его погибель и желанием ему спасения. Надо все поставить на свои места, чтобы в дальнейшем эти слова ни у кого не вызывали смущения. Что значит не противиться злому? Действительно, не противьтесь злому — злом, но зло, как говорит апостол Павел, побеждай добром. Не противьтесь злому злом, не вставайте на его позицию, не говорите со злом его же языком и на его территории. Никогда не боритесь со злом на территории зла. Лучше подставить другую щеку. Лучше отдать последнюю рубаху, но победить его другим.

В данном случае мы говорим о мужестве, когда зло побеждается мужеством и смирением, когда человек вырастает над своим обидчиком и может его любить. Но не всегда человек может дорасти до такой степени. А злу он в любом случае противиться должен, и зло никогда не должно обладать человеком. И только в тот момент, когда человек начинает говорить на одном языке со злом, на одном языке с грехом, пытаясь ему как бы противоречить, он и побеждается этим злом и становится злым.

В данном случае этот очень важно для понимания того, как же нам развести понятия осуждения и оценки самого зла. Как говорят святые Отцы, люби грешника и ненавидь грех. Осуждай грех, но оправдывай самого грешника. Это на самом деле очень и очень не просто, потому что мы прежде всего осуждаем не поступок, а человека, совершившего этот поступок. Для нас отделить человека от его поступка бывает очень и очень непросто.

В этом смысле авва Дорофей приводит широко известную историю. В одном городе продавали рабов. На рынок рабов пришли две женщины, одна монахиня, а другая блудница. Вот они увидели, что продают двух маленьких пятилетних девочек, сестер-близняшек. И монахиня купила одну девочку и решила воспитать ее в страхе Божием, благочестии и чистоте. Вторую девочку купила блудница и сделала ее сосудом греха в сто раз худшем себя. Спрашивается, если эти две выросшие девицы согрешат одним и тем же грехом, скажем, блудом, неужели Господь будет их судить одинаково?

— Конечно, нет.

Отец Алексий: Конечно же нет. Но ведь только Бог может знать, что кому было дано, в какой ситуации каждый жил и каким образом оплакал потом свой грех. Авва говорит потом: вот ты осудил брата своего, который преткнулся, но ты же не знаешь, сколько слез брат твой пролил до этого падения, сколько пролил пота и крови, прежде чем преткнулся? И, может быть, само падение этого брата Бог не просто оправдал, а во спасение ему вменил? Потому что иногда падение доводит человека до некоей степени глубочайшего смирения, и это смирение приравнивается к тем трудам, которые возводят человека на очень высокую духовную ступень. Он покаялся, и это падение его обернулось в еще больший подвиг. А ты брата своего осудил. Как же ты можешь знать то, что знает один Господь?

И действительно, мир, в котором мы живем, все больше и больше подвигает нас к осуждению, к обсуждению. Зло, которое творится вокруг, нам все время преподается и рекламируется, и подается, как некое блюдо, которое мы обязательно должны съесть. Новости, всевозможные шоу, программы типа “Суд идет” преподаются нам, как некая пища, а каждый из нас выставляется как дегустатор-судия, который должен осудить, должен вынести свой вердикт. Причем получается, что мы всегда как бы стоим над, что мы всегда справедливы, что мы заранее имеем в своих руках некое орудие и некий критерий.

Это очень опасное состояние, потому что оно рождается от небрежения в малом. А что будет, если я поступлю так, а что будет, если я послушаю, что брат мой говорит, что будет, если я скажу какое-то слово другому человеку? Что будет, если я немножечко в малом себя ослаблю? И вот авва Дорофей говорит, что, как и другие грехи, осуждение — очень тяжелый грех, а рождается он от небрежения в малом. Не зря этому греху Господь в Нагорной проповеди посвящает столько слов. Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы… И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?.. Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.

Как только человек начинает смотреть внутрь себя, он видит своего ближнего совсем иначе. Об этом мы будем говорить дальше, в беседе о самоукорении. Как только он себя видит правильно, он понимает состояние греха и понимает, что такое грешник. Он тогда видит в брате грех как страшную болезнь, и она заставляет его пожалеть своего брата и помочь ему. Авва Дорофей приводит слова апостола Павла: Болит один член, болит все тело. В этом смысле твой брат, которого ты видишь согрешающим, должен у тебя вызывать не чувство гнева и отторжения, не чувство какого-то превозношения над ним, а желание исцелить его и помочь ему. Но помочь своему брату можно только снисхождением и любовью, а никак не злом и осуждением.

И дальше он приводит пример о том, как один игумен услышал от своих монахов сообщение о том, что в келью одного монаха вошла женщина. Братья сказали: один наш брат заперся с блудницей, иди и посмотри. И когда святой вошел в келью, он увидел, что брат спрятал женщину в бочке, сел на кадку и сказал братии: ну, ищите… Братья, поискав в келье, ничего не нашли и ушли посрамленные. А авва тогда подошел к согрешившему брату, взял его за руку и сказал: Брат, подумай о своей душе. И тот, придя в умиление и сокрушение о своей душе, покаялся и сразу же изменил свою жизнь. Вот что значит вынуть сучок из глаза брата своего.

Авва Дорофей говорит и о том, что тем не менее осуждение как грех может само по себе развиваться в человеке, потому что оно имеет некие стадии развития. Осуждение можно разделить на несколько стадий: одно дело злословить или порицать, другое дело осуждать, и третье — уничижать ближнего своего.

Злословие свойственно каждому из нас без исключения. Осуждать — тоже с каждым случается. Злословим мы очень часто и не видим в этом греха; правда, иногда его может и не быть, если злословим мы без порицания. Порицать — значит с пристрастием говорить о брате своем. Если мы просто говорим: этот солгал, этот украл, этот совершил такой-то поступок, то это можно сделать и без пристрастия, а с сокрушением, с жалостью. И тогда это не будет грехом, а просто мы знаем, что брат наш что-то сделал не то и, придя к своему ближнему, скажем: знаешь, этот близкий или дальний поступил очень плохо, давай подумаем, как ему помочь. Может быть помолиться за него, может быть, следует с ним поговорить, помочь исправить ситуацию.

Для детей одной из важных проблем является проблема стукачества. Они же видят, как в их коллективе их близкие друзья поступают плохо, не по-христиански. Ну, принесут картинки плохие, расскажут анекдотец, матом поругаются, по карманам пошарят, — всякое бывает с детьми. Иногда они этим бравируют, делают на глазах других. И совесть детей очень часто смущается. С одной стороны они видят, что ребята поступают таким вот злостным образом, с другой стороны сказать о них взрослым они не могут, потому что здесь нарушается некий кодекс отношений, кодекс чести, потому что это звучит как предательство, как ябедничество, и это не прощается. Вопрос — что же делать? У детей возникает такое состояние, при котором они начинают осуждать своих ближних, но молчаливо; они все это видят и иногда в этом участвуют, но осуждают.

А есть евангельское учение нашей Церкви о том, как поступать в данном случае. Если согрешит перед тобою брат, иди и выговори ему за это, и если брат твой покается, то приобрел ты брата своего. Если же он не послушает, возьми с собой одного или двух свидетелей и скажи тогда при них, вместе поговорите с ним. Если же он и их не послушается, тогда только скажи Церкви, то есть раскрой это перед другими, перед обществом. А если и Церкви не послушает, тогда отвернись от него, то есть порви с ним отношения. Для этого, конечно, нужно мужество, о котором мы уже говорили, чтобы с любовью, терпением, не превозношением выговорить своему брату, чтобы тот не обиделся на тебя, послушал тебя. Надо иметь и мужество, чтобы он над тобой не посмеялся, не сказал, — нашелся, ты что, умнее всех… Да, для этого нужно мужество, о котором мы с вами все время говорим. О мужестве и надо говорить постоянно. Вот это то, что единственно может сделать человек. Если он находит в себе мужество и может с любовью, помолившись, подойти к своему брату, о котором он знает, что тот плохо поступил, и сказать ему правильные слова, — это первый этап, когда человек борется со злом, и не внутри себя (это понятно, как надо бороться, это наша совесть, сила воли, покаяние и т. д.), а со злом внешним, со злом в друге своем, со злом в своем окружении, в обществе.

Вот первый способ борьбы со злом, который является не осуждением, но порицанием, обличением, которое должно быть с любовью и смирением. Не послушался тот, — сказал об этом ближним своим, вместе поговорили. Но вот когда всех не послушался, ты ему в лицо говоришь: знаешь что, и я тебе не раз сказал, и мы все вместе тебе сказали. И я тебе в лицо говорю, это не будет предательством, я просто не могу об этом молчать, я скажу всем, потому что ты всем приносишь зло. Нужно очень большое мужество, чтобы ребенок, подросток мог так сказать, но в этом надо воспитывать.

— А когда человек один? Если у ребенка нет здесь друзей, а вокруг него согрешают?

Отец Алексий: Если в этом обществе у человека нет друзей и единомышленников, то он должен держаться от него подальше. По крайней мере человек должен иметь мужество громко заявить свою позицию.

— Какое мужество в четырнадцать лет?

Отец Алексий: Понятно, что это тяжело, не у всех получается. Тем не менее если он не идет на зло, с ним не соединяется, это уже достаточно большой подвиг для ребенка в этом возрасте. Чтобы противостоять, нужно очень большое мужество. Трудно этого требовать, но если он способен терпеть, быть белой вороной и не идти на поводу зла, это уже немало, совсем немало.

— Они же страдают.

Отец Алексий: И Христос страдал…

— Они не понимают еще. — А они чувствуют себя изгоями… С одной стороны он борется, а с другой стороны страдает.

Отец Алексий: Значит, они уже несут свой крест. Это не может быть бесплодно. А мы, взрослые, должны им в этом помогать.

— Они не верят, что те исправятся. Ну, скажу я ему… но он меня тут же ударит — и что?

Отец Алексий: Говорить нужно только тогда, когда знаешь, что тебя услышат. В Священном Писании написано: не обличай глупого, да не возненавидит тебя, обличай премудрого, да возлюбит тебя. Поэтому он прав: зачем говорить, если не услышат?

— А с другой стороны, такое слово может задеть… Поразить просто… А может быть, лет через пять вспомнит…

— Мы не можем этого знать, и требовать такого героизма от подростка мы не можем.

— Но мы можем сказать ему, что твой героический поступок может иметь такие последствия, так отозваться…

Отец Алексий: Героический поступок диктуется внутренним движением, он не может быть нами объяснен…

Так вот, порицание может быть безгрешным, а может быть и грехом, когда мы говорим о плохом поступке нашего ближнего с пристрастием, когда мы немножечко выше него становимся и чувствуем, что мы имеем право так сказать, без любви, без сострадания, с превозношением.

А вот осуждение — это когда мы говорим о человеке, что он блудник, что он врун, что он негодяй. Мы говорим уже о самом человеке, произносим окончательное определение его души, определяем его участь в каком-то смысле. Вот это уже, как пишет авва Дорофей, очень большой грех, грех самого осуждения.

Когда мы говорим о человеке, что он блудник, мы тем самым утверждаем, что это его главное качество. И дело не в форме, а в том, что мы под этим подразумеваем. Мы ведь можем так сказать — ты украл, что мало не покажется. Важно, определяем ли мы своим словом некие поступки, зная, что человек по сути дела не таков, но поступил плохо, либо мы самого человека видим таким плохим, и он в наших глазах никогда не может быть другим. О таком-то говорят, что он такой, — значит, он такой. А вы знаете, что он такой? Не знаете? А он такой. — Это обычная ситуация.

Авва Дорофей приводит историю об одном святом, который сказал о своем брате, — ох, худо он сделал. Сказал скромно, по-монашески, а в сердце, видимо, осудил самого брата. А брат умер. И вот этому святому явился ангел с душой умершего брата и говорит: Господь послал меня к тебе, чтобы спросить, что же делать с душой этого брата? Куда отправить его, в ад или в рай? И старец, придя в ужас от того, как он поступил, от того, что он осудил, все остальное время жизни провел в стенаниях, слезах и безмерных трудах, молясь Богу, чтобы Он простил ему этот грех. И после того, пав на лицо свое к ногам ангела, получил прощение…

А третья, самая высшая степень осуждения, — это когда мы уничижаем своего ближнего. В уничижении есть такое: человек не только осуждает своего ближнего, но гнушается ближнего и отвращается от него, как от некоей мерзости. Это хуже осуждения и гораздо пагубнее.

Все эти степени рождаются в душе человека последовательно, когда он привыкает говорить сначала одно, потом другое… а потом он обязательно приходит в худшее состояние. Но в осуждении есть еще один греховный момент: грех, как зараза, обязательно вырывается наружу и распространяется между людьми. Осуждение всегда требует того, чтобы человек изрек свой суд публично. Он не может просто так в себе держать свой суд, это было бы, может быть, полгреха, если бы он осуждал что-то про себя. Но суд по своему внутреннему содержанию требует публичности. Поэтому мы всегда судим коллективно, мы всегда наш суд делаем неким передаточным звеном, у нас есть величайшее искушение поделиться с ближним, какие же есть на свете плохие люди, как с ними нам бедным хорошим тяжело жить. Это самое страшное последствие греха осуждения, когда он, как зараза, переходит всякие границы. Люди, заразившись грехом осуждения, как только встречаются между собой, после первых слов приветствия сразу же как по команде начинают осуждать. И уже про себя понимают, что они делают что-то не то, а остановиться не могут. Это один из важных признаков того, что осуждение зашло достаточно далеко и глубоко пустило свои корни.

Святые Отцы говорят, и это замечено очень многими, что обычно мы в другом осуждаем то, что есть прежде всего в нас самих. И знать это — это один из способов, чтобы образумиться самим, потому что если мы чаще всего видим в разных людях какие-то определенные черты, но одни и те же, это говорит только о том, что эти грехи совершенно явно превалируют в нас самих. В себе мы не видим их по нашей слепоте, по греховному отупению, но они являются мерилом нас самих в других. И если мы это вдруг заметили, это для нас величайшее благо, потому что тогда мы можем понять, что в нас есть плохого.

Обычно если в человеке этого плохого нет, он этого в другом увидеть в принципе не может. Если человек по своей природе целомудрен и чист, он никогда в другом нечистоты не увидит и не заметит. Его не коснется никакой нечистый взгляд; он не смутится и не обратит внимания, если кто-то на него посмотрел “не так”. Более того, блудник никогда не остановит взгляда на человеке, который не несет в себе никакой порчи. Чистый человек в другом блудных грехов увидеть не может.

— А как же жизненный опыт?

Отец Алексий: Не нужен он, такой жизненный опыт.

— Но если человек работает с людьми много десятков лет, он просто по опыту хорошо себе все представляет. И рад бы порой не знать, да видит.

Отец Алексий: Я хочу сказать, что чистый человек никогда не увидит никаких нечистых вещей в другом человеке. Для чистого все чисто. Ну, если специально его не огорошить… Я говорю об идеальной модели, без сомнения. Чистый человек в идеале нечистого не замечает, его от нечистого как-то сразу отвращает, отводит. Он моментально приводит в действие какие-то внутренние барьеры, поэтому он не может осудить в другом блуд, если его специально в это не посвятили. И, скажем, человек мягкий, тихий может не узнать в другом присутствия гордыни. Это какое-то свойства души: человек не видит того, чего сам не имеет. И поэтому если каждый из нас видит в другом зло, то только потому, что этот звоночек в нас не работает, сами в себе мы его не замечаем. А когда человек начинает в себе это замечать, то другого он начинает не то чтобы оправдывать, но старается каким-то образом пожалеть и представить его обстоятельства, потому что кто же может знать, что привело этого человека в такое состояние, к его теперешней жуткой и страшной жизни.

Поэтому, когда мы осуждаем нечто, мы либо это в себе уже имеем, либо обязательно к этому очень и очень близки. И часто бывает, что если человек кого-то за что-то осуждает, то неминуемо в этом же и прегрешает.

— А почему он прегрешает?

Отец Алексий: А он практически к этому уже готов. Тот, кто осудил другого, не удержится в следующий раз перед таким же искушением, он лишил себя власти и силы над самим собой. Он перестал собой владеть. Суд, который дан ему Богом, чтобы судить себя самого, и силы, чтобы судить себя самого, он перенес на другого. А себя он этих сил лишил и с этим грехом справиться уже не властен.

Существует одна афонская история про некоего нерадивого монаха, который долго жил в монастыре, ничего не делал, на правило не ходил, посты соблюдал нерадиво, послушания исполнял абы как. И вот он умирает, лежит на одре, и все вздыхают, — как же ты, бедненький… А он веселый и радостный. Ему говорят, — ну, ты хоть покайся… Ты так плохо жил, поплачь о себе. А он говорит: А что мне плакать? Я, говорит, совершенно не боюсь смерти, потому что знаю, Господь меня простит за все. — Как же тебя простить, ведь ты же жил нерадиво. — Господь же сказал: не судите, да не судимы будете. В монастыре я понял, что молиться не умею, поститься не умею, все у меня из рук валится. Тогда я решил, что постараюсь никого не осуждать. И вот, сколько я жил в монастыре, я старался придерживаться только этого одного правила, никого никогда не осуждать. И знаете, братья, так никого никогда и не осудил. Поэтому Господь меня простит. И он умер со светлым лицом, и было возвещено братии, что он попал в рай. — Только из-за того, что никогда не осуждал.

Далее авва Дорофей в этой главе говорит о том, что все нами должно покрываться любовью. Всякое согрешение, которое мы видим вокруг себя, должно покрываться нашей любовью, нашим снисхождением. И здесь авва Дорофей словесно рисует свою знаменитую схему, в которой мы все живем. Представьте себе круг, в центре этого круга Господь, круг — это наш мир. В этом круге мы проведем радиусы, на каждом радиусе отметим, как будто это мы в своем данном духовном состоянии и в отношении к Богу. Как только мы все вместе приблизимся к Богу на один шаг, то станем гораздо ближе друг к другу. И чем ближе мы к Богу, тем ближе мы и друг ко другу. В этом — закон нашего спасения. Приближаясь друг ко другу, мы неминуемо все вместе приближаемся к Богу. Но этот закон имеет и обратную силу: как только мы удаляемся от Бога, мы неминуемо удаляемся и друг от друга, и нашей участью является взаимоосуждение, потому что мы начинаем друг друга осуждать, изрекать друг другу суд, и этот суд, поверьте мне, гораздо страшнее того суда, который мы называем Страшным.

Я готов на этом закончить и ответить на ваши вопросы.

— Получается, что пока ты сам в себе варишься, ты и ситуацию не поймешь. А когда ты ее вынесешь вовне, то ситуация начинает проясняться. Может быть, надо стараться говорить, хотя бы не называя имен?

Отец Алексий: Прежде чем рассказывать эту ситуацию другому, вы решите ее внутри себя. Если вы, не называя имен, расскажете ее с осуждением, то ближнего ставите в неправильное положение, потому что, как пишет авва Дорофей, человеческие суд всегда неправильный. Всегда! Как только мы изрекли свой суд, будьте уверены, мы ошиблись. И поэтому когда вы это говорите, не называя имен, вы ставите человека в ошибочное положение, так как заставляете его, следуя вашей ошибке, изрекать суждение. Наш суд всегда ошибочен, как бы нам ни казалось очевидным, совершенно определенным то, что мы видим вокруг себя.

— А если все присутствуют?

Отец Алексий: Все равно ошибочным. Это не значит, что все не могут ошибаться.

— Одно дело, когда я даю свою интерпретацию, а другое, когда что-то происходит и два-три человека при этом присутствуют. И ты говоришь потом, а другой говорит, — я точно так же думаю. Что, вообще не разговаривать, не искать ответов?

Отец Алексий: Наверное, что-то стоит для себя прояснять, но для этого надо очень внимательно посмотреть внутрь себя и поставить себя на место этого человека и постараться попробовать прожить эту ситуацию им. И тогда вам, может быть, станет понятно, что двигало этим человеком, станет что-то понятно и в нем, и в себе, и ваша оценка не будет страстной. И тогда вы, может быть, поймете, что делать дальше, и не надо будет выносить это на общее обсуждение. Конечно, вам легче станет, когда вы себя “разгрузите”, но будет ли это правдой, будет ли это справедливо? — не знаю.

В следующий раз мы будем говорить о самоукорении.